Деньги дороже крови - Владимир Гурвич

Семеняка встал и засеменил к выходу. У двери он выразительно посмотрел на меня и исчез из номера. Я же в самом деле решил, что лучше всего в этой ситуации — это лечь спать.

Глава 29

Едва я появился на работе, как с интервалом буквально в одну минута в моем кабинете раздалось три звонка. Первый от Фрадкова, второй — от Кирикова и третий от Костомарова. И каждый приятными голосами своих секретарш приглашал меня немедленно прийти к нему.

Я почувствовал некоторое затруднение. Кому отдать визит первому? Если выбирать по формальным признаком, то следует выбрать Кирикова, а если по соображениям практическим, то надо идти к Костомарову. Ну уж нет, к нему я пойду в последнюю очередь. Тогда не к тому, ни к другому, а к третьему.

Я поднялся на семнадцатый этаж и вошел в приемную. Секретарша при виде меня даже встала.

— Михаил Маркович вас ждет.

Фрадков встретил меня настороженным взглядом. Впрочем, я уже привык к такому выражению и не стал придавать этому большого значения. По другому этот человек просто не умел смотреть, так уж он устроен, что все люди вызывают в нем подозрение, ему кажется, что все только и думают о том, как бы выманить у него денег, облапошить его.

Фрадков кивнул мне головой, что одновременно означало приветствие и приглашение сесть. Что я и сделал.

— Какие ваши впечатления от поездки? — спросил он.

Я понял, что совершил оплошность, заранее не продумав, что ему говорить. В свете признания Семеняка, что это именно Фрадков послал убийцу, каждое мое слово приобретало особенный вес и могло обернуться против меня.

— Могу я говорить с вами откровенно?

Фрадков посмотрел на меня своим тяжелым взглядом и в знак согласия кивнул своей тяжелой головой.

— Впечатления довольно тягостные. Против нас настроены и жители и властные структуры. Никому не нравится то, как мы ведем себя в городе.

Я заметил, что мои слова явно пришлись не по нраву Фрадкову. Его лицо сделалось еще более хмурым.

— Что, по вашему мнению, мы делаем не правильно?

— Мы почти не вкладываем средства в развитие комбината, в улучшение экологии. Зарплата на комбинате очень низкая.

— Мне это известно не хуже, чем вам, — резко, не скрывая недовольства, проговорил Фрадков. — Но мы занимаемся бизнесом, а не благотворительностью. А дела идут не так уж и хорошо. Пойдут лучше, будем больше вкладывать, как вы говорите, в развитие, повысим зарплаты. Вам ясно?

— Да, Михаил Маркович, вполне.

— И впредь, попрошу вас, занимайтесь только теми делами, которые вам поручаются делать. Там с вами была Марина Анатольевна, она изучала финансовые вопросы. И, между прочим, у нее мнение не такое категоричное, она полагает, что мы достаточно вкладываем в развитие производства. И оклады у металлургов не такие уж маленькие. Все познается в сравнение, наши рабочие получают больше всех в городе.

Я был поражен. Неужели Царегородцева на самом деле сделала такой доклад. И это после всего ею увиденного! Трудно поверить.

— Извините, Михаил Маркович, — внешне покорно произнес я, — просто я считал своим долгом высказать свое мнение. Вполне возможно, что оно ошибочное, и я не учел все компоненты вопроса.

— Именно, — уже чуть мягче проговорил Фрадков. — Вот еще о чем я хочу вас спросить: ничего странного во время вашего там пребывания вы не заметили?

Я прекрасно понимал, о чем он говорит, но решил, что не стану ему помогать, пусть-ка раскроет как можно больше карт.

— Неожиданного? — сделал я удивленный вид. — Кажется, ничего уж сильно неожиданного не было. А что вы имеете в виду конкретно?

Я видел, что Фрадков явно оказался в затруднении. Он хотел направить мою мысль по более определенному руслу, но остерегался выдать себя.

— Не было ли там каких-либо чрезвычайных происшествий?

— Слава бог, ничего такого, Все прошло спокойно. Да и Марина Анатольевна может подтвердить.

— Марина Анатольевна занималась другими делами и могла кое-что не знать. Ну хорошо. Оставим это. А что вы думаете о Семеняке?

— У меня создалось впечатление о нем как об очень предупредительном человеке. Он хорошо знает местные условия. И, безусловно, предан интересам концерна.

— За такую зарплату, разумеется, будешь преданным, — буркнул Фрадков и сразу почувствовал, что сказал лишнее. — Впрочем, это не имеет значение, мы платим ему столько, сколько он стоит. Значит, он вам понравился.

