Монтаньяры - Николай Николаевич Молчанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Новое сочинение Марата вовсе не юридическое, конечно. Это моральный и политический трактат, написанный в разгар успешной медицинской карьеры Марата. Поэтому он и публиковал его без подписи, ибо иначе произошел бы скандал, ибо официально Марат тогда лишь тайно и урывками обращался к политике. Но и медицина его не удовлетворила. По свидетельству Бриссо, он признается ему позже, что врачебная практика в Париже была для него «лишь занятием шарлатана, недостойным его». Видимо, так и было, если учесть, что Марат занимался лечением на основе модных тогда методов магнетизма и электричества, путем использования мифических «флюидов». Впрочем, Марат добивался многочисленных излечений своих пациентов. Вероятно, это было результатом того, что в наше время именуется психотерапией. Другому своему другу, Руму де Сен-Лорану, Марат жаловался на зависть своих собратьев-медиков, занимавшихся интригами против него. Поэтому, продолжая лечить больных, чтобы обеспечить свое существование, основное время, силы и внимание он все больше отдает научным исследованиям. Он расширяет свою квартиру, добавив к ней лабораторию и анатомический зал, ведет напряженную исследовательскую работу. Однако главным предметом его занятий является все же не анатомия, а физика. Еще в декабре 1778 года он публикует «Открытия об огне, электричестве и свете», в январе 1780 года — «Исследование об огне», тогда же появляется его «Открытия о свете, сделанные в результате новых экспериментов», в 1782 году — «Исследование об электричестве». В целом это составляло около тысячи страниц и сотни экспериментов. Уже сам объем и размах работы заставляют отвергнуть версию о «шарлатанстве». Настораживает, правда, необычайно разнообразный диапазон исследований Марата. Даже серьезное изучение лишь небольшой части того, чем занимался Марат, отнимало у многих ученых всю жизнь.
Вопрос о том, был ли он серьезным ученым или шарлатаном, естественно, оказался столь же запутанным противоречивыми суждениями, клеветой политических врагов, как и все другое, связанное с Маратом. Однако, если верить серьезным специалистам по истории конкретных наук, которыми занимался Марат, то можно все же получить достоверную картину.
Они считают, что Марат был очень способным экспериментатором, отличался изобретательностью в проведении опытов, в выборе объектов наблюдения. Они отмечают также, что Марат не прибегал к использованию гипотез или экспериментов других ученых, что он для своего времени был одаренным и добросовестным ученым.
Однако Марат, конечно, не являлся несправедливо обиженным и непризнанным гением. По мнению специалистов, он изучил некоторые новые частные проблемы, внес ясность по их отдельным аспектам, углубил некоторые знания. Но в целом его система объяснения важнейших явлений света и электричества, основанная на «огненных флюидах», к сожалению, не оказалась ни гениальным открытием, ни просто прогрессом в развитии науки. Марат не стал ни Коперником, ни Галилеем, ни Ньютоном, ни Лавуазье, как он иногда сам воображал. Но ведь множество академиков или профессоров как в те времена, так и особенно в наши, тоже ими не являлись, хотя преуспевали и пользовались весьма респектабельной репутацией. Его несчастье состояло в том, что он слишком переоценивал свои достижения. Ему было мало того, что некоторые ученые принимали его всерьез как ученого. Бенджамин Франклин поддерживал с Маратом серьезную переписку, хотя из-за последующих полицейских преследований наиболее ценные письма Франклина исчезли. Знаменитый Ламарк одобрял некоторые выводы Марата. Вольта пожелал ознакомиться с опытами Марата. Гёте, который был не только великим поэтом, но и ученым, отзывался положительно о работах Марата в области рефракции и преломления света.
По обычным представлениям это уже неплохо. Но Марат этим совершенно не удовлетворен, ибо его по-прежнему обуревает жгучее желание славы. Поэтому он добивается официального признания и одобрения Академией наук Парижа. Через одного из своих новых друзей графа Мэльбуа, который сам был академиком, Марат просит академию рассмотреть его «Открытия». Назначается комиссия, она прибывает к Марату, но, как назло, облачная погода мешает демонстрации опытов, для которых требуется солнечный свет. Это только начало долгих злоключений. В конце концов 17 апреля 1779 года заключение дано. Оно сдержанно, но в целом довольно благоприятно. Марат хочет большего и требует нового и более определенного одобрения своего исследования об огне и свете, в котором он критикует теорию цветов Ньютона. Это уже вызывает раздражение. Проходит месяц за месяцем, однако Марат не получает никакого ответа. Потеряв терпение, он начинает посылать одно за другим раздраженные напоминания. Но академия не торопится обсуждать работы Марата. Он осаждает теперь письмами лично постоянного секретаря академии Кондорсе. Наконец получает заключение академии, подписанное Кондорсе 10 мая 1780 года. В нем всего 27 строчек, из которых явствует, что, поскольку опыты Марата противоречат признанным в оптике положениям, академия считает бесполезным входить в детали и выносить какое-либо категорическое суждение.
Марат в ярости. Он убежден, что Кондорсе и Лавуазье поддались интригам его заклятых врагов — «философов». Вообще-то его возмущение имеет видимость основания, ибо работу его покупают и даже переводят в Лейпциге на немецкий язык. Его близкий в то время друг Бриссо, тот самый, который в будущем станет смертельным врагом Марата и назовет его «бродячим шутом», сейчас пылко разделяет его возмущение решением академии. Марат продолжает свои исследования, он тратит все деньги на приобретение приборов и инструментов. Три года, с 1780-го по 1783-й, он упорно экспериментирует в области применения электричества в медицине. Ему уже некогда заниматься обычной медицинской практикой, денежные средства иссякают.
К тому же в 1782 году он серьезно заболел, и в это время постоянная уверенность в себе покидает его. В письме к Бриссо, который уехал в Англию, чтобы там заняться, в частности, изданием и распространением научных трудов Марата, он пишет с явным чувством усталости: «Эти частые приступы заставляют меня опасаться, что мое здоровье не выдержит усталости от работы; счастье, если моменты их ослабления дадут мне возможность завершить мои труды». Но Марат уже не надеется на это и неожиданно пишет, что обстоятельства, возможно,
