Дети и тексты. Очерки преподавания литературы и русского языка - Надежда Ароновна Шапиро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
осторожно, но твердо отвечает корифей хора, сумевший за словесными ухищрениями увидеть неназванную суть поступка героя. Какие же здесь ухищрения? Интересно содержание речи: сначала приводятся безусловно справедливые утверждения (Медея покинула страну варваров и живет в Элладе, опыт показывает, что все чуждаются бедняков), которые, впрочем, не имеют прямого отношения к поступку Ясона, во всяком случае, никак не оправдывают его; потом приводится утверждение лживое, которое якобы вытекает из предыдущего и которое, если бы не было лживым, могло бы хоть как‑то поступок Ясона оправдать. Но по существу дела – муж изменяет жене, бросает ее и детей в бедственном положении ради собственной выгоды – не сказано ничего, это не обсуждается, этот единственно важный для Медеи факт топится в многословных отвлекающих построениях. Видимость логики создается рассудительной интонацией, словами, указывающими на порядок мыслей («во‑первых, затем, наконец»), завершающим риторическим вопросом, смысл которого прочитывается примерно так: теперь, когда речь закончена, даже Медея не может не увидеть правоты оратора. А отказывается ее признать, потому что относится к низшей категории людей – к женам, которым ревность застилает разум и мешает ценить добро; здесь применен распространенный прием дискредитации оппонента по признаку вхождения в некоторую группу людей (по полу, возрасту, происхождению), заведомо неравную той, от лица которой выступает оратор, худшую, заслуживающую насмешки или презрения.
Может быть, наши ученики сознаются вам или себе, что хотя бы на мгновение согласились с тем, что правильно бросать жену и детей, если есть возможность с помощью нового брака возвыситься и стать богаче. Тогда им станет интересно запомнить некоторые приемы манипуляции сознанием, чтобы распознавать их в тексте и противостоять их воздействию.
Русская классическая литература дает нам множество примеров использования таких приемов, причем они применяются не только с целью убедить другого человека; часто с их помощью герой убеждает самого себя в необходимости какого‑то действия и/или подыскивает оправдания своим безнравственным решениям. Мы помним, как загоняет себя в угол Родион Раскольников, уверившийся в необходимости убить старуху процентщицу; «казуистика его выточилась как бритва, и сам в себе он уже не находил сознательных возражений». Но развернутой системы его аргументов Достоевский не приводит. А Пушкин делает нас свидетелями того, как Сальери двумя монологами доказывает себе – и читателям! – что Моцарт не должен жить.
Как это происходит? Хорошо, если старшеклассники сами обнаружат некоторые приемы; если им это не удастся, поможет учитель.
Отверг я рано праздные забавы;Науки, чуждые музыке, былиПостылы мне… <…>ТогдаУже дерзнул, в науке искушенный,Предаться неге творческой мечты.Я стал творить, но в тишине, но втайне,Не смея помышлять еще о славе.Нередко, просидев в безмолвной кельеДва, три дня, позабыв и сон и пищу,Вкусив восторг и слезы вдохновенья,Я жег мой труд <…>Усильным, напряженным постоянствомЯ наконец в искусстве безграничномДостигнул степени высокой. СлаваМне улыбнулась; я в сердцах людейНашел созвучия своим созданьям.Я счастлив был: я наслаждался мирноСвоим трудом, успехом, славой; такжеТрудами и успехами друзей,Товарищей моих в искусстве дивном.Нет! никогда я зависти не знал,О, никогда! <…>А ныне – сам скажу – я нынеЗавистник. Я завидую; глубоко,Мучительно завидую. – О небо!Где ж правота, когда священный дар,Когда бессмертный гений – не в наградуЛюбви горящей, самоотверженья,Трудов, усердия, молений послан —А озаряет голову безумца,Гуляки праздного?[201]…
Нет! не могу противиться я долеСудьбе моей: я избран, чтоб егоОстановить – не то мы все погибли,Мы все, жрецы, служители музыки,Не я один с моей глухою славой…Что пользы, если Моцарт будет живИ новой высоты еще достигнет?Подымет ли он тем искусство? Нет;Оно падет опять, как он исчезнет:Наследника нам не оставит он.Что пользы в нем? Как некий херувим,Он несколько занес нам песен райских,Чтоб, возмутив бескрылое желаньеВ нас, чадах праха, после улететь!Так улетай же! чем скорей, тем лучше[202].Если в монологе Ясона главное средство воздействия – видимость логики и подчеркнутая безэмоциональность, апелляция к разуму, то первый монолог Сальери только начинается с общего утверждения («…правды нет и выше»), а дальше как будто без всякой связи с ним рассказывается история самого Сальери, рассчитанная на то, чтобы вызвать эмоциональный отклик – горячее сочувствие к говорящему. Здесь и слезы (сначала детские слезы наслаждения звуками органа, потом – «восторг и слезы вдохновенья»), и подвиг самоотвержения, труд и упорство, и радость единения с другими людьми – и слушателями, в сердцах которых он «нашел созвучия своим созданьям»[203], и музыкантами – «товарищами в искусстве дивном»[204]. В результате перед читателями (а возможно, и перед самим Сальери) предстает картина дружного самоотверженного труда, мирного наслаждения высшими ценностями – музыкой и творчеством, всеобщей гармонии. И так естественно чувство враждебности, которое вызывает тот, кто разрушает эту счастливую гармонию. Еще ни разу, кроме заглавия трагедии, не названный Моцарт заставляет Сальери страдать и мучиться, в жизни Моцарта нет даже постоянного труда, не то что самоотверженного служения, он, наконец, свидетельство мирового неблагополучия, несправедливости. На лексическом уровне это ощущение враждебности создается и системой антонимов, и стилистическим противопоставлением (высокие слова «священный дар, любовь горящая, бессмертный гений» и пренебрежительное «гуляка праздный»). Композиция монолога оказывается кольцевой. В его начале невозмутимо и несколько отвлеченно высказана мысль, сомневаться в которой умный человек не может, поскольку «это ясно, как простая гамма»[205]. (Кстати, здесь применен один из самых распространенных и сильнодействующих приемов манипуляции, вспомним характерные зачины многих текстов – от рекламных до публицистических: «В наше время даже дошкольники понимают, что…; Только глупые и бесчестные люди до сих пор отказываются признать, что…». Трудно осмелиться и сказать, что король голый, ведь тогда все подумают, что ты глуп или не соответствуешь занимаемой должности.) В финале эта же мысль звучит уже как страстное переживание, выраженное в риторическом вопросе: «О небо! // Где ж правота?..»[206].
Что противопоставить этому убеждающему напору? Прежде всего ясность ума и верность фактам. Попробуем применить прием свертывания суждений, то есть внятно пересказать содержание сказанного. Может получиться примерно так: «На свете нет справедливости. Я очень люблю музыку, я посвятил ей всю свою жизнь и добился счастья и славы. Но есть человек, который гораздо талантливее меня, он гений, хотя не заслужил этого дара. Я ему мучительно завидую». Настораживают два утверждения. Во‑первых, мы
