Ключи к чужим жизням - Лариса Теплякова

– Спасибо. И ты на меня. Я позвоню тебе из Праги.

– Слушай, а почему у тебя такая чисто русская фамилия, а имя какое-то восточное? – полюбопытствовал я. – Мы еще в школе с пацанами выстраивали свои догадки.

– Я из крещеных татар, – с улыбкой пояснил он. – Им давали русские фамилии. В семье моих родителей всегда одновременно почитали традиции русских и татар. А вообще-то мы все из совка – в хорошем смысле. Из СССР, верно?

– А то! – охотно согласился я. – Так и есть!

Я ушел от него с чувством, что приобрел еще одного надежного близкого друга. Это было очень доброе ощущение.

Домой я снова добирался на метро и думал о том, как загадочно устроен человек! Я усмехался про себя, вспоминая, как мы с Валерой обсуждали мотивы поступков Рината и анализировали его странности. Я сам тогда опрометчиво исключил любовную версию. А он оказался именно безнадежно влюбленным воздыхателем.

Мимо меня сновали люди, спеша по своим делам. Каждый нес с собой свою историю любви и разочарований, встреч и разлук. Если рассматривать человека целиком, вкупе с его душой, убеждениями и чувствами, то можно потонуть в этом море эмоций. В сущности, наша жизнь – это то, что мы сами думаем о ней. А как, оказывается, далеко может зайти человек в своих мыслях и ощущениях!

Нет, все же он крейзи, мой хороший друг Князев Ринат!

Глава 20

И все не то, и все не так

Беременность наполнила все существо Анны необычайным счастьем. В первые недели она похорошела и немного потеряла в весе. Её не мучила тошнота, головокружения и прочие побочные недомогания. Анна переносила свое новое состояние с блаженством человека, вдоволь испившего, наконец, сладостный запретный напиток. Она пропитывалась любовью и погружалась в долгожданное материнство.

Каждое утро, лежа в постели, Анна сгибала колени, отмеряла ладонью расстояние от пупка и осторожно нащупывала небольшое уплотнение внутри. Она любила этот комочек и терпеливо ждала, когда же он зашевелится. Мать Анны тоже жила думой о внуке. Она нисколько не осуждала свою дочь и не задавалась мыслями о возможных пересудах и сплетнях. Две женщины слаженно готовились к появлению нового человека. В доме царило давно утраченное умиротворение.

Анна не умела ликовать одна. Она всегда делилась с лучшими подругами. Всем существом она стремилась излучить на них свою отраду, одарить их, примирить, воодушевить. На этом порыве она не раз звонила Светлане с предложением навестить Марьяну.

– Ну, как можно так долго терпеть глупую размолвку! – однажды заявила Анна. – Марьянка уже вся узлом там, поди, завязалась и искручинилась! Света, недосказанность – страшная вещь!

Светлана не могла ответить любимой подруге прямо и однозначно. Она берегла Анну, опасаясь волновать её рассказами о Викторе, о ходе следствия, о болезни Олега и своей предельной занятости. Светлана понимала, что ей неизбежно придется что-то пояснить подруге, но оттягивала этот момент, выдавая ей информацию скупыми дозами в нечастых телефонных беседах. Светлана уклонялась, Анна настаивала. В конце мая Светлана сдалась. Она согласилась пойти к Марьяне.

Возвращались из больницы. Ехали молча. Светлана только попросила Славу заехать за Анной, не поясняя своих дальнейших планов. Водитель Ярушин уже привык к её нынешней несловоохотливости и хмурой задумчивости. Он все понимал и мгновенно ориентировался, чем очень выручал свою руководительницу.

Днем Светлана бывала на работе, а вечерами у Олега. Ему проводили второй курс химиотерапии. Держался он стойко, но ближе к ночи у него поднималась температура, и временами накатывали мучительные позывы рвоты. Жена стремилась как-то облегчить его состояние – она читала ему вслух. Это заметно помогало, и Светлана очень старалась. В конце концов, она сама каждый день безмерно уставала.

Целая неделя была посвящена роману «Сага о Форсайтах». Так пожелал сам Олег. Он находил для себя какое-то вдохновение в описании деталей размеренного быта английской семьи девятнадцатого века. Твердые устои, вековые традиции, инстинкт продолжения рода, рачительной заботы о будущем вызывали у него восхищение, и он часто просил жену зачитать ему отдельные абзацы повторно. Олег мало говорил, но изредка он все же высказывал свои суждения, приоткрывая потаенную дверцу в мир своих идеалов.

– Принято считать Ирэн пострадавшей, а я сочувствую Сомсу, – неожиданно признался Олег в тот день. – Его практицизм представляется мне достойным уважения. Его любовь созидательна, а её чувственность насквозь эгоистична. Душевные метания Ирэн привели к несчастью стольких людей! Гибель Филиппа, одиночество Джун, тоска Сомса, страдания Флер и Джона, волнения многочисленной родни! Как давно это было, а как современно ощущается! Не важно, когда и в какой стране ты живешь – держаться надо за семью!

