Ревность волхвов - Анна и Сергей Литвиновы

– Иван, ты не замерз?

– Нет, а ты?

– Я тоже нет. Пойдем еще прогуляемся? До нижней станции гондолы.

И снова ей не пришлось меня уговаривать. Насчет ночных прогулок я завсегда пожалуйста.

От ближайшего к нашим домикам подъемника (возле которого мы с Лесей находились) к гондоле вела длинная пологая трасса – просека в лесу. Не раз и не два я пролетал по ней на своем борде. Но то бывало днем, когда вокруг полно народу и по дороге скользит, вздымая снежную пыль, веселая пестрая толпа на лыжах и досках. Теперь, ночью, мы были здесь совсем одни, нас сопровождали только ледяные звезды, и лес вздымался темной стеной по обе стороны дороги.

– Я ничего не понимаю! – вдруг воскликнула Леся с ноткой отчаяния в голосе. – Ни-че-го!

– Что ты не понимаешь? – спросил я участливо.

– Кто убил. И почему. Не сходятся концы с концами. Убить мог любой из нас.

– Ну почему любой? – переспросил я весело. Я хотел развлечь ее, обратить наш серьезный разговор, который мне, признаться, уже прискучил, в шутку. – Я, например, не мог убить. Да и ты тоже.

– Почему? – не приняла она шутейного тона. – Почему мы с тобой не могли?

– Давай будем исходить не из того, что мы с тобой хорошие, а из возможностей. А мы оба весь день были на горе, на виду. А когда вернулись в коттеджи, Вадим был уже мертв… А может быть, стоит идти от противного? Понять для начала, кто НЕ МОГ убить, и вычеркнуть их из списка?

Тут вдруг за нашими спинами вспыхнул мощнейший свет. Леся вздрогнула, и мы оба оглянулись. Сзади, по просеке, на нас наползал ратрак. Он, видимо, уже разутюжил гору и теперь направлялся к новому месту работы. На искристый в лучах прожектора снег упали две наши длинные тени. Они укорачивались по мере того, как трактор приближался к нам сзади.

– Не могла убить своего мужа и Настя, – вернулся я к прерванному разговору.

– Правильно, – кивнула Леся. – Почему?

– Да потому, что она все время была с нами на горе, мы ее практически не теряли из вида.

– Икзэктли[21], – согласилась девушка.

– И Женя убить тоже не могла.

Снова прозвучал вопрос «почему?». Видимо, начинающая сыщица проверяла себя, а мои ответы помогали ей в размышлениях.

Я пожал плечами:

– Потому что у нее серьезно повреждена нога. Она по дому-то передвигается с трудом, а тут пришлось бы до нашего коттеджа ковылять метров пятьсот, а потом еще и возвращаться, пока Петя не проснулся.

– Согласна, – кивнула Леся. – А еще? Кого еще мы можем исключить?

Я мысленно пробежался по всем нашим, и получалось… Получалось, что все остальные, кроме Жени и Насти, убить как раз могли.

Ратрак поравнялся с нами. Мы отступили на обочину. Вездеход прошумел мимо. Ратраком правил молодой, но донельзя серьезный финн. Мы помахали ему руками – в ответ он важно, не теряя собственного достоинства, кивнул и пополз дальше. За бульдозером тянулся идеально ровный, слегка волнистый снег. Даже жалко было его топтать, и дальше мы пошли гуськом по обочине.

Я признал:

– На все сто процентов мы не можем больше исключить никого.

– В том-то и дело! – воскликнула Леся.

Ратрак шумел мотором где-то уже далеко впереди, и нас опять со всех сторон обступала полярная ночь.

– Вот скажи мне, – вдруг неожиданно перескочила девушка на другую тему, – только честно… Я просто не могу проникнуть в тайны вашей загадочной, как пять копеек, мужской, блин, психологии… Допустим, ты лежишь, болеешь, совсем один в коттедже. И к тебе вдруг приходит женщина. И начинает ворковать: ля-ля-ля, три рубля, я тебя люблю, я тебя хочу, я отдам тебе самое дорогое, что у меня есть. И срывает с себя одежды… Как ты поступишь?

– А женщина красивая?

– А есть разница? – обернулась и уставилась на меня Леся.

– Конечно, есть.

– Значит, красивой ты бы сказал: прыгай, дорогая, ко мне в койку?

– Ну, наверно.

– Ага. Впрочем, в тебе я и не сомневалась… Значит, для мужчины не имеет значения, любит он ее или нет?

– Не имеет.

– А играет роль, было ли у него с нею что-то раньше?

– Абсолютно нет. На новенького даже лучше.

– Хм, вот как? Но это лишь твое мнение, а ты у нас известный… – Она оборвала свою мысль, но я понял, что она хотела назвать меня бабником, и мне была, в общем-то, лестна подобная репутация.

Однако я возразил:

– Знаешь, Леся, мужики, по-моему, по сути своей все одинаковые.

– То есть Вадим тоже сказал бы «да» любой?

