Песнь серафимов - Энн Райс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И в тот миг Годуин понял всю свою глупость. Да, он живет только гневом и ненавистью. Изумленный тем, что незнакомец разговаривает с ним обо всем этом, он спросил:
— Что я могу сделать?
— Препоручи себя Господу, — ответил странный юноша. — Отдай Ему свое сердце, свою душу, свою жизнь. Перехитри всех остальных: себялюбивых приятелей, которые любят твое золото больше тебя, недоброго отца, который отправил тебя сюда, чтобы ты стал порочным и несчастным. Перехитри мир, который обращает тебя в посредственность, хотя ты мог избежать этого. Ты будешь хорошим священником, хорошим епископом. Но прежде откажись от своего богатства. Отдай все, до последнего золотого колечка, и стань самым смиренным нищенствующим монахом.
Годуин был потрясен.
— Если станешь им, тебе будет гораздо проще стать хорошим, — продолжал незнакомец. — Стремись к святости. Есть ли более высокая участь? Но выбор за тобой. Только ты сам можешь отринуть возможность выбора и вечно длить свои бесчинства, свои несчастия. Ты будешь выползать из постели любовницы, чтобы написать чистой и святой Флурии, потому что эти письма — единственное хорошее, что есть в твоей жизни.
А затем молодой человек ушел так же тихо, как появился. Растворился в полутьме маленькой церкви.
Только что он был, и вот его уже нет.
Годуин остался один в холодном каменном углу церкви, глядя на горящие поодаль свечи.
Он написал мне, что в тот миг свет свечей показался ему тусклым светом восходящего солнца, драгоценным вечным чудом, явленным Господом. Глядя на этот свет, Годуин осознал величие Творца, создавшего его самого и мир вокруг него.
«Я изо всех сил буду стремиться к святости, — говорил он себе снова и снова. — Господь, я вручаю Тебе свою жизнь. Я отдаю Тебе все, что я есть, все, чем я могу стать, все, что я могу сделать. Я отбрасываю от себя все орудия греха».
Вот так он написал. Как вы понимаете, я прочитала письмо много раз и запомнила наизусть.
Дальше в письме говорилось, что в тот же день он отправился к братьям-доминиканцам и попросил позволения вступить в орден.
Они приняли его с распростертыми объятиями.
Доминиканцам очень нравилось, что Годуин хорошо образован и знает древнееврейский язык, а еще больше они обрадовались его состоянию в виде украшений и дорогих тканей — он попросил продать все, а вырученные деньги раздать бедным.
На манер Франциска, он отказался от роскошной одежды, отдал братьям золотую трость и прекрасные туфли, расшитые золотом. А взамен получил от них заплатанную, старую черную рясу.
Он даже сказал, что готов позабыть все, чему обучен, и посвятить жизнь молитве, если таково будет их желание. Он будет ухаживать за прокаженными. Он будет утешать умирающих. Он будет делать все, что велит ему настоятель.
Настоятель в ответ засмеялся.
— Годуин, — сказал он, — проповедник должен быть образованным, чтобы молиться правильно, за богатых и за бедных. А мы прежде всего орден проповедников. Твое образование — настоящее сокровище для нас. Слишком многие хотят изучать теологию, не зная никаких наук, а ты изучил их, и мы можем направить тебя в университет в Париже, к нашему великому наставнику Альберту, который там преподает. Мы будем счастливы знать, что ты вместе с парижскими богословами штудируешь труды Аристотеля и сочинения наших собратьев, дабы отточить свой дар красноречия в высоком духовном свете.
Это еще не все, что рассказал мне Годуин.
Дальше он написал о том, что устроил себе тяжелейшее испытание, какого еще не было в его жизни.
«Ты прекрасно понимаешь, моя возлюбленная Флурия, — писал он, — что для отца мое решение примкнуть к нищенствующему ордену стало самым жестоким воздаянием. Он сразу же написал нашим родственникам и попросил, чтобы они окружили меня женщинами и удержали, пока я не очнусь и не отброшу эту дикую фантазию, желание стать нищим бродячим проповедником, одетым в лохмотья. Но не сомневайся, моя благословенная, ничего подобного просто не могло случиться. Я уже на пути в Париж. Отец от меня отрекся. Я без гроша, и я мог бы приехать и жениться на тебе. Но я принял обет священной бедности, если говорить словами Франциска, которого мы почитаем так же, как и нашего основателя Доминика. Отныне я буду служить только Господу и королю, как того требует наш настоятель».
Он продолжал: «У меня было только две просьбы к моим наставникам. Во-первых, я попросил позволения сохранить прежнее имя Годуин, точнее, принять его в качестве нового имени, потому что Господь называет нас новым именем, когда мы вступаем в новую жизнь. И второе — чтобы мне и дальше позволили писать тебе. Чтобы получить последнюю милость, мне пришлось открыться братьям. Я показал моим наставникам несколько твоих писем, и они не меньше, чем я сам, были очарованы твоей одухотворенностью и любовью. На обе просьбы мне ответили согласием. Теперь я твой брат Годуин, моя благословенная сестра, я люблю тебя как одно из нежнейших и благороднейших созданий Господа, и мои чувства чисты».
Не скрою, это письмо потрясло меня. Вскоре я узнала, что другие люди тоже были изумлены. К счастью, писал он мне, его родственники сочли его совершенно безнадежным, блаженным или идиотом. Поскольку ни в том ни в другом для них не было проку, они сообщили отцу, что никакие проклятия не заставят Годуина отказаться от жизни среди братьев-миноритов, к которым он примкнул.
От него ко мне шел тот же поток писем, что и прежде. Это была хроника его духовной жизни. В своей новообретенной вере он еще сильнее, чем раньше, стал походить на представителей моего народа. Тот молодой человек, любитель чувственных наслаждений, когда-то пленивший меня, сделался серьезным богословом, таким же, как мой отец. Нечто огромное и неописуемое словами соединяло в моих глазах этих мужчин.
Годуин писал и о своих усердных занятиях, и о молитвенной жизни, и о том, что он подробно изучает житие святого Доминика, основателя братства, и о том, как он чудесным образом испытал на себе любовь Господа. Теперь в его письмах не было ни тени осуждения. Когда он приехал в Рим, у него находились лишь недобрые слова в адрес себя самого и тех, кто его окружал. Теперь же Годуин, по-прежнему остававшийся моим Годуином, писал о том, что повсюду, куда ни взглянет, он видит чудеса.
И вот я спрашиваю вас: могла ли я рассказать этому Годуину, этому удивительному святому человеку, в какого превратился мой прежний возлюбленный, что у него в Англии растут две дочери и обе они воспитываются в идеалах иудейской веры?
Я уже говорила вам, что мой отец не запрещал нам переписываться. Сначала он думал, что это продлится недолго. Но поскольку письма приходили и приходили, я зачитывала их отцу, и не без причин.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});