Мыслить как Толстой и Витгенштейн. Искусство, эмоции и выражение - Генри Пикфорд

по родству, по возрасту, по дарованиям, по славе, по состоянию» (387Ь23-26)[225]. Согласно этому общему когнитивистскому взгляду, эмоции – это ощущаемые реакции на некое нормативно оцениваемое проявление окружающей человека среды[226], к которому так или иначе имеют отношение. Например, переживание страха, по сути, включает в себя суждение или оценку того, что человеку угрожает нечто опасное. Так, я боюсь собаки из-за ее острых зубов, рычания и позы. Следовательно, эти теории легко вмещают нормативную, интенциональную зависимость эмоций, чего нельзя сказать об органических теориях, потому что убеждения направлены на мир, санкционированы им (каждое движение направлено от сознания к миру) и несут в себе отношение правильности к своим объектам. Таким образом, мой неоправданный или необоснованный страх перед садовым шлангом – это когнитивное (а не чисто аффективное) состояние, по сути включающее мое ошибочное убеждение или оценку, согласно которым у меня под ногами опасная змея[227]. Более умеренный когнитивистский подход утверждает, что речь идет не об эпистемических убеждениях, касающихся фактов окружающего мира, а скорее об оценочных или аксиологических убеждениях или интерпретациях, при которых мир постигается оценочно. Так, мой страх перед собакой – адекватная реакция на оценочное свойство или показатель опасности, которые я как бы воспринимаю в собаке. Таким образом, эмоции могут быть конкретизированы посредством определенного оценочного свойства, которому они отвечают (опасное – для страха, восхитительное – для восхищения, презренное – для презрения и т. д.), и эти оценочные свойства составляют формальные объекты эмоций, обеспечивая им условия правильности и оправданности.

6. Против когнитивистской теории эмоций есть два главных возражения, и оба они сводятся к комплексному утверждению, что оценочное убеждение, суждение или интерпретация не является для эмоции ни необходимым, ни достаточным. Первая часть возражения состоит в том, что эмоции не обязательно подразумевают оценочные убеждения. Бывает, что человек испытывает эмоциональную реакцию, несмотря на то что имеет убеждение, которое не оправдывает эмоции или даже противоречит им. Так, один из примеров, приведенных Кантом для иллюстрации динамически возвышенного, состоит в том, что мы будем охвачены страхом при виде бездны, даже зная, что стоим на твердой земле и находимся в безопасности[228]. Так же многие испытывают «страх полета», хотя разумом признают, что статистически полет вполне безопасен [Stocker, Hegeman 1996]; см. также [D’Arms, Jacobson 2003]. С когнитивистской точки зрения кажется, что наши пропозициональные убеждения противоречивы, но феноменологически в этих ситуациях субъектам не кажется, что их убеждения просто противоречивы, – скорее, телесная, или феноменологическая, или поведенчески-диспозиционная реакция выглядит по-иному, чем спокойная, рефлексивная убежденность, которая подрывает причину аффективной реакции[229]. Еще категоричнее: если оценочные убеждения служат компонентом эмоций, то, по-видимому, наличие эмоции обязательно требует наличия соответствующих оценочных понятий, которые развертываются в оценочных убеждениях. Но мы обычно полагаем, что животные и младенцы проявляют эмоциональные реакции, хотя и не располагают соответствующим понятийным репертуаром. Таким образом, похоже, что в случае животных и младенцев понятийный аппарат и когнитивная убежденность не являются необходимыми для эмоций, как, по-видимому, подразумевает когнитивистская теория[230] (мы попытаемся ответить на это возражение в разделе 4 главы 7, при рассмотрении эволюционной теории приобретения и развития эмоций).

И наоборот (вторая часть возражения), воспользуемся джеймсовским «аргументом от абстракции» как бы от противного: по-видимому, можно обладать адекватным типом оценочного убеждения, не приходя в соответствующее аффективное состояние: в некоторых случаях убеждение оставляет нас эмоционально равнодушными. Когнитивистская точка зрения, по всей вероятности, игнорирует то, что зачастую эмоции сопровождаются конкретными физиологическими реакциями, готовностью к определенному виду действий и имеют типичную феноменологию, определенный способ их переживания. Отсюда должно следовать, что наличие оценочного убеждения, суждения или интерпретации не является достаточным для возникновения соответствующей эмоциональной реакции.

Итак, в ходе нашего обзора традиционных теорий эмоций мы пришли к своего рода дилемме. С одной стороны, причисляя эмоции к телесным, аффективным состояниям, органические теории охватывают такие измерения эмоций, как их феноменология, физиология и готовность к действию, но поскольку они основываются на каузальной связи между возбуждающим фактором и реагирующей эмоцией, то неспособны учесть интенциональность, а также условие правильности и оправданности для многих эмоций. С другой стороны, уподобляя эмоции ментальным, эпистемическим или доксастическим (специфическим для определенной точки зрения) состояниям, когнитивистские теории эмоций фиксируют отношение интенциональности, а также условия правильности и оправданности эмоций, но не отдают должного измерениям феноменологии, физиологии и готовности к действию и, похоже, переоценивают рациональный компонент эмоций, так что получается, будто у животных и младенцев они невозможны. Источником этой дилеммы служит «криптокартезианство» – жесткое разграничение между ментальными и телесными состояниями, о чем речь шла выше.

Витгенштейновская альтернатива этому криптокартезианству состоит в том, чтобы принимать целостное понимание психологических концепций, включая концепцию эмоций, в которую входят ментальные репрезентации, феноменологические и физиологические качества и поведенческие диспозиции. П. Хакер, энергично отстаивающий эту витгенштейновскую картину в противовес нейронаучной теории аффектов, цитирует «Философские исследования»: «Отсюда следует вот что: только о живых людях и о том, что их напоминает (ведет себя таким же образом), можно говорить: они ощущают, видят, слышат, они слепы, глухи, находятся в сознании или без сознания» [Витгенштейн 1994,1: 179][231].

Это альтернатива картезианству, потому что «характерной чертой картезианского дуализма было приписывание психологических предикатов сознанию, а человеку – лишь как производному от него. Но третье поколение исследующих мозг нейроученых [таких как Леду, Дамасио и другие], наоборот, не рефлексируя, наделяют мозг теми предикатами, которые дуалисты приписывали нематериальному разуму» [Bennett, Hacker 2003: 72][232]. Витгенштейновская альтернатива предполагает, что психологические предикаты должны применяться к человеку в целом, а не только к какой-либо одной стороне декартова разделения – например, только о человеке в целом можно сказать, что он испытывает боль: ее испытывает не рука (случайно-механически, материально), не афферентные нервы, не подкорковые структуры – и не разум (нормативно, нематериально), этот изолированный, поддающийся интроспекции театр самосознания. Континуум ментального и физического, ощущений, убеждений, мыслей, намерений, желаний, с одной стороны, и готовности к действию, поведенческих диспозиций и действий – с другой составляет целостную область, которой можно приписывать психологические предикаты[233]. То есть с этой точки зрения по крайней мере главные эмоции, такие как страх, гнев, чувство вины, гордость и т. д., должны рассматриваться как единственные в своем роде состояния, в которых неразрывно сплетены когнитивное измерение (которое включает интенциональность и, следовательно, отношение нормативности), конативное измерение (которое включает конкретные желания и отталкивания), зачастую – характерная феноменология (то, как это ощущается), тенденции готовности к действию и характерные физиологические изменения (мимика, изменения в вегетативной нервной системе и т. д.). Эта концепция эмоций контрастирует с