Славянская спарта - Евгений Марков

Въ Дольнемъ нѣтъ ничего особенно интереснаго, и вся религіозная и историческая святыня Острога сосредоточена въ «Горнемъ», куда мы направляемся сейчасъ же, слегка только отдохнувъ подъ старымъ дубомъ.

Тропа въ «Горній» лѣпится по очень крутому скату, нерѣдко по осыпямъ мелкаго камня, сбивающаго даже привычную ногу. Хорошо еще, что она почти все время вьется въ тѣни дубоваго и ясеневаго лѣса, заполонившаго здѣсь всѣ склоны горъ, такъ что полдневный зной не такъ донимаетъ насъ. Черногорцы увѣряютъ, что отъ Доньяго до Горняго всего полчаса ходьбы, но мы употребили на это цѣлый часъ, такъ какъ женѣ приходилось не разъ отдыхать на этомъ тяжкомъ подъемѣ, дѣлавшемся все круче по мѣрѣ приближенія къ Горнему. По дорогѣ насъ догнали молодой черногорецъ съ красивою черногоркою и маленькимъ глазастымъ мальчуганомъ. Имъ хотѣлось воспользоваться чужеземными путешественниками, чтобы подъ ихъ прикрытіемъ осмотрѣть безъ особенныхъ расходовъ святыни монастыря. Когда они узнали, что мы русскіе, удивленію и интересу ихъ не было конца. Они подробнѣйшимъ образомъ распрашивали насъ о Россіи, — онъ меня, жена его — мою жену, — какіе въ Россіи города, хлѣба, деревья, звѣри, какъ тамъ живутъ и далеко ли Россія отъ Черногоріи.

Они не хотѣли вѣрить, когда я имъ сказалъ, сколько пути сдѣлали мы съ женою, чтобы доѣхать до ихъ Цетинья и Острога. Но всего больше поразило ихъ изумленіемъ, когда нашъ проводникъ сообщилъ имъ, тоже не безъ самаго искренняго удивленія, что онъ могъ все время разговаривать съ нами по-черногорски, и мы его понимали, а онъ понималъ насъ… Для вящшаго ихъ утѣшенія я нарочно сталъ называть по-русски разные обычные предметы, имѣющіе почти одно и то же названіе и въ сербскомъ языкѣ, примѣняясь только къ сербскимъ удареніямъ и выговору. Восторгъ простодушныхъ черногорцевъ былъ полный. Спутникъ нашъ вошелъ въ такой экстазъ, что закричалъ рѣшительно:

— Нѣтъ, во что бы то ни стало, а выучусь по-русски! Вѣдь это одинъ и тотъ же языкъ. Поѣду къ вамъ въ Россію и буду тамъ зарабатывать деньги. Тутъ у насъ въ Черногоріи дѣлать нечего. У меня уже есть въ Россіи одинъ братъ докторомъ военнымъ на нѣмецкой границѣ,- тотъ совсѣмъ какъ русскій сталъ. Маленькій мой братъ тоже хорошо по-русски знаетъ, въ гимназіи учится, въ Цетиньѣ… Нужно и мнѣ!.. Я самъ тоже учился три года въ основной школѣ и шесть лѣтъ въ гимназіи, во тогда еще русскій языкъ у насъ не преподавался; зато сербскія газеты и книги свободно читаю; только по книгамъ, да по картамъ и могъ узнать что-нибудь о Россіи, а все-таки слишкомъ мало…

Проводникъ нашъ, несмотря на свое затрапезное платье, оказался байрактаромъ, т.-е. знаменоносцемъ, что подтверждалъ и металлическій значокъ на его капѣ.

Отецъ его тоже былъ байрактаръ, и дядя («стрыцъ» по-черногорски) былъ байрактаръ. Они оба бились подъ Острогомъ вмѣстѣ съ княземъ Николаемъ и Божо Петровичемъ, а самъ онъ, разсказчикъ, хотя былъ тогда мальчишкою, тоже былъ при войскѣ.