Такая длинная эмоциональная тирада утомила Олега. Лоб его покрылся холодной испариной, на исхудавшем лице четче проступили складки. Его терзали чередующиеся приступы жара и озноба.

Светлана не ответила мужу. Она промокнула ему лоб салфеткой, поправила одеяло и налила травяного чая из термоса. Ушла она, когда муж забылся дремой.

В дороге слова мужа назойливо звучали в мозгу Светланы, приводя её в смятение. Она сама испытывала слабость и озноб, тщетно пытаясь отделаться от своих навязчивых мыслей. Эти раздумья выхолаживали ей душу. Жизнь стала жестче. Приходилось подавлять свои колебания и эмоции, мало надеясь на помощь со стороны. Два самых близких мужчины не могли оказать ей поддержку. Один покинул неспокойную державу, а силы другого таяли в борьбе со смертельным недугом.

Дверь подругам распахнула Жанна Ивановна.

– Девочки, – сразу заворковала она. – Как же давно я вас не видела! Вы ведь нам как родные! Заходите, заходите! Марьяночки, правда, нет…

Из спальни выглянул Сергей Николаевич. Он поздоровался и опять исчез, по обыкновению предоставляя своей жене принимать непрошенных гостей одной.

Жанна Ивановна щебетала и проворно накрывала стол к чаю. Появлялись разнообразные баночки с домашними заготовками: два вида варенья, засахаренные лимоны, моченые мелкие яблочки, протертая клюква.

– Угощайтесь! Все Марьяна делала! А лимоны еще Витюша приносил… Афганцам всегда хорошие продуктовые заказы давали… Витюши нет, а мы едим, – невпопад бормотала Жанна Ивановна. – А теперь-то что с продуктами творится! Совершенно исчез с прилавков хороший твердый сыр. Вы заметили? И с яйцами перебои. Я вчера такую очередь отстояла!

– Да, да, – согласилась Анна. – У меня мама добытчица.

– А где же сама Марьяна? – сухо поинтересовалась Света, не поддерживая продовольственную тему беседы. – Скоро будет? Нам очень хотелось её увидеть.

– А она сегодня вряд ли появится, – после недолгой паузы простодушно заявила Жанна Ивановна. – Марьяночка теперь проживает отдельно.

– Как это? – удивилась Анна.

– Нет, приходит часто, Димочку оставляет, сама иногда ночует… А живет она в квартире моей покойной сестры Майи. Там у них ремонт идет! Трубы затеяли менять, сантехнику… Столько хлопот! Там все старое, запущенное. Майечка ведь болела долго. Мы пока, правда, не решили, как лучше обустроиться… Возможно, мы с Сержиком туда переедем, а уж они сюда. Тут все-таки две комнаты, – сбивчиво рассуждала мать Марьяны.

– Конечно, им в двух комнатах будет удобнее, – как-то жестко и уверенно сказала Светлана. – Сын в одной, а она в другой.

– Да, да, это так, – закивала Жанна Ивановна. – Устала она. Трудно ей. В прокуратуру столько раз вызывали! Допросы, допросы… Столько нервов! Я ей говорю – отдохни! Да разве Марьяна послушает! Такая деятельная стала…

– Неужели она одна с ремонтом управляется? – опять удивилась Анна.

– Так Володенька помогает…

– Кто это, Володенька? – нетерпеливо спросила Светлана. – Родственник?

– Нет, нет, конечно, – уклончиво ответила Жанна Ивановна и спохватилась: – А вы разве с ним не знакомы?

– Так мы Марьяну не видели и не слышали давным-давно! – пояснила Анна.

– Вот как? – изумилась Жанна Ивановна. – А я ведь и не знала.

– И мы многого не знали, – заметила Светлана. – Поздно уже, нам надо идти. Спасибо за чай. Все очень вкусно.

– Так вы и не поели совсем! – всплеснула пухлыми ручками Жанна Ивановна.

– Передавайте Марьяне от нас привет, – попросила Анна, вставая из-за стола.

Жанна Ивановна засеменила в узкий коридор, рассеянно кивая на ходу головой, словно угодливая японская гейша.

У порога она вдруг сказала, словно сглаживая свою невольную вину:

– А Витеньку мне жаль. Хороший он был, отзывчивый. До свиданья, девочки.

Проводив гостей, Жанна Ивановна вернулась к мужу в печальной задумчивости. Разговор с давними подругами дочери вышел неловким, и оставил неприятный осадок на душе. А душа Жанны Ивановны и без того пребывала в тоске и тревоге.