— Понравился — это не совсем то слово. Я не так много общался с ним. Я лишь отдаю дань его поведению, тому, что видел собственными глазами. Он очень оперативно выполнял все наши просьбы. И то, что удалось за такое короткое время сделать, найти среди журналистов тех, кто согласен нам помогать, во многом его заслуга.

— Ну хорошо, идите.

Я направился к выходу из кабинета.

— Да, Леонид Валерьевич, вы как-то обещали приехать ко мне домой, — остановил меня Фрадков.

— С большим удовольствием. Как только скажете.

На секунду Фрадков задумался, но ничего не сказал, лишь кивнул головой. Я так не совсем понял, что означал этот жест.

Я вышел из кабинета. Больше всего мне хотелось сейчас пойти к Царегородцевой и выяснить, действительно ли она доложила своему шефу именно то, о чем он мне только что поведал? Но меня ждал Кириков.

— С прибытием вас на родную землю, — приветствовал он меня, как обычно идя на встречу. — Садитесь и рассказывайте.

Выглядел Кириков великолепно. Поездка в горы пошла ему явно на пользу. Лицо покрывал легкий загар, глаза ярко блестели. Чувствовалось, что он пребывал в отличной форме.

Я решил, что с Кириковым можно вести себя откровенней. Я сам точно не знал, почему ко мне пришла эта мысль. Но у меня было подсознательное ощущение, что, по крайней мере, в этом вопросе я могу найти в нем союзника. Хотя понимал и другое, что тем самым как бы стравливаю его и Фрадкова. И если мои выкладки окажутся не верными, и Кириков не захочет встать на мою сторону, мне может не поздоровиться.

— Мне кажется, что ситуация там очень напряженная. Люди крайне недовольны и готовы на весьма крайние действия, чтобы избавиться от нашего присутствия. Мы очень мало внимания уделяем развитию и слишком много денег выкачиваем из завода. И пока мы будем так себя вести, никакие пиар-компании нам по-настоящему не помогут. Любая пропаганда должна опираться хоть на какие-то реальные вещи. А если их нет, то сами понимаете…

Кириков встал и прошелся по кабинету.

— Вы абсолютны правы. Не так давно у меня был разговор с Мишей. Но он упрям, как слон, и не хочет слушать никаких доводов. Нам надо менять там политику. Но все упирается в деньги. А у нас сейчас…

Кириков умолк и снова сел в кресло.

— Вы проделали там хорошую работу, нам переслали уже кое-какие материалы. Но вы правы, одними статьями положение не изменишь. Я обязательно вынесу этот вопрос на правление.

— Работники получают мизерную зарплату и живут почти в нищете. Некоторым даже нечем кормить детей.

Кириков внимательно взглянул на меня.

— А я и не знал, что вы такой сентиментальный. В том мире, в котором мы все вращаемся, таким выжить трудно. Это вам не в упрек, а просто констатация факта.

— Я не сентиментальный, — возразил я, — но любая политика должна быть разумной, она должна учитывать интересы всех сторон. А не только одной. Иначе однажды это плохо кончится.

— Кириков внимательно посмотрел на меня.

— Да, — как мне показалось, даже с некоторой горечью произнес он, — но не всегда это получается. Возникает такое количество обстоятельств… А как дела с нашим депутатом?

— По-моему налаживаются.

— Он нам скоро понадобится. Не оставляйте его без своего внимания.

Я вышел их второго за это утро кабинета и направился в третий.

— Вы что-то очень долго шли, — недовольно встретил меня Костомаров.

— Слишком много оказалось желающих со мной встретиться, — парировал я.

Костомаров пристально посмотрел на меня и показал рукой на стул. Едва я успелся, он спросил:

— А как там поживает Денис Демьянов?

Я тут же насторожился.

— Об этом следует его спросить.

— А разве вы с ним там не виделись?

— Не только не виделись, но понятие не имею, кто этот господин.

На самом деле я уже смекнул, о ком идет разговор. Это тот самый бесследно сгинувший киллер. Значит, они уже обнаружили его пропажу и теперь ищут.

— А мне говорили, что видели вас вместе.

Я мысленно усмехнулся. Прием был слишком уж примитивен, чтобы заставить меня выдать себя.

— Я могу отвечать лишь за свои слова, а не за чужие. Так что все претензии не ко мне.

Костомаров подался вперед.

— Я так понимаю, что вы уверяете, что не виделись с ним?

— Не видел, не слышал, не нюхал. Кстати, а кто он такой?

Костомаров недовольно забарабанил пальцами по стулу.