— Турки забрались на самый верхъ, на «Строжскую Капицу», (т.-е. «шапку Острога»), выше Горняго, хотѣли оттуда сжечь монастырь и разбить его ядрами, а Божо стоялъ съ княземъ на противоположной горѣ, за Зетою; Божо не далъ имъ спалить храмовъ Божьихъ, сбилъ турокъ съ высотъ въ страшной сѣчѣ и погналъ внизъ…

— Памятенъ юнакъ Божо, мудръ! — закончилъ разсказчикъ. — Отца моего убили въ этомъ бою, стрыцъ взялъ у него байракъ; стрыца тоже убили, но байракъ все-таки не отдали туркамъ.

Онъ говорилъ о смерти отца и дяди такъ же спокойно и просто какъ о самомъ обычномъ дѣлѣ.

«Горній» монастырь виденъ очень эффектно снизу, со двора «Дольняго»; виденъ онъ, конечно, и изъ большого далека, почти отъ самаго Спужа, потому что поднятъ на своемъ нерукотворномъ гигантскомъ пьедесталѣ подъ самыя выси небесныя, и дѣйствительно кажется издали парящимъ въ облавахъ. Но онъ особенно поражаетъ своимъ оригинальнымъ видомъ, когда очутишься совсѣмъ на верху, подъ тяжкою пятою его сѣрой, какъ стѣна отвѣсной скалы. Надъ головою вашею въ мрачной и характерной живописности зіяетъ широкая пасть черной пещеры, по здѣшнему «печеницы», — выбитой гигантскимъ альковомъ — въ каменныхъ толщахъ скалы. Пещера черна не отъ однихъ мховъ и лишаевъ, осѣвшихъ на ней въ этой всегда влажной, густой атмосферѣ осеннихъ тумановъ и зимнихъ облаковъ, окутывающихъ по нѣскольку мѣсяцевъ сряду суровыя вершины черногорскихъ планинъ. Ея своды закопчены еще и дымомъ пожаровъ, не разъ уничтожавшихъ строенья историческаго монастыря, который въ лѣтописяхъ Черной-Горы играетъ роль нашей Сергіево-Троицкой Лавры своего рода и служитъ духовнымъ стягомъ, собирающимъ вокругъ себя всѣ племена Черногоріи и Берды. Внизу этой громадной природной ниши — бѣлое каменное зданіе съ высоко приподнятыми, узкими и рѣдкими крѣпостными окошечками; вверху, подъ сводомъ — галерейка съ древнею башнею.

Монастырекъ виситъ, прилѣпленный какъ ласточкино гнѣздо въ груди скалы, надъ страшными безднами, полными утесовъ, лѣсовъ, обрывовъ, какъ разъ въ томъ мѣстѣ, гдѣ кончается плодоносная долина Средней-Зеты и гдѣ горы поднимаются вдругъ съ трехъ сторонъ во всемъ своемъ колоссальномъ величіи, пріосѣняя собою «главицу», т.-е. головище Зеты, шумно выбивающееся изъ подземныхъ поноръ Планиницы. Этотъ воздушннй видъ Горняго нѣсколько напоминаетъ Успенскій скитъ около Бахчисарая въ Крыму, а еще больше, пожалуй, грозную дикость Гозувиты, спрятанной въ одномъ изъ самыхъ недоступныхъ щелей Палестинскихъ горъ.

Мы поднялись въ нишу по грубымъ каменнымъ ступенямъ и остановились въ недоумѣніи, не зная, куда войти. Проводникъбайрактаръ посовѣтовалъ намъ забраться на верхнюю галерею и полюбоваться оттуда чуднымъ видомъ на долину, пока онъ разыщетъ единственнаго калучера, охраняющаго эту народную святыню.

