Монтаньяры - Николай Николаевич Молчанов

Марат воодушевлен, буквально одержим идеей вооруженного восстания народа. Но одновременно его терзают тревожные сомнения. Он предупреждает о многочисленных опасностях, которые обрекают восстание на поражение. Главное условие успеха — его всеобщность, максимально широкое, дружное, массовое участие в нем. «Если восстание решено, — пишет Марат, — оно не приведет ни к какому успеху, если не станет всеобщим. Когда какой-нибудь город берется за оружие для защиты своих прав, а его пример не находит подражания у всего народа, то он приводится в повиновение наемниками, государь расправляется с его жителями как с бунтовщиками, и тяжесть их цепей увеличивается».

Марат хочет всеобщего, как можно более всеобъемлющего участия в революции всего народа. Однако он с горечью признается, что надеяться можно только на самых бедных, которым нечего терять, но которые ничего и не приобретут. Поэтому и на них надежды плохи. Так, в каждом своем тактическом соображении Марат в конечном счете приходит к безнадежным, безрадостным, просто удручающим выводам: «Во всех почти восстаниях плебеи берут на себя почин, граждане же, зажиточные и богатые, присоединяются лишь в крайнем случае. — их увлекает общин поток. Но чего ждать от обездоленных? Они не заинтересованы в восстании против тирании. Те, кто относится к плебеям, не могут к тому же полагаться друг на друга. Они плохо согласуют свои мероприятия и особенно не умеют держать их в тайне. В пылу гнева или в порыве отчаяния народ грозит, разглашает свои намерения и дает своим врагам время их обезвредить».

В приведенной цитате — главное противоречие всего сочинения Марата. Из нее видно, что речь-то идет не об одной, а о двух революциях. Одна из них — революция «зажиточных и богатых», буржуазии. Другая — революция обездоленных, которые начинают революцию, идут на смертельную борьбу, жертвуют собой, но ничего для себя не получают. Все достанется «зажиточным и богатым», которые лишь используют обреченную народную революцию. Марат всем сердцем на ее стороне, но она обречена. Но нельзя ли сделать так, чтобы и беднякам досталось что-то от буржуазной революции? Для этого, отвечает Марат, нужен вождь: «В эти минуты всеобщего брожения, если только не сыщется смельчак, который, встав во главе недовольных, повел бы их на угнетателя, выдающийся муж, подчиняющий себе умы, мудрец, способный руководить действиями необузданной и непостоянной толпы, — тогда восстание выразится в бунт, всегда безуспешный и легко подавляемый».

Итак, проблема решена! Увы, оказывается, как пишет Марат далее, трудности только начинаются: «Во время всеобщего восстания все согласны друг с другом в своей вражде к тирании и в необходимости иметь вождя, но когда дело доходит до его избрания, тогда другое дело. Трудно поверить этому! Всего чаще то, что должно было бы объединить умы в пользу той или иной личности, служит как раз к их разъединению. А такой недостаток единодушия между недовольными всегда губит их предприятие».

Слово «всегда», употребленное Маратом, выражает то, что проходит красной нитью, что служит его главной мыслью, что выдает основное: крайний пессимизм Марата. Он сам не верит в предлагаемую им революционную тактику. Сознание обреченности пронизывает всю революционную риторику Марата.

Часто, очень часто он сам признает безысходность своих прожектов. Он внимательно указывает на различные опасности, способные погубить революцию: вождь сам может стать тираном, его могут подкупить и он предаст революцию, требованиями какого-то порядка он вызывает недовольство восставших и они перестают выполнять его волю и т. д. «Если, — признает Марат, — всегда нужно многое, чтобы поднять народ на восстание, то иногда необходимо совсем малое, чтобы его усмирить». В итоге Марат приходит к обескураживающему выводу, что все зависит от «счастья», то есть от случайной неудачи вождя: «Народ, охотно подчинявшийся ему до тех пор, пока его усилия были успешны, покидает его, как только счастье ему изменяет. Счастье же редко отворачивается от него без того, чтобы сделать его ненавистным».

Следовательно, народная революция обречена и нет никакого выхода? Если бы Марат действительно не питал никакой надежды на успех, то зачем же он вообще писал эту книгу? Но у него некоторая надежда все же есть. Она пока только брезжит где-то на горизонте сейчас, за 15 лет до взятия Бастилии. А потом Марат громко и ясно укажет на путь к победе: необходимость революционной диктатуры. Сейчас же эта революционная тактика только намечена в довольно туманной идее вождя, «смельчака» и «мудреца». Но отправной пункт мысли Марата здесь, в «Цепях рабства».

Мало того, в своей книге Марат, выражая негодование против «глупости», «слепой беспечности», «невежества» народа, высказывает мысль о необходимости «ока» народа, его «часового», который прозорливо и постоянно указывал бы беззаботным беднякам на их истинных врагов и на грозящие ему опасности. «Но так как постоянное внимание к общественным делам не под силу большинству, — пишет Марат, — к тому же всегда занятому своими личными делами, важно, чтобы в государстве были люди, которые следят за действиями правительства, разоблачают честолюбивые замыслы, бьют тревогу при приближении грозы, пробуждают народ от летаргического сна, показывают ему пропасть, которую роют под его ногами, и торопятся указать того, на кого должно пасть общественное негодование».

Что это, как не предвидение, предсказание, замысел того, чем будет во время Французской революции сам Марат и его газета «Друг народа»? «Цепи рабства» — это удивительное пророчество сложного, противоречивого, трагического пути, которым пойдет Французская революция. Это пока еще смутное, подчас туманное, но фантастически верное предсказание всех тех трудностей, невероятно сложных катаклизмов и конечной гибели дела народной революции и судьбы монтаньяров. «Цепи рабства» ни в коем случае нельзя рассматривать в качестве вполне зрелого произведения. Это скорее гениальный набросок, сумбурный, яркий, но противоречивый, явно преждевременный и уж совершенно не подходящий для Англии 1774 года.

В самом деле, чем закончилось «спокойное ожидание успеха», которому предался Марат, ценой отчаянных усилий выпустивший книгу к выборам в Англии? Если верить тому, что писал Марат во введении к французскому изданию «Цепей рабства» в 1793 году, то крайне встревоженное правительство лорда Норта подкупило типографщиков и книготорговцев, чтобы помешать выходу в свет «Цепей» до выборов. Более того, премьер-министр Норт намеревался арестовать и убить автора. Сохранились ли какие-либо документальные следы этих преследований? Полтора века спустя, в 1932 году, удалось найти письмо Марата, которое он в