Сказки американских писателей - Вашингтон Ирвинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пигмеям очень повезло, что Антей был так дружески расположен к ним. Ведь в одном его мизинце было больше силы, чем в десяти миллионах таких крохотных существ, как они.
Вздумай он невзлюбить их так же, как он невзлюбил весь мир, то мог бы одним ударом уничтожить самый большой пигмейский город и едва ли сам бы это заметил. Ураган, поднятый его дыханием, способен был сорвать крыши у сотен домов и закружить в воздухе тысячи и тысячи пигмеев. Ему ничего бы не стоило наступить своей огромной ножищей на целую толпу таких маленьких человечков, и когда он убрал бы свою ногу, смею вас уверить, открылась бы весьма жалостная картина. Но великан этот был тоже сыном матери Земли. Потому-то и любил своих братьев пигмеев, любил так сильно, как только можно любить столь крошечные существа. А пигмеи, в свою очередь, платили Антею такой большой привязанностью, на какую только способны были их крошечные сердца.
Антей с готовностью делал для пигмеев все, что было в его силах: крылья их мельниц продолжали вертеться и без ветра, потому что его вполне заменяло дыхание великана. А когда солнце припекало слишком сильно, он усаживался на землю, и тень его падала на все королевство от одной границы до другой; в то же время он был достаточно мудр, чтобы предоставить пигмеям самим решать свои внутренние дела, и это, пожалуй, самое лучшее, что большие люди могут сделать для маленьких.
Итак, как я уже сказал, Антей любил пигмеев и пигмеи любили Антея, но так как жизнь великана была столь же долгой, сколь громадным было его тело, а век пигмеев соответствовал их крохотным размерам, эта сердечная привязанность передавалась из поколения в поколение на протяжении многих столетий. Об этой привязанности упоминалось в летописях и древних преданиях пигмеев. Даже самые мудрые и древние из них никогда не слышали о том, чтобы ещё во времена их прапрапрадедушек великан не был им преданным другом. И только однажды, можете мне поверить (об этом свидетельствует надпись на обелиске высотой в три фута, воздвигнутом на месте катастрофы), Антей, усевшись, раздавил пять с лишним тысяч пигмеев, которые собрались на военный парад. Но это был один из тех несчастных случаев, когда некого винить, а потому крохотные человечки не придали этому значения и только обратились к великану с просьбой — впредь внимательно оглядываться по сторонам, когда он возымеет желание где-нибудь расположиться.
Радостно было видеть, как Антей, подобно шпилю самого высокого собора, возвышался над пигмеями, в то время как они, словно муравьи, сновали у его ног, да ещё знать при этом, сколь прочна их дружба. В самом деле, мне всегда казалось, что великану маленький народец был нужнее, чем он, великан, пигмеям.
И в самом деле, кроме них, соседей, доброжелателей и даже, можно сказать, товарищей по играм, у Антея во всем свете не было ни единого друга. Ведь природа никогда ещё не создавала существа такого гигантского роста и никто не говорил с ним таким громоподобным голосом. Стоя на земле и упираясь головой в облака, он пребывал в полном одиночестве на протяжении многих веков и осужден был оставаться одиноким навсегда. А если бы Антею и довелось встретить другого великана, он решил бы, наверное, что мир слишком тесен для двух гигантов, и, вместо того чтобы подружиться, вступил бы с ним в борьбу не на жизнь, а на смерть. Но к пигмеям он никогда не менял своего отношения, оставаясь самым веселым, самым добродушным и жизнерадостным из всех существ, омывавших своё лицо дождевой водой.
А между тем его крохотные друзья, как и все маленькие люди, были очень высокого о себе мнения и относились к Антею весьма покровительственно.
— Бедняжка! — говорили они друг другу. — Как ему, должно быть, скучно, ведь он так одинок на белом свете. Мы должны хоть немного развлекать его. И хотя нам дорога каждая минута, мы не пожалеем для него времени. Конечно, он и наполовину не обладает присущими нам блестящими способностями, но именно поэтому мы должны заботиться о его счастье и благополучии. Так проявим же доброту к нашему старому приятелю. Не будь матушка Земля так снисходительна к нам, мы ведь тоже могли родиться великанами.
По праздникам пигмеи предавались веселым играм с Антеем. Он во весь рост растягивался на земле, наподобие длинной гряды холмов, и добрый час уходил у коротконогого пигмея на прогулку от головы до ног великана. Иногда Антей опускал на траву свою огромную ручищу и предлагал самому высокому из пигмеев влезть на неё и перебираться с пальца на палец. Пигмеи были столь бесстрашны, что им ничего не стоило заползти в складки его одежды и прогуливаться там. Когда Антей лежал, припав щекой к земле, они храбро взбирались к нему на голову и даже отваживались заглядывать в зияющую пещеру его рта, а когда он внезапно щелкал челюстями, делая вид, что хочет проглотить полсотни пигмеев зараз, они не сомневались, что великан шутит, как это, впрочем, и бывало на самом деле. Ох и весело же было смотреть, как ребятишки играют в прятки в его волосах или, уцепившись за его бороду, раскачиваются на ней, словно на гигантских качелях! Невозможно перечислить и половину тех веселых фокусов, которые они проделывали со своим огромным приятелем, но я не видел ничего более забавного, чем скачки, которые мальчишки устраивали у него на лбу, соревнуясь, кто обежит первым его огромный единственный глаз.
Только самым ловким удавалось пройтись у него по переносице и, добравшись до кончика носа, спрыгнуть оттуда на верхнюю губу.
По совести говоря, маленькие человечки порой докучали великану, как рой москитов или муравьев, особенно когда пытались из озорства проткнуть его кожу своими крохотными пиками и мечами, чтобы убедиться, какая она толстая и плотная. Но Антей относился к Этому весьма добродушно, хоть иногда, когда ему хотелось спать, он что-то бормотал раздраженным голосом, напоминавшим раскаты грома, и просил прекратить эту возню. Но гораздо чаще он наблюдал со стороны за веселыми играми и проказами своих маленьких друзей, пока сам в конце концов не заражался их весельем; зато, развеселившись, он начинал так громко хохотать, что всем пигмеям без исключения приходилось затыкать уши, чтобы, чего доброго, не оглохнуть.
— Хо!
