Ц-7 - Большаков Валерий Петрович

Отпустили нас без слез…

Тот же день, позже

Московская область, Орехово-Зуево

– Девчонки тебя просветили? – улыбнулся я, сворачивая с Совхозной.

– Еще как! – фыркнул Зенков. – А Машка замучала уже! – он передразнил невесту тонким голоском: – «Ой, я тоже хочу, как они!»

– Пусть родит сначала, – заворчал я.

– Вот и я ей о том же! Ни в какую! «Вот Светке так можно! А мне так нельзя!» Еще и теснота эта… Снял однушку, по объявлению, а там комнатёнка – три на четыре!

– Жилищный вопрос я решу.

Зенков шумно вздохнул, бормоча:

– Ну-у… Это вообще будет… А то у Маши "период гнездования"…

Сбавив обороты, я выехал к месту назначения. Улочка, если можно так выразиться, успокаивала мирной тишиной и скромным благолепием. Домишки частного сектора выстроились в ряд, отгородившись крепкими заборами. Лишь буйные ветви яблонь выхлестывали поверх оград.

А по другую сторону вставали цеха старинной фабрики, сложенные из темного кирпича, и выглядевшие куда нарядней нынешних унылых коробок из бетона – тут вам и пилястры, и узорные арочки. Даже труба кочегарки, и та восьмигранная.

Я сдал назад, заезжая в проулок. Пошарил под сиденьем. Выудил замотанный в тряпицу «Стечкин», и молча протянул Жеке.

– Ух, ты… – обрадовался военный человек. – Совсем другое дело!

– Подстрахуешь меня. И прикроешь спину.

– Есть! – серьезно вытолкнул Зенков. – Только молча, да?

Я кивнул. Всю дорогу до Орехово-Зуево мое паранормальное нутро сосредотачивалось. А в городе я и вовсе затаился, ничем себя не выдавая, чтобы не спугнуть тантрического ламу.

«Я т-те еще устрою, ваше высокопреподобие!»

Перейдя улицу, мы воспользовались дырой в заборе – фабрика никем не охранялась. Можно спорить на что угодно – местные «частники», хозяйственные и домовитые, вынесли с выморочного производства всё, что могли – двери, рамы, стекла, нехитрую конторскую мебель… Не пропадать же добру! А на халяву и дерьма отведаешь…

– Он здесь, – негромко оповестил я Жеку, ощущая темную энергию Римпоче.

Зенков деловито передернул затвор.

В мрачном, гулком цеху холод соседствовал с сыростью, отчего по стенам расползалась чернота. На удивление широкая лестница вывела нас прямо к фабричной конторе. Разумеется, полы в коридоре были содраны, одни лишь лаги догнивали со ржавыми останцами гвоздей.

Осторожно ступая по шлаковой засыпке, я приблизился к двери, из-под которой струилось слабое тепло.

– Кивну, – шепнул я, – стреляй в замок.

– Есть.

Я собрался, раздувая в себе ожесточение, поднимая градус эмоций. Кивая, направил ладони на вход – и подавляющий сознание выброс неслышно канул в облупленную филенку. Грохнул выстрел, вынося замок, и я, плечом толкая дверь, шагнул в загаженный кабинет.

Тсеван Римпоче, усохший и смуглый, густо заросший курчавым волосом, похожим на черный каракуль, валялся на дырявой кошме, так и не расплетя тощие ноги, скрещенные в падмасане. Невежливо пнув ламу, я вернул его в суровый реал.

Черные глаза, болезненно щурясь и помаргивая, уставились на меня – и чужая Сила навалилась, подминая. Я стегнул Римпоче хлестким посылом, прижигая нервные узлы, и лама тоненько завизжал, корчась от боли.

– Где Аидже? – мой голос стыл в минусе.

– Не знаю… Клянусь! Этот дикарь даже от нас таится…

– Ладно… Где Агпэоа?

Римпоче глядел на меня, вытаращив глаза, потрясенный и раздавленный. Ну да… Только что парил небожителем, воображая себя чуть ли не бодхисаттвой, и – здрасте! Повержен во прах…

«А, и правда, пыли сколько…»

– Ну? – мой ботинок легонько прижал немытую шею Тсевана.

– Я… буду жить? – просипел лама.

– Будешь, – нехорошо улыбнулся я, не уточняя, долго ли продлится обещанное житие.

