Курский перевал - Илья Маркин

— Стой! Прекратить огонь! — крикнул Поветкин.

Но пушки, бронебойки, пулеметы и автоматы все продолжали стрелять, словно стремясь с лихвой отплатить за то нечеловеческое напряжение, которое испытали люди, глядя на катившуюся волну фашистских танков. Только многократно повторенное приказание прекратить огонь остановило, наконец, ожесточенную пальбу.

Когда дым немного рассеялся, перед самым передним краем нашей обороны танков противника уже не было. Только буйно полыхали в разных местах десятка полтора пожарищ и между ними темнело много навеки замерших машин с длинноствольными пушками.

— Прикажи командирам подразделений доложить результаты боя, — сказал Поветкин Лесовых, продолжая смотреть на юг, куда, догоняя отскочившие танки, били наши гаубицы и тяжелые пушки.

Справа и слева от шоссе было совсем тихо. В ярких лучах поднявшегося солнца призрачными островками лениво плавали волны дыма. Среди бесформенных пятен вздыбленной земли нежно зеленела еще сизая от росы трава. В траншеях, в ходах сообщения, в окопах и котлованах виднелись люди — в касках, в пилотках, с непокрытыми головами. И над всем этим лучилось бездонное, сияющее голубизной утреннее небо.

V

Долгий военный опыт убедил генерала Ватутина, что начало любого большого дела, будь то наступление или оборона, характерно стремительным нарастанием событий и сложной, неясной, часто противоречивой обстановкой, когда мелкие, второстепенные детали затеняют и стушевывают главное, создавая тем самым неправильное представление о том, что происходит в действительности, и вводя в заблуждение тех, кто руководит войсками. При таких обстоятельствах нужны величайшее спокойствие, прозорливость и умение среди хаоса событий по едва уловимым признакам выявить то основное, что является решающим в данный момент и определяет будущее…

— Что, Николай Федорович? — торопливо входя в землянку Ватутина, спросил Хрущев.

— Вчерашние огрехи запахивает, — усмехаясь, показал Ватутин на карту. — Вчера не смог сбить наше боевое охранение, так теперь пытается сбить и рвется к переднему краю. А затем, несомненно, бросит в наступление всю ударную группировку.

— Да. Это наиболее вероятное, — задумчиво проговорил Хрущев, — развертывать основные силы против боевого охранения нелепо и пагубно. Но неужели он будет бить только на одном направлении?

— Едва ли. Судя по вчерашним действиям, участков прорыва будет два: здесь, у села Драгунского, и на правом фланге шестой армии, у села Черкасского.

Телефонный звонок прервал разговор Ватутина и Хрущева. Командующий 7-й гвардейской армией генерал Шумилов доложил, что восточнее и юго-восточнее Белгорода противник подтягивает переправочные средства к Северному Донцу. Часть лодок и понтонов уже спущена на воду.

— Не верю, что главный удар он будет наносить восточнее Белгорода, через Северный Донец! — закончив разговор с Шумиловым, воскликнул Ватутин. — Это трюк, обманный ход.

Хрущев молча кивнул головой, сосредоточенно глядя на карту. Перед ним рисовалась картина того, что сейчас делается у противника. Безусловно, прав Ватутин, что удар через Донец не может быть главным. Цель-то наступления немцев — Курск и окружение всех наших войск на Курском выступе. Так зачем же идти по кривой, да еще с преодолением реки, когда можно ударить напрямую вдоль железной и шоссейной дорог прямо на Курск? Но и удар на Донце может быть опасным.

— Форсирование реки не легкая штука, — словно угадав мысли Хрущева, заговорил Ватутин, — и наступление через Донец не даст того, чего можно достичь, ударив прямо на Курск. Так что же, Никита Сергеевич, до начала нашей контрподготовки остается четверть часа. Бьем или подождем?

— Да… — морща широкий лоб, проговорил Хрущев. — У Драгунского ведет артподготовку. К Донцу стягивает переправочные средства. Перед фронтом шестой армии всю ночь был слышен шум моторов. Вчера наступал на двух участках…

Не поднимая головы, Хрущев смолк. Молчал и Ватутин. В тишине землянки настойчиво и громко стучали часы, приближая начало рокового момента.

— А что же делается у села Черкасское? Как там? — вполголоса проговорил Хрущев.

— Сейчас выясним, — сказал Ватутин, но телефонный звонок опередил его.

— Все! Нужно бить! — положив трубку, резко сказал Ватутин. — Перед Черкасским усилился шум моторов, в траншеях замечено движение пехоты. Из Драгунского подходят танки. Медлить дальше нельзя! Бьем!