– Ну, если она не окончательная уродка или старуха… И знаешь, почему мы обычно говорим «да»? Потому что женщинам нельзя отказывать. Они в таком случае после смерти в гарпий превращаются. Или в фурий, точно не помню.

– Вот ты как все повернул! – усмехнулась она. – Женщины, значит, во всем виноваты.

– Конечно, – убежденно сказал я. – Вы – сосуд диавольский, соблазняющий…

– Да уж тебе, конечно, лучше знать насчет сосудов соблазняющих… – саркастически протянула Леся.

Она развернулась и пошла дальше, не разбирая дороги, оставляя следы на ровном снегу. Я догнал ее и пошел рядом. И в самом деле, что жалеть только что разглаженное белое полотно, – все равно завтра лыжники его разъездят.

– Ну, – повернулась она ко мне, – а на такую, как Валентина, Вадим бы клюнул?

Я минуту подумал и кивнул.

– Пожалуй, да. Она хоть и не королева красоты, да и постарше его будет, но вполне даже ничего… Но главное тут не сама Валентина…

– А что же? – воззрилась на меня сыщица.

– Главное – у него в башке сидела бы мысль о том, что, переспав с ней, Вадим Кену – которого, по-моему, не сильно любил – рога наставляет. То есть мстит ему и унижает.

– Ах вот оно как… – протянула Леся. – У вас тут тоже целая психология…

– Но почему ты решила, – воскликнул я, – что в убийстве есть какой-то сексуальный момент?

– Ты что, еще не понял?

– Пока нет.

– Вадим лежал на кровати голый. Абсолютно голый.

– Ну и что? У нас, знаешь ли, в коттедже отлично топят.

– У нас тоже. Но…

Она запнулась.

– Что «но»?

– Ни финские полицейские, когда обыскивали после убийства ваш коттедж – а они искали очень тщательно, могу тебя уверить, – ни мы с тобой, когда осматривали давеча наш дом, не нашли ни одной окровавленной вещички. Ни единого предмета гардероба. А ведь крови было много, очень много – ну, ты сам видел… Спрашивается: почему убийца не испачкался?

В этот момент ратрак развернулся и зачем-то пополз в нашу сторону. Почему он вдруг решил возвращаться? Неужели единожды пройденное полотно показалось ему недостаточно ровным? Его прожектора били нам прямо в глаза, слепили, и тут я, против воли, подумал, что место и время сейчас идеально подходят для убийства. Для того, чтоб убили – нас.

Мы с Лесей в свете фар как на ладони. Одни в лесу. Вокруг ни души. Никто не услышит выстрелов. А даже если услышат, никто не обратит внимания. А тела – наши тела! – можно будет закопать в снег, и до весны – а она здесь наступает в мае – нас никто не найдет, как до сих пор не нашли Петю. Да и потом косточки наши (как и его бедные кости) могут растащить волки и лисы – которых здесь во множестве…

И я, не рассуждая, с силой дернул Лесю за руку. Она не ожидала и рухнула в темноту, в снег. Сам я упал сверху и прикрыл ее своим телом.

– Ты что? – прошептала она. Дыхание стало учащенным.

Я прижал палец к губам: молчи, мол. Она послушалась.

Тут мимо нас прополз ратрак. Краем глаза я увидел, что в кабине сидит все тот же меланхоличный финн. Вряд ли он собирался нас убивать…

– Ты что, покушения боишься? – вдруг хихикнула Леся.

Я не ответил. Мы лежали в снегу, и наши лица оказались совсем близко друг от друга. От ее кожи вдруг пахнуло одуряющим, головокружительным ароматом духов, и я поцеловал ее в губы. Она коротко ответила на мой поцелуй, а потом вдруг рывком отстранилась и вскочила на ноги.

– Не сейчас, – тихо и волнующе проговорила она.

– Опять «не сейчас», – пробурчал под нос я. Я не спешил подниматься. – А когда будет «сейчас»?

Как ни странно, она расслышала и сверху вниз пропела мне в ответ:

– Во-первых, ты пока не прощен. А во-вторых, еще не заслужил.

Про себя я усмехнулся: «Тоже мне, провинциальная Снежная королева!.. Я ей служить должен!..» – но вслух ничего не сказал. Все равно сейчас не время и не место для решающей атаки на ее бастионы.

Я поднялся и отряхнул свою одежду от снега.

– Расскажи мне про Женю, – вдруг попросила Леся.

– Что именно? – я нахмурился и, кажется, покраснел. Очень уж неожиданно прозвучал ее вопрос.

– Меня НЕ интересует, хороша ли она в постели и все такое. А вот как все было? О чем она с тобой говорила?

– Зачем тебе знать?

– Чтобы дополнить психологический портрет подследственной. В сексе, знаешь ли, люди обнажают не только тела, но и, прости за выспренность, свои души.

– Не знаю я ничего, не помню.

– Я понимаю, тебе, должно быть, неловко. И все-таки, – твердо сказала Леся. – Пожалуйста, расскажи.