Операция «Святой Иероним» - Сергей Карпущенко

— Да пе-рес-тань же! Перестань!! — услышал вдруг Володя приглушенный, но такой дикий, чужой, не мамин голос.

Он убрал руку, закрывавшую глаза, и увидел, что мама, вся бледная, с дрожащими губами, очень некрасивая, прижимая руку к груди, все шепчет одно и тоже: «Перестань, прошу тебя! Перестань, прошу тебя!»

Володя испугался. Он понял, что немного переиграл, а поэтому сказал уже безо всякой наигранной патетики:

— Ну и что такого? Сейчас многие обладают такими способностями. Но я, между прочим, один из выдающихся, и мне даже предложили поехать за границу, на несколько лет, так что я сам могу выбрать место своего обучения, без вашей помощи.

— Ты был в квартире Петруся Иваныча? — прямо спросила мама, постепенно приходя в себя, но вместо ответа Володя заговорил размеренно и твердо, желая сделать весомым каждое свое слово:

— Человек, к которому ты ушла, вор и негодяй. Если бы ты оставила меня и папу ради человека порядочного, я бы, может быть, заставил себя встречаться с тобой, но теперь...

— Да как ты смеешь так говорить! — с негодованием воскликнула мама. Петрусь Иваныч — великолепный, великолепный человек, и он очень любит меня! Ради меня он даже оставил свою очень выгодную должность директора Плоцкого замка! Ты можешь представить, какую жертву он принес?

— Никакой жертвы он не приносил! — выкрикнул Володя, желая перекрыть своим неустоявшимся голосом гневный голос матери. — Он не из тех, кто приносит жертвы!

Мама шагнула к Володе, попыталась взять его за плечи, но мальчик сбросил руки матери, а она говорила:

— Ах, как ты заблуждаешься, Володя, дорогой мой! В тебе говорит ревность, обида, я знаю! Но только ты узнаешь поближе этого человека, ты сразу очень полюбишь его — какой он добрый, умный, он так хочет стать тебе отцом!

— А куда же старого-то отца девать, а? — снова крикнул Володя, и мама озабоченно посмотрела на дверь, боясь, что кто-нибудь может услышать этот крик. — Ты говоришь, что я полюблю его? Нет, никогда не полюблю, не жди! И очень жаль, что я не ему, а его жене тогда в замке по чайнику алебардой съездил! А знаешь ли ты о том, что он и тебя продаст, при первой же возможности продаст, дорого, но все-таки продаст?! Не знаешь!

Все лицо мамы пылало от негодования. Ей было и стыдно, потому что страшные слова сына могли быть услышаны коллегами, и чрезвычайно оскорбительно выслушивать все это.

— Да замолчи же ты! — почти умоляюще, но и негодующе проговорила она. — Ну что за чушь ты несешь! Ты не знаешь, не знаешь этого прекрасного человека!

Володя громко, но неестественно расхохотался. Поднявшись со стула, он полунасмешливо сказал:

— Посмотрим, кто лучше знает этого человека: ты или я. Можешь прийти завтра в половине второго к нам домой. Ну, туда, где ты жила... Тебе, уверен, будет очень интересно услышать один разговорчик, смешной такой разговорчик.

Мама вспыхнула и снова стала очень красивой.

— Ты, наверно, хочешь подстроить мне встречу с папой? Прошу тебя, не делай этого. С ним я сама поговорю и все ему объясню.

— Да нет, — улыбался Володя, — папы дома тогда не будет, а придет один очень интересный человек. Я тебя посажу в своей комнате, приоткрою дверь, а мы с ним будем в гостиной. Послушай, о чем мы станем говорить. Повторяю тебе не будет скучно.

Мама с минуту колебалась, думая, что Володя хочет разыграть ее, но потом сказала твердо:

— Ладно, я приду. Только ты обещаешь мне, что в квартире не будет папы?

— Да, обещаю! — зло, с болью в голосе сказал Володя. — Только помни в тринадцать тридцать, не позднее! — И выбежал из комнаты, заставленной археологическим барахлом.

Володя сразу же возвратился домой и целый день просидел дома, обдумывая и оттачивая план действий на завтра. Да, завтрашний день представлялся ему теперь самым ответственным и трудным днем его жизни. Все, впрочем, могло упроститься, если бы он, придя утром к живописцу Брашу, не получил бы от него готовой копии «Иеронима» — просто не успел написать, был занят, или краска не смогла подсохнуть настолько, чтобы можно было отдавать картину заказчику.

Потом, получив картину, он побежал бы домой и стал ждать маму. Хорошо, если она придет вовремя и он успеет посадить ее в укрытие. А если Белорус придет раньше? Ну, пусть все получится, как надо, и Володя рассадит своих «гостей» в отведенных для них местах. Хорошо, но вдруг Белорус откажется расставаться с мамой и так и заявит Володе? Вдруг он снова предложит только деньги для отца? Тогда, решил Володя, он просто будет в разговоре давить на то, что картина украдена из Эрмитажа, мама все услышит и не захочет любить вора. Но ведь вором-то на самом деле оказывался он, Володя, а Петрусь Иваныч только приобретал краденую картину! Как же мог надеяться Володя на то, что мама вернется к сыну-вору? Короче, сложностей в предстоящем разговоре было хоть отбавляй, но отменить встречу уже было невозможно.

А после этой встречи Володя должен был, завернув картину в бумагу, спешить с ней к часовне Владимирской церкви. Там-то и ждало его самое главное испытание! К тому, что ему расквасят нос дружки Кошмарика, Володя морально уже был готов, но вот представить то, что ждало его тогда, когда Паук и Дима увидят, что «Иероним» похищен какой-то шантрапой, Володя без содрогания не мог. Ему мерещилось то самое жуткое кресло на даче Паука, в котором сидел истерзанный ими человек, и мальчик уже ощущал кожаные ремни, впивающиеся в его руки, ощущал жар раскаленной кочерги, жгущей его тело, чувствовал запах паленого мяса и слышал вкрадчивый голос Димы:

— Ну, я же говорил тебе, что не нужно нас динамить! Руки-то у нас паучьи!

Пришел отец и немного вывел Володю из состояния мрачной мечтательности. Мальчик снова подумал о том, что этот могучий человек вполне бы смог чем-нибудь пособить ему, но стыд за совершенный поступок, преступление, в котором нужно было бы отцу покаяться, остановил его.

«Ну, будь что будет! — с глубоким вздохом, укладываясь в постель, сказал он сам себе. — Может, и есть на свете Бог, так пусть он мне поможет...»

***

— Ну, я же говорил тебе, что Браш — величайший мастер! — говорил живописец, осторожно держа копию «Святого Иеронима» за подрамник. Посмотри, даже крокелюры удались на славу. Эта копия даже лучше тех двух, которые я уже изготовил. Что делать, к оригиналу привыкаешь не сразу, а я за Боттичелли прежде никогда не брался — заказчиков отчего-то не было.

И Браш протянул зачарованному и радостному Володе полотно. Мальчик внимательно осмотрел картину — да, она была выполнена так тщательно, что даже Паук, наверное, не отличил бы ее от оригинала. Художник даже подрамник сбил из старого дерева, изъеденного червем, и холст был выбран тоже старый, коричневый и чуть ли не засиженный клопами. Одно лишь смущало Володю полотно все еще издавало запах свежих красок.