Славянская спарта - Евгений Марков

Такое деликатное вниманіе духовнаго главы Черногоріи къ простымъ русскимъ путешественникамъ тоже пріятно поразило насъ, не привыкшихъ въ своемъ отечествѣ ни къ чему подобному. Можетъ быть, въ этомъ глубоко-человѣчномъ свойствѣ передовыхъ людей Черногоріи сказывается издревле вкоренившееся въ черногорскомъ народѣ священное чувство гостепріимства, выражающееся теперь въ другихъ, болѣе культурныхъ формахъ, чѣмъ въ былыя времена.

Мы лѣземъ все по сѣрымъ известнякамъ, взбуравленнымъ тяжкими слоями, такъ правильно и глубоко растреснувпшмъ, что они кажутся гигантскою кладкою какихъ-нибудь циклоповъ. Сѣрые утесы башнями и замками выглядываютъ изъ зелени лѣсковъ; котловины долинокъ окружены настоящими амфитеатрами съ рядами нерукотворныхъ ступеней своего рода. Несомнѣнно, что первобытный человѣкъ всѣ формы своихъ построекъ, всѣ стили своей архитектуры заимствовалъ съ готовыхъ уже природныхъ моделей горъ и лѣсовъ, гдѣ онъ нашелъ и своды, и столбы, и галереи, пирамиды, амфитеатры, башни, зубчатыя стѣны…

Когда коляска наша взлѣзла наконецъ на самую высоту, — слѣва у насъ разстилалось «Горнее Блато», а за нимъ, черезъ лѣсистый перешеекъ, громадная чата «Скадрскаго Блата», терявшаяся въ туманахъ горизонта. Историческая «Велья-Гора» съ своею заоблачною бѣлой часовенькой провожала насъ справа… Эти мѣста мы проѣхали въ темноту, когда ѣхали въ Нйкшичъ, и ничего поэтому не разсмотрѣли тогда. Когда же мы спустились съ перевала и проѣхали тѣнистую прохладу настоящаго рослаго и густого дубоваго лѣса, какихъ почти не встрѣчаешь въ Черногоріи, мимо насъ потянулись до самой Рѣки Черноевича уже знакомыя мѣста.

Въ Рѣкѣ насъ уже многіе признали, такъ какъ мы въ короткое время останавливаемся здѣсь въ четвертый разъ. Хозяинъ кафаны, разумѣется, самый главный пріятель нашъ. Онъ не только выворачиваетъ для насъ всѣ свои скудные запасы, чтобы собрать намъ сколько-нибудь сытный завтракъ, но еще ведетъ мою жену по искуснѣйшимъ мѣстнымъ мастерамъ и мастерицамъ, помогая ей покупать разныя статьи національнаго костюма для подарковъ въ Россіи.

Пока жена странствовала по подгорицкимъ кустарямъ, а я отдыхалъ подъ деревомъ за книгою и записною тетрадью своею, много экипажей подъѣзжало къ кафанѣ; они останавливались не надолго и опять отправлялись въ путь по знакомой намъ теперь дорогѣ на Подгорицу. Это все цетинская знать двигалась на торжество въ Никшичъ.

На Коштелѣ мы опять застаемъ подъ деревомъ у края дороги походную лавочку деревенской юницы съ крашеными яйцами, водою, виномъ и лимонадомъ. Ныньче опять большой проѣздъ, и добычливая дѣвочка не хочетъ упустить своего скуднаго барыша. Хорошенькій глазастый мальчуганъ съ всклокоченною черноволосою головою усѣлся на корточкахъ, какъ обезьяна, на гребнѣ каменной ограды, совсѣмъ не думая, что онъ сидитъ надъ пропастью, и съ самою умильною миною облизывается на разложенныя у ногъ его прелести, очевидно, не постигая, какимъ это образомъ мы, обладатели коляски и пары лошадей, можемъ проѣхать мимо всѣхъ этихъ соблазнительныхъ вещей, не остановившись попробовать и красныхъ яицъ, и сладкаго лимонаду…

Когда мы проѣхали «Бельведеръ», — бесѣдку на перевалѣ, куда жители Цетинья ходятъ любоваться на далекіе виды Рѣки, Скутарійскаго озера и Албанскихъ горъ, — и стали спускаться къ городу, — пейзажъ опять сдѣлался сурово-дикимъ. Цѣлый хаосъ ощетинившихся черно-сѣрыхъ камней выпираетъ безпорядочными громадами другъ изъ-за друга и другъ на друга по обрывамъ глубокихъ круглыхъ проваловъ, — такъ что вся страна кажется только-что разрушенною колоссальнымъ землетрясеніемъ или какимъ-нибудь страшнымъ геологическимъ переворотомъ.

Дорога, изворачивающаяся змѣею между массивныхъ толщъ, точно сбѣгаетъ въ одну изъ этихъ гигантскихъ воронокъ, на дно этой чертовской каменоломни… И дѣлается такъ странно и, вмѣстѣ съ тѣмъ, такъ весело на душѣ, когда вмѣсто ожидаемаго ада кромѣшнаго, вмѣсто озера, дымящагося жупеломъ, передъ вами вдругъ распахивается внизу мирная зеленая долинка Цетинья, ровная какъ ладонь, и среди нея весело вырисовывается, ярко освѣщенный боковыми лучами солнца, краснокрышій милый и скромный городовъ, весь тутъ въ одной горсточкѣ, безъ всякихъ прелюдій, безъ предмѣстьевъ и дачъ, прямо какъ помѣщичья усадьба на деревенскомъ выгонѣ,- сразу дворецъ наслѣдника, сразу театръ съ публичной библіотекой и музеемъ, сразу институтъ для дѣвицъ и единственная гостинница, — желанный пріютъ нашъ, — все тутъ же вмѣстѣ, на краю поля и вмѣстѣ въ центрѣ города, ибо весь-то городовъ — два шага.

