Ночь у Насмешливой Вдовы - Джон Карр

— Понимаете, — миссис Рок улыбнулась Марион, — у него отличная новая белая куртка. Мисс Робинсон дала ему высокий поварской колпак.

— Нам нужно немедленно решить ряд важных вопросов, — Марион взяла со стола блокнот, исписанный красивым мелким почерком. — Вы готовы, миссис Рок?

День прошел в вихре дел. Возле Порохового склада собралось почти все население Стоук-Друида; мужчины пришли, чтобы просто поглазеть на происходящее. Зазевавшихся отцов семейств немедленно включали в работу, если только они не успевали вовремя сбежать.

Сама Марион, отыскав в блокноте слово «КРЫША!», пошла на разведку. Снаружи старого мрачного здания с каменной башенкой народу было мало.

Она вдруг наткнулась на неожиданный подарок — прислоненную к стене лестницу, которую забыл мистер Бассет, семидесятипятилетний церковный сторож. Убедившись, что лестница держится прочно, Марион забралась наверх и осмотрела крышу, испещренную прорехами.

Она спустилась вниз в несколько растрепанном виде. Потом настала пора бежать домой — наскоро перекусить и переодеться. В три часа ей нужно было присутствовать на похоронах Фреда Корди. Когда Марион бежала по Главной улице, ее поразил вид полуразрушенной Насмешливой Вдовы. Изваяние пробудило у нее такие мысли, которые она заперла далеко-далеко и так надежно, чтобы их нельзя было оживить.

Она прошла мимо инспектора Гарлика, стоявшего на ступенях перед «Лордом Родни». Инспектор сегодня был в форме, а не в штатском, его черный плащ сверкал, хотя дождя не было. Вид у инспектора был одновременно поникший и сердитый.

— Извините, мисс, — обратился он к Марион. — Если можно, уделите мне минутку…

— Нет, извините! — ответила Марион и упорхнула.

Потом похоронили Фреда Корди — в пятницу, девятнадцатого сентября, в прохладный день, когда по небу бежали кучевые облака. Немногие присутствующие обменивались скупыми словами. Марион наблюдала, как развевается на осеннем ветру облачение преподобного Джеймса. Она обрадовалась тому, что Сквайр Уайат обещал приютить миссис Корди и ее дочь. После окончания панихиды, как уже было отмечено, с неба упали первые капли дождя.

Как только все закончилось, Марион поспешила отделиться от остальных. Обогнав соседей, она почти пробежала по центральной аллее кладбища и скоро оказалась на Главной улице. Деревья уже сбрасывали первые желтые листья.

Марион не терпелось повидаться с преподобным Джеймсом, но она не желала разговаривать с ним в присутствии остальных. Через несколько минут, как она знала, он все равно пойдет к себе домой. Марион зашла в табачную лавку, размещавшуюся в одном доме с парикмахерской, и, болтая с миссис Чендлер, нечаянно заказала больше сигарет, чем ей было нужно. Потом она перешла дорогу и в аптеке побеседовала с миссис Голдфиш — сурового вида женщиной, блюстительницей морали Стоук-Друида. Жена аптекаря сама стояла за прилавком, потому что мистера Голдфиша отозвали по делу.

Прошло добрых полчаса, прежде чем Марион подошла к дому викария. Парадную дверь ей открыла миссис Ханиуэлл, экономка преподобного Джеймса, которая приветливо улыбнулась гостье.

— Не нужно предупреждать о моем приходе, миссис Ханиуэлл, — сказала Марион. — Он в кабинете?

— Ну да, мисс Тайлер!

Марион постучала в дверь.

— Джеймс! — настоятельно позвала она. — Джеймс!

Глава 19

Преподобный Джеймс Кэдмен Хантер вот уже двадцать минут медленно расхаживал по кабинету. Лоб его бороздили морщины. Викария терзали многочисленные заботы.

Его глаз уже выглядел нормально, о драке напоминал лишь маленький синяк под левой бровью; опухоль и краснота давно сошли.

Тусклый сентябрьский свет, проникавший сквозь зарешеченные окна, высвечивал мебель, доставшуюся преподобному Джеймсу в наследство от предшественников. Со стен на молодого викария взирали портреты выдающихся деятелей церкви, книги также по большей части были духовного содержания, как в зале суда. Преподобный Джеймс, высокий и решительный, ходил по кабинету, подняв палец.

— Послушайте, дядя Уильям! — произнес он вслух.

Его дядя Уильям, то есть епископ Гластонторский, приезжал завтра; он любезно согласился вечером посетить благотворительный базар. Хотя преподобный Джеймс в глубине души предчувствовал дурное, он тем не менее верил, что способен защититься без труда и успешно. Самый его серьезный проступок — отказ повиноваться приказу епископа. Но ведь в конце концов он, преподобный Джеймс, оказался прав! В тот момент викарий готов был встать на ящик из-под мыла в Гайд-парке и защищаться против всех.

