Ц-7 - Большаков Валерий Петрович

Кусая губу, я копил Силу, растрачивая ее лишь на отражения. Для мощного выброса, смертельного или хотя бы оглушающего, мне не хватало энергии. Руки чесались набить индейцу морду – по-нашему, по-простецки, но хук или апперкот стали бы последними приемами в моей жизни. Приблизиться вплотную к метагому значило бы умереть. А мне еще так много нужно сделать…

…Сосны легонько покачивались под ветерком в вышине. Солнечные лучи сквозили между стволов, щекоча встопорщенную хвою, играли бликами на стеклах веранды. Вдалеке радостно брехала собака, едва слышно доносились вопли ребятни…

Однако скрип снега под ногами, да сбитое дыхание слышнее.

Аидже бил, изнемогая, но зло, резко и часто, лишь бы я сам ослабел, отражая энергетические выпады. Мне приходилось отступать, а Силы все меньше и меньше… Неужто конец?

Вот же ж глупость какая! На крайнем подъеме ярости я стегнул индейца – он спиной крепко приложился к краснокорому стволу. И тут мои лопатки уперлись в штакетник. Всё. Отступать больше некуда.

Аидже, задыхаясь, смотрел на меня исподлобья, сквозь спутанную челку, и улыбался, торжествуя близкую победу. А я закрыл глаза, и отстроился от всего сущего, сосредоточился так, как никогда ранее, и отчаянно взмолился о помощи.

Уж не знаю, взаправду ли я видел Олександра, или меркнущему сознанию привиделось, а только в уши толкнулось: «Сим победишь!», и полыхнуло внутри приливом Силы.

Глаза открылись с трудом.

«Поднимите мне веки!» – аукнулось давнее.

Аидже стоял на четвереньках, шагах в пяти от меня, покачиваясь и дыша ртом. Ударить по нему мощным выплеском – и он умрет на месте, но я совершенно отупел от слабости.

Выпад удался мощный – краснокожего отшвырнуло, укладывая пластом. И это было последним, что пришло ко мне из мира – я сползал, спиною скользя по штакетнику. Вниз. В снег. Во тьму.

Среда, 1 февраля. День

Москва, улица Грановского

Очухаться в больнице приходилось в прошлой жизни, после ранения на срочной. Вот так же лежал под тонким одеялом и моргал, глядя в белый потолок. В приоткрытую форточку задувал свежий воздух, но перебить запашок лизола, сей неистребимый больничный дух, сквозняку не удавалось.

Я скосил глаза. Да-а… В крайний раз, помню, рядом, на скрипучем стуле сидела суматошная медсестра, а нынче…

Я пристально, с неким болезненным любопытством оглядел сгорбившегося Аидже. Опустив веки, шепча неслышное, индеец водил руками надо мной, словно разглаживая одеяло.

Кожа медного оттенка на его лице натянулась, а щеки запали – видать, наша дуэль досталась недешево. Почувствовав мой взгляд, бразильский целитель выпрямился в смятении.

– Приветствую тебя, краснокожий брат мой, – вытолкнул я, не думая.

Индеец ссутулился, опуская плечи, и заговорил – глухо, отводя зрачки:

– Ты – другой. Не такой, как все. Любой, обретший Силу, дорожит ею, как высшим сокровищем, и лишь ты щедро делился. Узнав об этом, я не поверил, но твои девушки сами нашли тебя… – помолчав, он продолжил, по-прежнему не глядя на меня: – Если бы я не был отягощен злом, как ты, то не убил бы твоего наставника и не вступил бы в схватку с тобой. Ты тоже не добр – я ощутил твою безжалостность и беспощадность. Но подлости, но корысти лишен. Ведь ты мог истерзать меня болью и, пока я корчился в муках, убить!

– Мой прадед не был наделен сверхспособностями, – спокойно выговорил я. – Он служил в чине штабс-капитана и, прощаясь, говорил, как велит устав: «Честь имею!»

– Понимаю… – буркнул индеец, склоняя голову.

– А вот я – не очень. Ведь и ты мог меня убить! Я в отключке. Подходи и бей! Хоть энергией мозга, хоть кирпичом по башке!

– Ты вызвал «ароэ майво», предков своего рода! – расширил узкие глаза мой краснокожий визави. – Этого не может никто из ныне живущих! А твои предки послушались тебя, передав Силу!

– Причем тут послушание? – пожал я плечом. – Они знали обо мне, и помогли.

Аидже покачал головой, переживая давешнее.

– Я долго находился в полнейшем потрясении. А потом лечил тебя… – он впервые посмотрел мне в глаза. – Я передал тебе много Силы. Ее хватит, чтобы быстро покончить со мной. Я заслужил смерть и безропотно приму ее…

Индеец сполз со стула, становясь на колени и покорно склоняя голову.

