Лабиринт Ванзарова - Чиж Антон

Пристав не знал жалости.

– Как это понимать, мадам Морозова? – вопросил он строжайшим тоном.

– Николай Иванович, голубчик, спасите, – молила преступница, которую повели на расправу.

Ванзаров выпустил пойманную. Мучить женщин он считал невозможным. А силу применять исключительно при попытках его женить.

Мадам Морозова принялась тереть больное место и охать.

– Жду ответа, – напомнил пристав.

– Ах, оставьте… Мне больно… Что за зверские манеры, господин Ванзаров… Напал, как коршун.

– Как вы тут оказались, мадам Морозова? – не унимался Хомейко.

– А что такого? Зашла в магазин, проверить, как тут обстоят дела… Мало ли что…

– Магазин был опечатан, входить воспрещено.

– Неужели опечатан? – спросила она тоном наивной девочки. – Я и не заметила. Просто открыла дверь своим ключом.

– Если бы дернули дверь, печать сломалась, веревка осталась цела. Но печать цела, а веревка разрезана, – сказал Ванзаров, за что получил взгляд, каким женщины награждают виновника разрушенных иллюзий. Иногда – иллюзий всей жизни. Не в этот раз, конечно. Но все же…

Хомейко протянул руку.

– Извольте ключи от магазина.

В его ладонь легло кольцо с ключом от врезного замка.

– За срыв полицейской печати полагается десять суток ареста, – безжалостно продолжил пристав. – Мадам Морозова, извольте проследовать в участок. Ближайшие дни проведете в камере.

Убедившись, что жалости не дождаться, вдова молитвенно сложила ручки.

– Николай Иванович, миленький, ну простите меня, глупую, ну вы же меня знаете… В доме у нас бывали, от мужа моего подарки получали на именины и праздники, чай у нас пили, обедали… Простите меня… Замучилась, кухарка ругается, в доме денег совсем не осталось, в банке со счета Алексея Николаевича не выдают без завещания… Продуктов купить не на что… Думала, у него в конторе ассигнации найдутся… Ну простите меня, обещаю, больше не повторится…

Глупость в сочетании со слезами обычно действует безотказно. Редкое сердце мужчины осталось бы равнодушно. Но в этот раз попалось холодное сердце. Безжалостное.

– Мадам Морозова, вы перебирали бумаги, – сказал Ванзаров, пока Хомейко не мог подобрать слова, чтобы отрицать очевидное: его отношения с купцом. – Стенной сейф открыт. Вывод: вы искали завещание. Когда были пойманы на месте, выбросили бумаги под стол. К тому же у вас дома имеется не менее тысячи рублей наличности…

Заплаканная дама метнула взгляд, пропитанный ненавистью.

– Ах вот оно что, – грозно заявил пристав. – Это уже серьезное преступление: попытка завладеть завещанием, выкрасть его. А может быть, подделать? Жду ответа, мадам Морозова.

Женщина, особенно хорошенькая, попав в безвыходную ситуацию, использует последний шанс. Полина Витальевна закрыла лицо руками и зарыдала.

– Мне так тяжело… Я осталась одна… Никакой помощи… Одни подозрения, – успевала причитать она. – И вы еще подозреваете… Да, я искала намек на завещание, но там только конторские счета, можете убедиться… Ничего я не крала и не подделывала… О, как мне тяжело! За что со мной так жестоко поступаете?.. О, пощадите… Николай Иванович, будьте милосердны… Вы же были другом моего мужа… Неужели все забыто… Вся его доброта к вам…

Кажется, пристав дрогнул. Вскрылись его делишки с покойным Морозовым. Арестовывать вдову за мелкий проступок он решительно не мог. И с немым вопросом обратился к Ванзарову.

– Думаю, на первый раз можно простить, – сказал тот. – Мадам Морозова, напишите объяснение и передайте в участок. Не возражаете, Николай Иванович?

Хомейко еле скрыл облегчение. Пробурчал что-то одобрительное.

– Можете быть свободны.

Не веря, что помощь пришла, откуда и ждать нельзя, Полина Витальевна раскрыла личико.

– Я вам так признательна, господин Ванзаров, – блеснули шаловливые искорки. – Так признательна… Вы спасли меня от позора…

Опустив вуаль на заплаканные глазки, мадам Морозова исчезла из магазина. Ванзаров сходил в контору и вернулся с шелковой сумочкой-мешочком, забытой в спешке побега. Внутри оказались швейные ножницы, шелковый платочек и толстая пачка сторублевых ассигнаций.