Отъ Бельведера до города мы встрѣчали много гуляющей публики, дѣтей, дамъ. Европейскія штатскія платья уже темнѣютъ кое-гдѣ среди разноцвѣтныхъ черногорскихъ гуней, даламъ, джамадановъ, элековъ… Но прозаическій видъ ихъ какъ-то рѣжетъ еще глазъ въ характерной и живописной обстановкѣ черногорской толпы.

Въ городѣ тоже масса гуляющихъ. Вымывшись и переодѣвшись, мы съ наслажденіемъ напились чаю подъ дубомъ гостинницы въ обществѣ любезнаго и образованнаго хозяина вашего, городского головы Цетинья. Онъ — большой другъ всякихъ мирныхъ усовершенствованій жизни, торговли, промышленности, школъ, литературы. Познакомилъ онъ насъ съ своимъ пріятелемъ редакторомъ «Гласа Црнгорца» — единственной газеты княжества. Редакторъ хотя и не говоритъ по-русски, но мы съ нимъ объяснялись безъ особеннаго затрудненія. Онъ — почитатель газета «Новое Время» и считаетъ себя, какъ онъ увѣрялъ насъ, только «одъѣкомъ» (эхо) его во всѣхъ своихъ политическихъ взглядахъ. Почтенный черногорскій журналистъ искренно огорчается, что русскія газеты сплошь да рядомъ черпаютъ свои взгляды и извѣстія о славянскихъ земляхъ не изъ «Гласа Черногорца» или какихъ-нибудь сербскихъ газетъ, а изъ враждебныхъ славянству нѣмецкихъ и венгерскихъ журналовъ. Русскія книги редакторъ «Гласа» читаетъ свободно; онъ знаетъ Пушкина, Лермонтова и другихъ нашихъ классиковъ, хотя читать научныя книги и политическія газеты ему гораздо легче. Желаніе его вполнѣ овладѣть русскимъ языкомъ самое сильное, и онъ твердо рѣшился достигнуть этого будущею зимою.

— Жаль только, что въ Цетиньѣ нѣтъ никого, кто бы могъ давать уроки русскаго языка, а то бы многіе черногорцы стали учиться! — добавилъ онъ въ заключеніе.

Послѣ чаю я отправился отыскивать д-ра Милянича, въ которому у меня было дѣло; мы встрѣтили его на дорогѣ, ѣхавши въ Цетиньѣ, и Божо указалъ мнѣ его, прибавивъ съ благоговѣніемъ, что это «генералъ-докторъ», и что у него на капѣ двуглавый орелъ, потому что онъ сенаторъ. Но дома я его въ этотъ день не засталъ и оставилъ только свою карточку. Миляничъ самъ отыскалъ насъ, когда мы съ городскимъ головою и редакторомъ «Гласа» занимались осмотромъ интересныхъ древнихъ остатковъ цетинскаго монастыря, построеннаго Иваномъ Бегомъ. Черноевичемъ. Часть этихъ историческихъ обломковъ, украшенныхъ искусною скульптурою старинной черногорской работы, капителей мѣстнаго камня и разныхъ другихъ архитектурныхъ частей, сложены около новой княжеской церкви; на нѣкоторыхъ камняхъ видно изображеніе двуглаваго орла; много такихъ же древнихъ камней съ орлами и орнаментами вставлены въ стѣны теперешняго монастыря, между прочимъ, всѣ капители въ аркахъ галереи, гдѣ живутъ монахи, а надъ входною дверью монастырской церкви вложенъ самый интересный остатокъ древности — камень, на которомъ вырѣзана надпись о построеніи стараго монастыря Иваномъ Черноевичемъ. Въ тѣсномъ проходномъ дворикѣ за церковью мнѣ показали красивую гробницу одного изъ Карагеоргіевичей — изъ чернаго гранита, съ бѣломраморнымъ гербомъ Карагеоргіевичей. Кругомъ монастыря заботливо разбиваются молодые сады и парки, за новымъ паркомъ и монастыремъ — тотчасъ же и выѣздъ изъ города, и на выѣздѣ большое зданіе тюрьмы. Городской голова сообщилъ намъ, что все Цетинье построено на монастырской землѣ, даже дворецъ князя; поэтому недавнимъ указомъ князя приказано платить за мѣста для построекъ не князю и не городу, а монастырю.

Д-ръ Миляничъ окончилъ курсъ на медицинскомъ факультетѣ московскаго университета, и хотя потомъ учился въ Германіи, но все-таки свободно говоритъ по-русски. Онъ пригласилъ насъ зайти въ его небольшую, но уютную квартирку и познакомилъ съ своею молоденькою, красивою женою; хорошенькій мальчуганъ, сынишка ихъ, разглядывалъ насъ съ любопытствомъ дикой птички. Жена Миллнича хотя и понимаетъ немного по-русски, но говорить не можетъ, и объяснялась съ нами по-нѣмецки. Радушный хозяинъ угощалъ насъ коньякомъ и съ любопытствомъ разспрашивалъ о нашихъ послѣднихъ путешествіяхъ. У него много книгъ русскихъ и нѣмецкихъ, между прочимъ I томъ классическаго труда Павла Аполлоновича Ровинскаго по топографіи и исторіи Черногоріи, подобнаго которому нѣтъ ни на одномъ языкѣ. Исторія Черногоріи Миляковича, болѣе другихъ распространенная въ Цетиньѣ, значительно короче и въ научномъ отношеніи не можетъ быть сравниваема съ обширнымъ и серьезнымъ трудомъ Ровинскаго, по достоинству увѣнчаннымъ преміею нашей Академіи наукъ.