Третьи лица (СИ) - Джал Халгаев

Я оделся, натянул на пояс широкий кожаный ремень с бляхой и поправил твердый воротник, на прощание проведя ладонью по холодному камню. Чтобы поднять меч, понадобилось больше сил, но я стиснул зубы и обхватил пальцами теплую и до боли привычную рукоять.

- Эйнариколь, - пробормотал я, оглядывая безупречное темное лезвие. – Больше ты мне не нужен. Но и оставить я тебя, кажется, тоже не могу.

Мне казалось, что он обиженно звякнул.

Дальше я направился к склепу, заметив вокруг него давние следы пребывания человека: проплешины в траве, где горели костры, несколько отхожих ям вдалеке, несколько связок веревки и прогнившие книги, от которых остались только старые выцветшие обложки.

Я двинулся дальше, ощутив в груди легкий толчок – охранный барьер.

«Пропустил»

Я уперся в края каменного гроба руками и с горькой усмешкой покачал головой. Все как в письмах. Внутри нет никакого тела, только древний коричневый плащ, обшитый серебром, который ничуть не потерял в цвете, и длинная кривоватая рукоять размером с мой локоть и чуть-чуть больше. Никаких надписей на ней не было.

Я поджал губы, не зная, что делать дальше.

Повинуясь инстинктам, я взял меч в обе руки и положил его на плащ напротив рукояти. Очертания меча и рукояти замерцали синевой. Одна секунда – и они соединились, но метаморфозы на этом не закончились. Эйнариколь зазвенел и – я чуть не проглотил язык от удивления! – вдруг начал порастать бледным как свет луны деревом. Он вытягивался, становился больше и больше, словно проклюнувшийся сквозь скорлупу росток, а к верхнему концу стал закругляться в бараний рог, напоследок утолщаясь и делаясь черным, как смоль.

Я с благоговением взял в руки посох и тихо охнул.

В отличие от меча он нес покой, а не жажду крови. Древесина мягко вибрировала в ладони, отдавая живительной прохладой, и будто подпитывала меня энергией и силой жить дальше, несмотря ни на что. Я вдохнул воздух – он пах надеждой, чистотой…

Но внутри я ясно ощущал стальной сердечник – напоминание, что страдания в любой момент могут вернуться, стоит их только выпустить наружу.

Я поставил посох на землю и позволил себе опереться на него, расслабляя увечную левую ногу и тихо кряхтя. Куда мне идти теперь? Может, к Нессе? Она меня примет…

Нет. Она считает меня мертвым, пусть так и будет. Пусть жизнь ее течет своим чередом, и пусть я останусь в ее памяти беззаботным балбесом, а не увечным идиотом. В ее и Джерарда.

Тогда домой, к Альме? Примет ли она меня? Даже не сомневаюсь – не после того, что она со мной сделала.

Я оскалился.

Нет, прочь прошлое! Я должен начать новую жизнь, но прежде… прежде мне надо учиться. Я должен быть уверен, что моя магия вдруг снова не выйдет из-под контроля, и я смогу контролировать свою жажду крови.

Я взял из склепа плащ, стряхнул с него пыль и защелкнул застежку на шее, накидывая на голову капюшон.

Я стиснул посох. И пошел, надеясь, что лодка все еще стоит у противоположного берега.

***

Я открыл глаза. Море тихо шелестело за бортом, плескаясь водой и бросая в лицо тучи серебряных брызг, которые на солнце переливались подобно радуге после дождя. Прохладный северо-западный ветерок надувал своим дыханием огромные серые паруса, а надоедливые чайки, роившиеся в воздухе над кораблем подобно трупным мухам, без конца визжали и гадили на палубу, словно специально метя в отдыхающих после шторма людей.

- Эй, - окликнул меня хриплый низкий бас, - слышишь меня ты, пацан?

Я коротко кивнул, не выпуская из рук свой посох.

- Ветер теряет силу, можем попасть под штиль и застрять тут на несколько дней. Сможешь заставить его дуть?

Я покачал головой.

- Черт, зачем я тогда тебя вообще брал, а? – выругался капитан, сжимая эфес меча.

Я пожал плечами и вдруг почувствовал на шее его стальную хватку. Он легко поднял меня в воздух, словно щенка, и поглядел в глаза. На меня дохнуло вином и столетним налетом из его рта. Капитан резко тряхнул меня, но посоха я так и не выпустил.

Я стиснул зубы, стараясь сдержаться и снова не натворить дел: мне хватило сожженной таверны у порта, когда хозяин попытался содрать с меня больше денег и выкинуть на улицу.

- Может, дать тебе искупаться в воде, а? – его кривой рот исказился в зловонной усмешке.

- Не стоит.

- Вот как, не стоит? Обезьянка научилась говорить, так что ли? И сразу же несется мне приказывать? Ты, жалкий… - он осекся, когда заметил за спиной огромную ревущую тень.

Народ на палубе испуганно охнул, родители кинулись прятать в трюме визжащих от восторга детей, а матросы стали в ужасе креститься и читать наперебой известные молитвы.

Покрытое шрамами лицо капитана изобразило на себе удивление. Он поставил меня на место и медленно обернулся, а затем с писком – да, да, именно с писком! – свалился на задницу и стал судорожно пятиться, хватаясь за какой-то деревянный талисман на шее.

Перехватив посох двумя руками, я поднял его над головой и попытался успокоить огромную нависшую над нами волну, сквозь которую едва проступали очертания солнца, и, к счастью, у меня это получилось.

Черт, а ведьма не говорила, что связь между мной и моей силой будет такой… крепкой.

Я вздохнул, вытер пот со лба и с кашлем присел на колени, поглядывая на закругленный конец посоха, на котором, походя на большую объемную запятую, красовалось выжженное темное пятно. За последнюю неделю оно выросло почти втрое и не останавливалось расти, поглощая светлые участки подобно чумной болезни, ускоряясь, когда я совершал нечто дурное, и кто знает, что будет, когда весь посох покроется тьмой. Чего-чего, а этого мне узнавать совсем не хотелось.

Я встал у самого носа корабля, на котором красовалась огромная резная драконья голова, выполненная из дерева, и всмотрелся вдаль, наблюдая, как размытые очертания материка становятся все ближе и ближе.

Еще чуть-чуть.

***

Я сел в седло, перекинув посох за спину, и пнул лошадь в бок, еще долго слушая отменную брань упившегося спиртным солдата, только что потерявшего свой единственный транспорт.

Через несколько часов по узкой дорожке, ведущей на пригорок, я выбрался к солнцу, которое уже наполовину скрылось за горизонтом, заливая последними красноватыми лучами знакомую мне долину.

Я в последний раз взглянул на мрачное темное море, на далекую размытую точку – земли, откуда я только что прибыл, - и краем глаза уловил на горизонте едва заметное сумеречное сияние, с болью напоминающее мне о словах эльфа. Искупление. Реальность ли это или несбыточная мечта?