— Коли онъ не въ Доньемъ теперь у архимандрита Симона, то отопретъ церковь и покажетъ все, — утѣшалъ насъ байрактаръ;- а воли въ Доньемъ, то ничего не увидите, нужно будетъ за нимъ бѣжать… У него всѣ ключи…

— Тамъ и вода есть отличная наверху, воды святой можете напиться! — послалъ онъ намъ въ догонку, когда уже мы лѣзли наверхъ, словно на колокольню, по узенькой и темной каменной лѣсенкѣ подъ опаленными сводами пещеры. Каменная, довольно глубокая галерейка, укрытая отъ дождя и солнца тяжкимъ навѣсомъ скалы, можетъ отлично служить для обстрѣливанія непріятеля, поднимающагося къ монастырю. Изъ нея ведетъ узенькая желѣзная дверочка въ круглую башню, гдѣ помѣщается крошечная старинная церквочва. Тутъ же, въ задней стѣнѣ галереи, образованной сырцомъ скалы, маленькое оконце, черезъ которое можно зачерпнуть кружку холодной и какъ слеза чистой воды изъ источника, скрытаго въ каменныхъ нѣдрахъ горы, чѣмъ мы, конечно, не замедлили воспользоваться прежде всего, до крайности разгоряченные и труднымъ подъемомъ, и зноемъ лѣтняго полудня.

Съ галереи дѣйствительно открывается удивительный видъ. Всѣ пропасти, все дно цвѣтущей долины, громады горъ, толпящіяся вдали со всѣхъ сторонъ, Доній монастырь, лѣса, торчащіе изъ нихъ утесы, — все это теперь на огромномъ пространствѣ, куда только глазъ хватаетъ, у вашихъ ногъ. Гора Горачъ поднимаетъ какъ разъ напротивъ свои тяжкіе горбы, и бѣлая полоска шоссе бороздитъ ея каменную грудь, впиваясь своими рѣзко-угловатыми, острыми зигзагами то въ одинъ, то въ другой ея выступъ. Церковь Богетичей кажется отсюда Богъ знаетъ какъ глубоко внизу, а «главица» Зеты и окружающія ея поля прямо-таки на днѣ преисподней.

Калучера нашъ байрактаръ разыскалъ не особенно скоро; мы вдоволь успѣли насмотрѣться на окрестности и наговориться съ провожавшею насъ черногорскою парочкою, когда на галерейкѣ появился наконецъ старикъ-монахъ суроваго вида, сѣдой и кудлатый, одѣтый въ какую-то странную мѣховую кацавейку; хотя со мною онъ расцѣловался по-братски и привѣтствовалъ насъ радушными словами, но по глазамъ его и по рѣчамъ, обращеннымъ въ землякамъ, сразу былъ виденъ самовластный и взыскательный хозяинъ этой суровой пустыньки, недовѣрчивый и ворчливый сторожъ ея святынь. Онъ повелъ насъ сквозь своды «печеницы» тѣснымъ корридорчикомъ въ крошечную древнюю церковь, вырубленную въ скалѣ. Стѣны ея и маленькій иконостасикъ расписаны совсѣмъ почернѣвшею отъ сырости и копоти безхитростною иконописью; тѣсно, темно и бѣдно все въ ней. Десять человѣкъ съ трудомъ установятся подъ ея низенькими сводами. Справа у стѣны — небольшая гробница изъ полированнаго дуба, съ мощами св. Василія Острожскаго. Мощи эти — величайшая народная святыня черногорцевъ. Они готовы оставить на сожженіе врагу всѣ свои дома, бросить женъ и дѣтей на произволъ судьбы, но до послѣдней капли крови будутъ защищать мощи своего святителя. Когда у нихъ не остается никакой надежды силою отстоять Горній, — мѣсто успокоенія ихъ любимаго святого, — они уносятъ его гробницу на своихъ плечахъ, какъ драгоцѣннѣйшее народное знамя, окруживъ его плотною стѣною своихъ богатырскихъ грудей, перенося его за собою по пропастямъ и кручамъ въ своихъ быстролетныхъ походахъ, одушевляясь имъ въ минуты боя…