Лисы и Волки - Лиза Белоусова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Изенгрин устроился за учительским столом, пролистывая блокнот в отвратительной грязно-серой обложке.
Едва понимая, что творю, я достал из портфеля рисунок в рамке и, сжав руки в кулаки, медленно направился в сторону Изенгрина, игнорирующего все вокруг себя. Заметили меня только его одноклассники – рыжий парень в модных квадратных очках и высокая мускулистая девушка с косой и подведенными карандашом раскосыми глазами.
Парень наклонился к ней и что-то спросил. Та пожала плечами, не сводя с меня настороженно-любопытного взгляда. Ее друг, рядом с ней напоминающий воробья, присевшего под крылом у сокола, смотрел прямо, вскинув бровь.
Прозвищ их я не помнил, но, кажется, у рыжего что-то связано с мозгом, а у девушки – с джунглями. В любом случае, они должны были быть довольно говорящими: очкарик хоть и выглядел модно, явно был задротом по учебе и компьютерным играм, судя по книжке с рисунком атома и торчащей из черной сумки PSP. Девушка же – волчица, как приговор. С лисами она бы не прижилась.
К горлу подкатывала тошнота. Рисунок пропитался энергией Хель.
Если бы не Изенгрин, я бы не чувствовал себя так паршиво.
Не успел я додумать мысль, как смачно врезал по лицу волку, так и не удосужившемуся оторваться от своего чтива. Послышался треск стекла, противный скользящий звук. Кресло по инерции отъехало в сторону.
– Какая же ты скотина! – зарычал я.
На стекле, разошедшемся паутиной, остались алые кровяные разводы. Запахло металлом. Изенгрин прижимал ладонь ко рту и носу, и сквозь его длинные пальцы текла кровь, густая, почти черная.
Он медленно провел по лицу: царапины уже затянулись. Если я и сломал ему нос, кость срослась. Мгновенно. У меня тоже есть регенерация, но далекая от его – упади он с шестого этажа, уже через пару секунд пошел бы дальше, а я бы умер, не успев исцелиться.
Спокойно, чуть ли не равнодушно, он попросил своих одноклассников:
– Брейн, Багира, выйдите, пожалуйста. Солейль хочет со мной поговорить.
Одного удара мне было мало.
Я не обернулся, чтобы посмотреть, выполнили ли волки приказ своего старосты. Ножки стульев проехались по полу, чужие шаги ознаменовали, что лишних людей больше нет.
– И проследите, чтобы никто не заходил, пока не прозвенит звонок, – добавил Изенгрин.
Стоило двери захлопнуться, он выпрямился, в последний раз вытер лицо, откинулся на спинку кресла и смерил меня осуждающим взглядом:
– Ты в своем уме, Солейль? Что ты себе позволяешь при простых людях? Если бы они поняли, что я не пострадал…
– Мне очень жаль, что ты не пострадал, – прошипел я и замахнулся на него снова, ведомый цунами эмоций, но повторить свой «подвиг» не сумел – мое запястье грубо перехватили. Кость хрустнула. Я лишь прикусил губу до крови, а в следующий момент оказался прижат к столу за волосы. – Воу-воу-воу, осторожнее, – зло ухмыльнулся я. – Если что-то случится с головой, я больше не встану и не смогу оказать тебе поддержку.
– Восхитительную поддержку, судя по произошедшему только что инциденту, – отчеканил Изенгрин, стискивая мои запястья еще сильнее. Я взвизгнул – кость еще не срослась. Впрочем, и в ней было свое преимущество – она отрезвила, и буря внутри грудной клетки кое-как улеглась.
– Не нужно было посылать меня к этой стерве.
– Тебе следует быть сдержаннее, Солейль. Если ты причинил ей вред…
– О, да не пекись ты так. Она того не стоит.
Он приложил меня лбом об стол.
– Я задал вопрос.
– С ней все нормально, – прохрипел я, отчаянно моргая, отгоняя звон в ушах и пятна в зрачках. К счастью, сотрясение мозга у меня быстро проходит. – Если не считать пары выдернутых прядей.
– Что произошло?
Сталь в голосе.
– Она нахамила, я капельку ее проучил. Без травм.
– И то хорошо, – вздохнул волк, и я было расслабился. Но рано. Он еще не успокоился – схватив меня за шиворот, поставил на ноги и толкнул к креслу, где ранее сидел сам. Копчик столкнулся с твердым подлокотником.
– Подробнее, Солейль.
Живот скрутили знакомые спазмы, глотку обожгло желчью. Глаза Изенгрина сияли ярче молний. Слова сами полились изо рта сгустками слизи. Как ни старался задерживать дыхание, не давая звукам вырываться, – тщетно. Волк умел выуживать правду. Позавидовала бы и святая инквизиция.
– Мама убьет тебя за это, – закончил я.
– Мне нет дела до Оленихи, когда ты пускаешь под откос весь план, – безразлично произнес Изенгрин. – Ты хотя бы осознаешь, что натворил? Теперь мало того что ты отвернул ее от меня, так еще и ее мать убедил в том, что ей следует идти к лисам.
– О, не думаю. – Сплюнул в ладонь кровь и выбитый зуб я, ощущая, как на его месте проклевывается новый. – Ее мама выглядит так, будто ей невыносимо свое собственное существование, надо заметить, весьма никчемное. Едва ли она имеет хоть какое-то влияние на нашего котенка. А я… Я лис, так что отвернул ее не от тебя, а от враждебного тебе лагеря. Ты должен быть благодарен.
– Ты играешь роль моего друга. Твой образ она связывает с моим. Теперь завоевать ту малую толику ее уважения, которое мы уже заработали, будет сложнее. Лис впереди не на шаг, а на десяток шагов, и в этом твоя вина.
– Не надо валить все на меня. Ты прекрасно знал, какие у нас отношения и, рассуди по справедливости, ничего этого не произошло бы.
Тяжелая нога опустилась на позвоночник, сминая кости, как металл корежит при автомобильных авариях. Всхлип заклокотал где-то под ребрами.
Перелом позвоночника. Однозначно. Кажется, одна кость торчит наружу, вспоров мышцы и кожу.
– Ты должен контролировать свои действия, – продолжал Изенгрин. – Признай свои ошибки. От тебя сейчас требуется только это.
Договорив, он отошел назад, оставляя меня корчиться на полу. Меня словно мечами пригвоздили к полу, будто дети – бабочку к столу. Осталось только вскрыть брюхо и полюбоваться внутренностями.
Изенгрин не спеша поднял растрескавшуюся рамку, отодрал разбившееся стекло, не обращая внимания на то, как оно режет ему руки, и вытащил рисунок, уже изрядно измятый. Вглядывался в него он придирчиво, с отчетливым инфернальным сиянием глаз. Потолок в классе будто потемнел, словно застланное тучами небо. Тело рефлекторно дернулось. Я больше не кричал – скулил, как собака, проклиная себя за слабость.
– Вижу след Избирателя. На рисунке смазанный отпечаток духа Варвары. Она начинает просыпаться, – и он повторил, словно убеждая себя: – Она просыпается.
И еще долго