– Еще чего не хватало! – забрюзжал я. – Встань!

На меня вновь уставились обсидиановые, диковатые глаза.

– Тогда позволь хотя бы служить тебе! – в голосе Аидже звучала настоящая мольба, и я не мог отказать ему.

Конечно, советское воспитание не позволяло заводить слуг, однако индеец нес в себе совершенно иную ментальность – варварскую, дикарскую, первобытную. Он сумеет прочесть «Моральный кодекс строителя коммунизма», но сути его не уразумеет.

– Тебя направил Дэвид Рокфеллер? – спросил я, поглядывая на «Пятницу».

– Да, богатого белого звали так.

– Тогда… – наскоро обдумав, я изложил задание, и Аидже, просветленный и вдохновленный, поднялся с колен.

– Я всё сделаю в точности, как ты велишь, – с киношной индейской торжественностью объявил он, удаляясь.

Дверь в палату закрылась, и тут же отворилась снова, пропуская светило медицины. Осмотревшись, глянув за окно, я узнал «кремлевку», а в здешний штат кого попало не берут.

– Ну-с, – бодро начало светило, щупая мой пульс. – Во-от, совсем другое дело! Юность берет свое… О-хо-хо…

– Доктор, а что со мною было? – с любопытством осведомился я.

– Сильнейшее нервное истощение, молодой человек, – тон медика был серьезен. – Природу его выяснить нам не удалось – уже на следующий день все анализы пришли в норму…

– А индеец? – ляпнул я.

– Какой индеец? – рассеянно поинтересовался врач.

– А кто перед вами выходил из палаты?

– Никто! – удивился медик, и захихикал. – Э-э, батенька, спросонья чего только не померещится! Попейте-ка вы витаминчики! Кстати, к вам посетители… Посетительницы! Сильнодействующее средство, скажу я вам. Особенно в вашем чудном возрасте! Ну-с, выздоравливайте!

Светило вышло, и приоткрытая дверь донесла радостный гомон. В следующую секунду палату заполнил мой эгрегор. Светлана, Наташа, Аля, Тимоша… Девушки бесцеремонно уселись на мою койку, и с обеих сторон ко мне потянулись ласковые губы и ладоши.

– Ты нас так напугал! – с чувством выговорила Света.

– Сбежал, главное, – начала Зина негодующе, но шмыгнула носом, и жалобно затянула: – Мы же переживаем, наверное!

– Хорошо еще Женька знал, где искать! – воскликнула Наташа. – Сразу метнулся в Малаховку. Ну, и я с ним… Как раз успели! Там какой-то местный… на алтайца похож, или на шорца, смуглый такой… уже в «скорую» садился, а нас не пустили! Правда, сказали адрес…

– Ой, мы-то думали – в «Склиф», – подхватила Альбина, – а они вон куда! Говорят, из Кремля звонили!

– Простите, девчонки! – покаялся я. – Но, правда, не хотел вас впутывать. Слишком опасно! Да и Жеку тоже… Как представлю, что Маша одна останется…

– Эгоист! – пригвоздила меня Светлана, и вздохнула: – Житие мое… А о Ритке ты подумал? А о нас? Как мы без тебя?

Тут уж у всех глазки заблестели, да и у меня запекло, девичьи личики задрожали, расплываясь…

– Всё хорошо! – вытолкнул я, справляясь с собой. – Рита не звонила?

Эгрегор дружно замотал головами.

– А Маша как?

– Ковыляет! – ласково засмеялась Светлана. – Пузо свое нянчит!

Тут в дверях нарисовалась полная, румяная медсестра, похожая на повариху, и строго сказала:

– Девушки, больному нужен покой!

– Всё, всё! – заверили ее девушки. – Мы уходим!

Обцеловав меня по очереди, «посетительницы» процокали в коридор и тихонечко прикрыли дверь за собою.

Потревоженная тишина заняла утраченные позиции, и я заворочался, будто испытывая себя на прочность. Ничего нигде не болело, а вот Силу внутри я ощущал, как никогда раньше – она жила во мне, порой горяча голову или руки, словно не умещаясь в теле.

Единственным напоминанием о дуэли… да нет, о засаде… оставалась слабость. Я даже кулак сжать не мог по-хорошему. Но исцелять себя не стал – пусть всё придет в норму, как обычно. Не надо загонять организм, выжимая из него самоисцеление. Зачем? Был форс-мажор, да весь вышел. Я даже радовался тому, что угодил на больничную койку – выпасть из ежедневного мельтешения дел бывает полезно. Вот так вот отойти в сторонку, сойти на обочину, сесть и рассудить. О нас с Ритой, о «моих» девушках, об Аидже, о городе и мире.