Маркиза Бонопарта - Виктория Дьякова

Бабка закопошилась, послышались звуки выбиваемой об стол трубки деда.

Анжелика, конечно, только догадывалась по звукам, о чем говорил со старым воякой полковник гвардейских лейб-гусар, но теперь знала уже точно – ничего больше не удерживает ее в русском лагере. Надо возвращаться к французам – и как можно скорее!

Поплотнее застегнув сюрко, она вышла из сеней в темноту осенней ночи – русский лагерь сиял множеством костров. Посмотрев на него, маркиза направилась к избам, где располагались петербургские и московские дамы, оставшиеся с армией. Накрапывал дождь, где-то слышалось треньканье балалайки и протяжная, со вздохами, русская песня.

«Это только внешне Кутузов – неповоротлив и выглядит старо. А на самом деле сердце у него молодое, он все примечает, и хорошую шутку ценит, да и сам пошутить горазд. А с дамами – галантен» – так еще в Царево-Займище говорил о новом тогда главнокомандующем гусар и поэт Денис Давыдов. Теперь же, войдя в дом княгини Потемкиной, Анжелика убедилась, насколько Давыдов был прав: потеснив свой штаб, Кутузов приказал выделить дамам самую просторную, самую теплую и самую светлую избу в деревне.

Уже подходя к крыльцу, маркиза заметила лошадей у коновязи и поняла, что у княгини Потемкиной гости. Однако, не зная, куда ей на ночь глядя идти, она все же решилась побеспокоить хозяйку.

Открыв дверь и миновав сени, маркиза вошла в горницу, гораздо ярче освещенную, чем та, которую она только что покинула. В доме ужинали. Скинув плащ, Анжелика оглядела собрание и обнаружила, что княгини Лиз нет, а верховодит всем Анна Орлова.

Строго причесанная, в неизменном черном платье, поверх которого висел на широкой цепочке большой золотой крест, усеянный сапфирами, – Анна сидела во главе стола. Рядом с ней Анжелика увидела сына Потемкиной Александра, невдалеке – княгиню Елену Голицыну, в броском розовом платье с высоким, расшитым жемчугом воротником. Среди гостей Анжелика сразу узнала генерала Алексея Ермолова с его львиной шевелюрой и громогласным басом, а также Петра Коновницына, ныне дежурного генерала штаба русской армии.

Маркиза хотела поздороваться, но Орлова сама уже заметила ее. Вообще, от самого Царева Займища, с той первой встречи в госпитале великой княгини Екатерины Павловны, Анна относилась к французской гостье куда холоднее, чем княгиня Лиз. Скорее всего, это было вызвано более прямолинейным складом ее ума и характера, а также обстоятельствами жизни. От того же Давыдова Анжелика не без удивления узнала, что княгиня Орлова – монахиня.

В не такое уж далекое правление сына императрицы Екатерины, Павла Первого, Анна на одном из балов в Зимнем познакомилась с молодым генерал-майором Михаилом Милорадовичем, только что прибывшим из итало-швейцарского похода Суворова. Полюбив друг друга, они собирались обвенчаться. Но император Павел воспротивился их браку – посчитав, что доблестный, но бедный генерал не пара богачке Орловой, хотя и ненавидел Анну всеми силами души. Анна же настаивала на своем. И тогда император, прославившийся своими гневными вспышками и непредсказуемыми решениями, приказал ей выйти замуж за бывшего своего брадобрея, которому он пожаловал графский титул. Орлова приняла удар, не произнеся ни слова царю наперекор. Но когда поутру в орловский дворец пожаловали посланцы государя, чтобы отвести Анну Алексеевну к жениху, они обнаружили там не блистательную княгиню, а… инокиню в черных одеяниях: чтобы не выходить замуж за нелюбимого и избежать публичного унижения, Анна предпочла удалиться от мира и отказалась от всего своего богатства.

– О, проклятая орловская порода! – бессильно кричал император, когда ему доложили обо всем – Анна Орлова вышла из-под его власти, посвятив себя Царю Небесному. Он мог только отправить ее в ссылку, и так и сделал.

Смерть императора Павла, восхождение на трон его старшего сына Александра, благоволившего ко всем любимцам своей бабушки и их отпрыскам, вернули Анну Орлову к прежней жизни, но пережитое без сомнения наложило отпечаток на нее.

– Не хотите ли отужинать с нами? – пригласила Орлова французскую маркизу. Она ни чуть не удивилась, увидев Анжелику на пороге своего дома, и не спросила, почему та пожаловала к ним.

Генерал Коновницын тут же встал, чтобы помочь Анжелике снять плащ. Он пригласил маркизу сесть между ним и Ермоловым:

– Чтобы мы могли ухаживать за вами, мадам, – объяснил он улыбаясь. – Обслуги нет – все сами. Полевые условия…

На столе стояла дорогая столовая утварь: серебряные, золоченые и граненые блюда, богато украшенные сердоликами и яшмой. Угощение на них также выглядело обильным и сугубо русским: жареные рябчики со сливами в молоке, духовые зайцы рассольные, сочные бараньи почки… Здесь же возвышались хрустальные сосуды с винами и серебряные ендовы с медами.

– Калужские купцы и дворянство прислали, – объяснила Орлова, заметив скользнувшее по лицу Анжелики удивление, смешанное с недоумением: она помнила, как после Бородинской баталии и генералы и солдаты одинаково ели кашу из жестяных солдатских мисок.

– Помощь армии оказывают, – продолжил Коновницын. – Узнали, что стоим рядом с ними лагерем, вот и собрали. Солдатам – пряников и баранок, раненым вареных ягод в подкрепление, беженцам – вещей разных, ну а нам – вот мясца… А чтоб из чего поесть было – свое пожертвовали. Угощайтесь, маркиза, не стесняйтесь!

– Верно ли слышала я, Петр Петрович, – продолжила Орлова прерванный появлением Анжелики разговор, – будто шлет Наполеон к нашему главнокомандующему посланца? Если не секрет – расскажи…

– Секрета нет никакого, – ответил Коновницын охотно. – Разговор о том завел маршал Мюрат на аванпостах. Он ведь там, Анна Алексеевна, с Михаилом Андреевичем твоим с завидным постоянством встречается и всё разговоры ведет. Часами…

– Если б то не маршал Мюрат был, а какая парижская девица, то я бы и приревновала, – скупо улыбнулась Орлова. – А уж к маршалу Мюрату – не стану. Знаменит как никак. Напишет потом Мишель в мемуарах…

– Как съедутся, – вступил в разговор Ермолов, – что тебе два помещика в отъезжем поле. И все говорят, говорят… И скажу тебе, Анна Алексеевна, по правде: не всегда француз в хвастовстве первенство одерживает. Наш Мишель тоже не отстает. По обоим ним новую моду определять можно. Мюрат – он же страсть как тряпки любит. Мне так Лешка Бурцев говорил, он там завсегда в свидетелях, Мюрата на мушке держит, чтоб чего не вышло. Вот мчится Мюрат – аж в глазах рябит. Прям завзятая кокотка – каждый день в новом костюме. Одни глазетовые[26] штаны чего стоят, – Ермолов захохотал. – Сапоги то красные у него, то зеленые. Одно слово, Анна Алексеевна, заморская птица этот Мюрат.