Оружие Возмездия - Олег Дивов

– А у него ЭВМ не работает.

– А у меня уже от тебя шерсть дыбом встает. Всё, к бою!

– Я тебе сегодня покажу полет на Венеру, – заявил Зозуля голосом экскурсовода.

– Не провоцируй черпака на дедовщину, юноша. Мой люк открыт?

– Угу, даже оба.

– Орел! – сказал Олег. – Могучий серый горный орел, опустивший хвост над бездонной пропастью! – продекламировал он, проворно взбираясь на броню. Сверху машина была покрыта инеем, сапоги неприятно скользили. Олег откинул крышку люка, положил рядом шлемофон, бросил в кормовой отсек противогаз и шапку. Лег на живот, перегнулся через край люка и, вися головой вниз, оглядел свое рабочее место.

Контрольная лампа показывала, что Зозуля про питание не забыл. Олег протянул руку, подключил пульт старшего радиотелефониста и поставил рацию на прогрев. Вытянул наверх шнур с тангентой на конце – эбонитовым параллелепипедом с клавишами приема и передачи. Шнур был нестандартный, Олег еще перед учениями раздобыл десятиметровую бухту, и теперь мог вести передачу из любой точки машины, а главное, из прохода, где стоял отопитель. Гусеничный транспортер командира дивизиона был семи с лишним метров в длину и почти трех в ширину, сквозняки в нем гуляли те еще, и нагревалась машина зимой очень медленно.

По-прежнему вися головой вниз, Олег достал из чехла секции антенны. Выбрался на крышу, состыковал и воткнул трехметровый штырь на место. Впереди такой же развернул Зозуля. Оставалось только наподдать по антенне ладонью, чтобы верхушка пошла выписывать замысловатые фигуры. «Какие же мы еще мальчишки» – подумал Олег и усмехнулся. Он надел шлемофон, подсоединил тангенту и щелкнул клавишей передачи. Станция в ответ тихонько запела. Олег присел на свернутую в рулон маскировочную сеть.

Командир дивизиона все не шел, застрял на входе в парк – зацепился, наверное, языком. Делать пока нечего. Как бы себя развлечь? Можно вызвать огневую позицию. Передать радиограмму о повышении санитарной готовности и пожарной ответственности, чтобы там все на уши встали от изумления. Но на огневой наверняка еще спят, нехорошо их будить. Можно отправить такую же ахинею Сане Вдовину – этот будет просто счастлив вручить ее начальству и поглядеть, как оно отреагирует. Только Вдовин сейчас на марше и ему неудобно записывать текст.

Еще можно достать знаменитую на весь лагерь губную гармошку и сыграть что-нибудь повеселее, но мимо как раз тянутся гуськом соседи – шумно слишком. А можно просто сидеть на броне и радоваться, что встает теплое ласковое солнышко. Еще лучше – откинуться на спину и зарыться носом в мягкий воротник комбинезона. Так и сделаем… И вообще скоро на зимние квартиры, а там можно писать длинные письма, читать вволю, и рассматривать фотографии, и долго-долго размышлять о том, как все было, и как все будет, и учить себя думать отрешенно, без ненужной конкретики. Как будто паришь над миром, высоко в небесах, где только холод и свет, и душу твою захлестывает зима, и ты рад ей, и ты просто наблюдатель, и ты далеко-далеко.

…Господи, научи меня не сомневаться, не искать компромиссов, а просто отрубать – и все. И не надо твердить «бедная девочка». Да, она совершенно потерялась, оставшись одна – а ты?.. Пожалей сначала себя. Но себя ты жалеть не умеешь, а тебе ведь обязательно надо кого-то жалеть – может, из-за этого ты никак не забудешь ее? Не хочешь понять, что она сама оттолкнула бы тебя рано или поздно. Ведь ты не в силах дать ей все, чего она хочет и чего, откровенно говоря, не особенно заслуживает. Подумай еще и об этом. И согласись, что разумнее – отрезать и забыть. Напиши ей какую-нибудь мерзость, что-нибудь очень гадкое, пусть она решит раз и навсегда: ты – ее ошибка. Ошибка молодости. Пусть всплакнет над истраченной на тебя юностью и ушедшим в песок первым сильным чувством, зато потом двинется по предначертанной ей дорожке с чисто коммерческим взглядом на взаимоотношения полов. Найдет солидного мужа, приличествующего ее положению, и уедет к чертовой матери обратно в свой родной Нью-Йорк – дочь разведполка, шпионами рожденная, шпионами воспитанная, шпиону же предназначенная в жены, лицемерная, скрытная и лживая насквозь… Вот как я могу думать о тебе. А могу вообще не думать, и ничего страшного не происходит. Только образуется пустота внутри, щемящая пустота… Где ты сейчас, с кем ты? И почему я тебе не пишу, и от этого уже не больно? Ох, как я хотел сделать тебя счастливой, сделать так, чтобы ты никогда не сомневалась, правильно ли поступила, сказав слова любви этому человеку – который сидит сейчас, небритый и прокуренный, с воспаленными от ветра глазами, на холодном железе… Как все было красиво и как все странно повернулось, сквозь пальцы утекло, потеряв остроту и сладость – чувство, казавшееся вечным. Тебе не стоило привязываться ко мне, милая. Иди с миром, пока я в силах гнать тебя и выдержать это. Пока не помню вкуса твоих губ – помню, что он прекрасен, и только. Не помню запаха твоих волос – помню, кружилась голова, и ничего больше. Не помню, что это такое – когда твоя обнаженная грудь прижимается к моей груди. Пока я не помню. Потому что завтра могу вспомнить вновь.

Я страшно устал тут. Я только за вчерашний день, моя дорогая, схлопотал пять суток ареста – это и за губную гармошку пулеметчика Ганса, и за наглость вообще, и за нетактичное поведение с офицером (а что делать, если он не офицер, а дерьма кусок?), и за реплики из строя. И за то, что замполит был пьян, а я зарычал на него в ответ; и за то, что начальник штаба был зол, а я проходил мимо. Но скоро я отдышусь, поэтому забудь обо мне прямо сегодня, прямо сейчас. Пока я опять не расправил плечи. Пока не вернулся к жизни тот парень, в которого ты влюбилась без памяти, и от которого просто не сможешь уйти…

Олег перебросил ноги через край люка и спрыгнул вниз, в кормовой отсек, к своему креслу.

– Это что еще такое?! – загремел за броней командирский голос. – Эй, сержант! Не прячьтесь, я вас видел! А ну, доложите мне, кто Зозуле глаз подбил! Или вы молодых бить начали, товарищ сержант?! Напомните-ка, сколько у вас суток ареста!

– Сколько бы у меня ни было суток, – пренебрежительно бросил Олег, высовываясь наверх, – это еще не дает вам повода для подобных обвинений, товарищ майор!

Тут в соседней машине что-то гулко упало, раздался громкий матерный вопль, и майор, стоявший впереди, ничего не расслышал.

– Чего вы там бормочете, сержант? – спросил он, хлопая себя по карманам в поисках сигарет.

– Да не бил его никто!!! – заорал Олег, нервно дергая головой в сторону майора, словно в подтверждение своих слов. – Стопор у него на люке слабый! И воообще, тормозам – скрипучая жизнь!