– Выпотрошила сейф? – спросил пристав, не в силах оторвать глаз от стопки денег не менее чем в три тысячи.

– Юридический казус, – ответил Ванзаров, затягивая петлю на мешочке плетеным шнурком, будто душил жадность. – Формально это кража, она взяла деньги, которые ей пока не принадлежат. С другой стороны, они, вероятнее всего, достанутся ей.

Разгадать загадку Хомейко не пытался, загадки не его конек. Как известно.

– Простите, не понимаю, – признался он.

– Вы сказали, что по новому завещанию все достается сыну Морозова.

– Именно так. Вероятно, Алексей Николаевич что-то и жене оставил.

– А если умирает сын?

Вопрос поставил в тупик.

– Насколько знаю, родственников у Морозова нет. Родители его давно умерли, была младшая сестра, но она много лет назад трагически погибла. Федор Алексеевич при разгульном образе жизни о завещании не думает. Выходит, что по закону все достается вдове. Это лишь предположения, тут юристы сведущи. К чему эти теории?

– Сегодня ночью Федор Алексеевич Морозов погиб, – сказал Ванзаров, наблюдая, как рот пристава открывается от удивления и захлопывается.

– Мать честная, – прорвало Хомейко. – Как же он…

– Смерть схожа с убийством его отца.

– Это что же выходит? Это она, что ли…

На риторические вопросы Ванзаров не счел нужным отвечать. Спросил: можно ли осмотреться? И получил полную свободу действий.

Консоль, свеча и огарок, халат, турецкие тапки, осколки зеркала, старинный стул, и даже шнур, которым был задушен Морозов, свешивался со спинки. Не хватало самого купца. Ванзаров нагнулся и разметал осколки. Острый кусочек впился в перчатку. Показался давно не метенный пол. Среди мусора он заметил бумажный обрывок. Сняв перчатку, Ванзаров осторожно поднял клочок. С очень старой фотографии смотрела головка юной особы. Пожелтевшая, но по-прежнему хорошенькая. Будто годы не властны. Обрывок выдран будто бы из салонного портретного снимка. Приглядевшись, Ванзаров заметил краешек фиксатора, которым удерживали голову.

Пристав проявил интерес:

– Что-то нашли?

Ванзаров показал фотографию, держа пальцами на манер Лебедева.

– Видели такой снимок в доме Морозова?

Хомейко взялся доказывать, что с Морозовым был знаком совсем немного, а приятелем не был вовсе.

– Николай Иванович, ваши дела мне безразличны. Взгляните на фотографию.

Пристав прищурился и даже склонил голову, будто так яснее.

– Нет, – твердо сказал он и добавил: – Определенно нет. Это не покойная супруга Морозова, дочерей у него не было. Один как перст. Редкий случай в купечестве. У них обычно семьи большие… Чем вас заинтересовал снимок? Имеет отношение к смерти Морозова?

Вместо ответов Ванзаров спросил разрешения оставить снимок себе. Хомейко согласился без возражений. Все одно в протокол не войдет.

– Благодарю, вы очень помогли. Сумочку верну вдове…

Ванзаров ушел, оставив пристава в глубоком недоумении: что это было? Как понимать такое поведение чиновника сыска?

Николай Иванович отметил неприятности, доставшиеся ему. Во-первых, не захватил ни веревки, ни сургуча, чтобы снова опечатать магазин. Оплошал, Ванзаров голову заморочил. Куда больше Хомейко взволновала судьба шелкового дамского мешочка. Куча денег! Вот если прибрать парочку, а то и три бумажки, никто не заметит. Этот герой только с виду чистюля, а коснись живых денег, не устоит. Тоже ведь живой человек. А человеку свойственна жадность… Наверняка лапу засунет и поживится. Сделает себе подарочек на праздник. Какая жалость… И ведь не придерешься: кто их считал…

Обогнув корпус Козлова, Ванзаров тут же шагнул назад, прикрывшись углом дома. Невдалеке среди падающих хлопьев снега виднелась парочка женских силуэтов. Дамы яростно спорили, одна в чем-то убеждала другую. А та не желала ей верить. Слов разобрать нельзя. Не так важно, о чем бурный разговор. Оказывается, дамы знакомы так близко, что бранятся при людях. Логика предполагала такую возможность. И вот, извольте, догадка подтвердилась.