Что касается прочих хлопот…

На глаза преподобному Джеймсу попался большой отрывной блокнот с календарем, лежавший на письменном столе; все страницы были сплошь исписаны каракулями. Викарий смутно боялся, что оставил несделанным многое из того, что ему надлежало выполнить.

По правде говоря, преподобный Джеймс, который всегда спешил и редко обращал внимание на мелочи, выслушивал, что ему говорили, клялся, что все запишет, и действительно записывал, но для скорости сокращал слова. В результате он никогда не мог сам расшифровать записи, указывавшие ему, что нужно сделать. Правда, утешал он себя, Марион Тайлер как-то удается распознать его иероглифы…

Марион Тайлер… С ней была связана самая мрачная тревога.

Дело в том, что преподобный Джеймс влюбился в Марион, причем, по его мнению, чувство его было безответным.

В глубине души он хранил воспоминание, в котором долго не признавался даже самому себе. Когда он только приехал в Стоук-Друид, ему гораздо больше нравилась Джоан Бейли. Узнав, что она неявно помолвлена с другим, он много месяцев нарочно избегал ее. Ловкий старый мошенник Мерривейл это заметил и постоянно подшучивал над викарием. Вот почему чтение вслух письма во время проповеди стало для преподобного Джеймса ужаснее, чем можно было вообразить; но все же прочесть письмо было его долгом, и он свой долг исполнил.

Тем не менее еще задолго до знаменательного дня он понял, что не подходит Джоан, а она не подходит ему. Сейчас, если подумать, даже странно, почему он… Но Марион!

С ней все было совершенно по-другому. Марион с самого начала понравилась викарию, хотя ее сдержанность и холодность (преподобный Джеймс на самом деле верил в это) останавливали его. Но с прошлой недели, с вечера воскресенья, в ней что-то изменилось… да, что-то изменилось в ее характере — настолько, что у викария голова пошла кругом. С тех пор он ходил сам не свой.

Марион хотела, чтобы они остались только друзьями. Будущее было черным и безнадежным.

Как многие ораторы, преподобный Джеймс полагал, что просто ходит туда-сюда и размышляет, беззвучно шевеля губами. На самом деле он рассуждал вслух.

— Я так тронут и смущен вашим характером, — говорил он, обращаясь к чучелу совы на шкафчике, — что иногда не способен связно выразить свои мысли. Моя милая Марион, разве не будет проще, разумнее, а также полезнее, если мы просто поженимся?

Он угрюмо покачал головой. Нет, не пойдет! Похоже на речь в парламенте. Нельзя просить руки молодой леди только на том основании, что так будет разумнее и полезнее. Снова закружив по комнате, викарий на этот раз обратился к бюсту знаменитого церковного деятеля на мраморном пьедестале:

— Послушайте, дядя Уильям! Перейдем к сути дела. Что я такого натворил? Скажите прямо, без экивоков! Если вы полагаете, что…

Он смутно слышал стук в дверь. Кто-то звал его по имени.

— Да? — отозвался он. — Войдите! — Увидев, кто вошел, он смутился. — Марион! Входите! Садитесь! — Щеки преподобного Джеймса заметно порозовели.

Любопытный наблюдатель мог бы подметить, что оба настолько смутились, что не обращали внимания на оговорки и странности в поведении друг друга.

— Я ненадолго, правда, — заговорила Марион. — Да-да… — Она позволила преподобному Джеймсу нежно снять с ее плеч пальто: впрочем, викарий тут же отшвырнул его куда-то к шкафу. — И мне так неприятно беспокоить вас, Джеймс…

— Беспокоить меня? Чушь!

— Но нам действительно нужно подлатать крышу Порохового склада!

Добродушное лицо викария просветлело.

— Вот именно! — воскликнул он, бросаясь к письменному столу, на котором валялся раскрытый блокнот. — А я все не мог догадаться, что означают буквы «кр» с двумя восклицательными знаками, которые я записал после посещения одной заболевшей старушки. Ну конечно, «крыша»!

Он круто развернулся и потер руки. Он был готов на все.

— Дел там не очень много, по-моему, — продолжала Марион. — Надо только закрыть прорехи по бокам от конькового бруса, но с обеих сторон. Если бы вы могли попросить кого-то…

— Моя милая Марион! Я сам этим займусь!

— Как скажете, Джеймс.

— Ах, наконец-то я понял! Марион, вы не обидитесь, если я чуть-чуть похожу по комнате и молча все обдумаю?