Хрущев опять в знак согласия молча кивнул головой.

— Начинайте! Огонь! — вызвав по телефону командующего артиллерией фронта, приказал Ватутин.

Часы в землянке стучали еще настойчивее и громче. Мягкий звонок телефона прозвучал, как удар грома.

— Центральный фронт начал контрподготовку, — послушав телефон, сказал Ватутин и нетерпеливо взглянул на часы.

Дрогнули пол и стены землянки. Размазывая тени, качнулась в одну сторону, потом в другую электрическая лампочка. Через мгновение донесся глухой шум, похожий на далекий обвал.

— Первый залп, — вставая, сказал Ватутин и устало расправил плечи.

— Вот и началось, — со вздохом проговорил Хрущев. — Ну, Николай Федорович, я буду у себя. Поговорю с членами военных советов, с начальниками политотделов, с тыловиками.

Проводив Хрущева, Ватутин вновь сел за стол. Обычно стоило ему начать работу, как, словно извещенные кем-то, звонили и приходили лично генералы и офицеры штаба фронта, командиры соединений, начальники служб. Сейчас же и телефон молчал и никто не заходил. Все были заняты своими делами, и, видимо, все понимали, что в такое время командующий фронтом ничем не должен отвлекаться.

«У Драгунского артподготовка; готовится форсировать Донец, — под далекий гул канонады вернулся к прежним мыслям Ватутин. — И все же главное будет не на Донце! Нет! Это отвлекающий, вспомогательный удар. Но если он пошел на авантюру? Решил ударить не прямо, а в обход? Все равно! Оборона у 7-й армии сильная. Первый натиск выдержит, а затем перебросим резервы и остановим. Но тогда стоило ли начинать контрподготовку в полосе 6-й армии? Не попусту ли жжем снаряды? Нет! Главный удар все же будет по 6-й армии».

Время тянулось невыносимо медленно. Ватутин ходил по землянке, садился к столу, вставал, опять продолжал ходить.

Ровно в три часа гул канонады смолк. И сразу же заработали телефоны. Командующий артиллерией фронта доложил, что контрподготовка проведена точно по плану и завершена залпом реактивных минометов. Командующий воздушной армией сообщил, что вся истребительная авиация находится в положении первой готовности, а дивизии «Петляковых»[1] ждут сигнала для удара по вражеским аэродромам. Один за другим раздавались все новые и новые телефонные звонки. Докладывали начальник штаба, командующий инженерными войсками, начальник разведки, главный врач фронта, начальник тыла.

Разговаривая то по одному, то по другому телефону, Ватутин все время обдумывал мучительный вопрос: что делается сейчас у противника? Каковы его намерения? Где бросит главные силы?

— Поговорил со всеми армиями, — вновь позвонил начальник штаба фронта, — на всем фронте тишина. Там, куда била наша артиллерия, возникло много пожаров.

— Тишина? — переспросил Ватутин.

— Поразительная тишина! — повторил начальник штаба. — Даже у Драгунского все прекратилось. Видимо, немцев ошеломила наша контрподготовка.

— Несомненно, — согласился Ватутин. — И если материальные потери у них не так уж велики, то моральный удар, безусловно, огромный.

— Тем более что удар нанесли одновременно и мы и Центральный фронт. У немцев может создаться впечатление, что не они переходят в наступление, а мы.

— Так оно и будет, несомненно, так! — воскликнул Ватутин. — Это и была одна из целей нашей контрподготовки. Но пока еще рановато праздновать, — охладил он и самого себя и начальника штаба, — самое главное впереди.

— И самое трудное, — добавил начальник штаба.

— Да, самое-самое трудное, — попросив начальника штаба внимательно следить за положением в полосе 6-й гвардейской армии, повторил Ватутин. — Все определяют первые атаки. Отобьем, удержимся — крест на планах Манштейна. Сомнет на каком-то участке оборону, прорвется — борьба осложнится, затянется. Но все равно, все равно верх возьмем!

Было уже половина четвертого утра. На всем фронте по-прежнему таилась зловещая тишина. По показаниям пленных, через полчаса должно начаться наступление противника. Начнется ли оно? Где начнется? Возможно, удар нашей артиллерии был так силен, что ударные группировки немцев подавлены и обессилены?

Ватутин отбросил эту мимолетно мелькнувшую мысль. В нем продолжало упрямо жить убеждение, что главный удар противник нанесет сегодня, и не где-либо на Северном Донце или на каком-то другом участке, а именно прямо от Белгорода на Курск, через Обоянь, вдоль автомагистрали.