– Этот азиат… – выговорил Римпоче, задыхаясь. – Он на даче живет, у профессора какого-то… В Малаховке…

– Спасибо, – вежливо поблагодарил я – и остановил сердце ламы. Тибетец сильно вздрогнул, сникая. Сдулся будто, выпуская воздух из легких.

– Дай-ка, – потянулся я за пистолетом. – Нужно сделать контрольный выстрел – в голову. Иначе Тсеван предупредит подельников – мозг переживет хозяина на верных полчаса.

– Не переживет, – отвел мою руку Зенков.

«Стечкин» рявкнул оглушительно и звонко. Пуля вошла в лоб цвета седельной кожи, и взболтала высокоорганизованный мозг.

Тот же день, чуть раньше

ФРГ, Цвизель

Рита не могла усидеть на месте. Она обошла всю комнату в цоколе, основательно забитую разным хламом, но, увы, выход находился там же, где и вход.

К ощущению нависшей угрозы примешивалась тревога за Мишу. Ведь вчера он так и не вышел на «мыслесвязь», не пожелал ей интимного «Споки ноки!» А если с ним что-то случилось? А вдруг его…

Не думать, не думать!

Лязг засова ударил по нервам. Девушка резко обернулась, наблюдая, как по добротным каменным ступеням спускается Иржи, переодевшийся в спортивку «Адидас». В одной руке чех держал пистолет, в другой – картонную коробку.

– Бутерброды, – буркнул он, швыряя упаковку.

Настя поймала ее, а «полиментал», криво усмехнувшись, шагнул к лестнице. Внезапно Корда-Римпоче глухо охнул, покачнулся и упал, с размаху треснувшись головой об угол ступеньки. Мертвое тело скатилось на пол, и вытаращенный «рыбий» глаз Иржи уставился на подтекающую кровь, словно ужасаясь.

Настя побледнела впросинь, зажимая рот ладонью, Рита с Лидией Васильевной остолбенели, а вот Петр Семенович махом вскочил, и подхватил оброненный «Вальтер».

– Держи! – передав оружие Рите, он небрежно перевернул труп, и быстро обыскал его. – Наши паспорта! Ага…

Выцепив из куртки Иржи приличную сумму в марках, Мишин папа сунул деньги себе в карман, и вернул пистолет.

– Уходим! Настя, держи бутерброды!

– Д-держу…

Коридор был пуст и тих, лишь где-то за дверью раскатывался богатырский храп. Петр Семенович, держа «Вальтер» в опущенной руке, обернулся к Рите.

– Водить можешь?

– Да! – выдохнула девушка. – Лучше взять «Вольво».

– Соображаешь!

– Прикройте…

Рита вышла на террасу и спустилась во двор. Хотелось пригнуться – и бегом, но нельзя. Вздрагивая от напряжения, она обогнула микроавтобус, и села в легковушку. Ключ торчал в замке зажигания, как в боевике с непременным хэппи-эндом.

«А иначе нечестно!»

Мотор завелся с пол-оборота, но прогревать механизм девушка не стала. О людях надо думать, а не о машине.

Недовольно ворча, «Волво» объехал «Мерседес» – и Рита едва не просигналила, созывая Гариных. Те подбежали гуськом, и нырнули в салон.

– Трогай!

Петр Семенович, держа пистолет на коленях, напруживал плечи, но никто из «охотников» даже в окошко не выглянул. Машина неторопливо выехала за распахнутые ворота, и покатила по улице.

– В горы? – пискнула Настя, тиская коробку с бутербродами.

– Нет, – тряхнула головой водительница, крепко сжимая баранку, – границу нам не перейти.

– Корда, надо полагать… воспользовался «окном» контрабандистов… – со свекра спадал напряг, и говорил он отрывисто, – подмазал погранцов…

– Отъедем подальше! – громко, чтобы скрыть дрожь в голосе, сказала Лидия Васильевна.

– И позвоним в посольство, – заключила Рита, плавно выжимая педаль.

Глава 18

Суббота, 28 января. Вечер

ФРГ, Деггендорф

Германия тоже не сочеталась с понятием простора, хоть и раскинулась куда шире чехословацких земель. Несколько часов пути – и Дунай рядом!

Гарины следовали первейшему завету нелегалов – быть как все, не выделяться! А коли так, то изволь соблюсти здешние правила. Например, чтобы стрелка спидометра дрожала у отметки «100». На автобане и вовсе выдерживай сто тридцать кэмэ в час! Тут так: стал на шоссе? Гони! И Рита гнала, упиваясь скоростью. Машина отбирала всё ее внимание без остатка, освобождая голову от страхов и тревог. Разве не благо?