Я убью тебя, менеджер - Евгений Зубарев

– Гражданин Зарубин? Так, будьте любезны, сообщите нам, на каком основании вы опрашиваете граждан, подавших в прокуратуру заявления о пропаже своих близких? Может быть, у вас есть разрешение на проведение оперативно-розыскной деятельности? Покажите его нам!

Мимо стула я все-таки не сел, но, угнездившись, решил держаться за него покрепче, чтобы не упасть. Как оказалось, это было нелишним.

– Что вы молчите, гражданин Зарубин? В газетке своей вы молчать не думаете, пишете разную херню, про какие-то похищения сочиняете! К нам вот из Москвы обращаются, из министерства уважаемые люди вынуждены отвлекаться от работы! Что это такое, я вас спрашиваю?!

Олег Васильевич, пожилой и безнадежно лысый крепыш в синем форменном мундире, завелся совершенно искренне и даже начал хлопать ладонью по столу в такт своим воспитательным сентенциям:

– Будоражите город и думаете, вам это с рук сойдет? Да мы прямо сейчас уголовное дело возбудим, за клевету, за незаконное предпринимательство, за экстремизм наконец! Вы что, думаете, у нас на вас управы нет? Прошли те времена! Управимся, не сомневайтесь!

Я бы, конечно, по доброй воле выслушивать подобные нотации не стал, но одна фраза в яростном потоке обвинений насторожила меня, и я молчал, терпеливо дожидаясь момента, когда можно будет вставить свое словечко.

Когда советник юстиции на секунду заткнулся, переводя дух, я спросил его:

– Вы сказали, что я сочиняю статьи про какие-то похищения. Я правильно вас понимаю, что вы до сих пор не возбудили уголовные дела по фактам обращений потерпевших? То есть третий месяц футболите законопослушных граждан?

Олег Васильевич не ожидал подобной реплики. По его ощущениям, я явно должен был уже находиться где-то в колонии под Магаданом, в лучшем случае, в зале суда молить о прощении непреклонного государственного обвинителя. Но на самом деле этот старый хрыч совершенно меня не напугал – он показался мне глупым, а потому неопасным.

С минуту советник смотрел на меня стеклянными глазами, и я повторил вопрос, чтобы ему стало полегче. Когда смысл дошел до его заплесневелого мозга, Олег Васильевич вдруг как-то скукожился, уменьшившись в размерах едва ли не наполовину, и совсем другим, ровным официальным тоном ответил:

– Мы ни в чем не нарушили закон. Просто пока, я подчеркиваю – «пока» – следствие не усматривает признаков похищения или иных преступлений в отношении родственников заявителей.

– Я полагаю, что у руководства Генеральной прокуратуры в Москве найдется время подробно рассказать вашим сотрудникам, какие инструкции и законы они нарушили, необоснованно отказывая в возбуждении уголовных дел, – торжественно сказал я, фальшиво улыбаясь. Потом я встал и направился к выходу – понятно ведь было, что ничего интересного мне тут не расскажут.

– Куда вы, – всполошился советник. – Я вас еще не отпускал! Что вы там говорите про Генеральную? Вы что, и туда успели написать?

Я повернулся к нему вполоборота и ответил, зловеще прищурив левый глаз:

– Вам позвонят уважаемые люди. Крепитесь, – и вышел, постаравшись хлопнуть дверью с максимальным шумовым эффектом. Увы, дверь была правильная, с гидроприводом, поэтому закрылась она тихо и плавно, как после ухода образцово-показательного клерка.

На самом деле советник правильную мысль подал, подумалось мне. Надо писать жалобу в Генеральную прокуратуру. Здесь, в Питере, без увесистого пинка из федерального центра никто работать не будет.

Глава двадцать четвертая

Когда я добрался до родной редакции, было всего двенадцать часов, и я подумал, что этот проклятый день никогда уже не кончится.

Впрочем, редакция была еще пуста – начальство обычно являлось ближе к вечеру, соответственно и коллеги показывались на работе не раньше трех часов пополудни.

Я взял ключ у заспанного охранника, поднялся к себе на этаж, а, выходя из лифта, наткнулся на Вову, выскочившего на шум в холл из пустой редакторской приемной.

Вова явно скучал, а потому был со мной приветлив и крайне словоохотлив:

– Здорово, Зарубин! Свою полосу сегодня сдашь или будешь тянуть резину до вторника? – достаточно миролюбиво поинтересовался он и замер в дверном проеме, ожидая моей реакции – буркну ли я нечто нечленораздельное и пойду себе дальше, как обычно, или подойду к нему, пожму уже протянутую ко мне руку, и мы усядемся на диван в холле поболтать обо всем, как это бывало в старые добрые времена.

Я буркнул ему нечто нечленораздельное и пошел себе дальше. Он не обиделся и даже прокричал мне вслед последние финансовые новости:

– Гонорары дают. Но ты уже их получил. А зарплату сегодня давать не будут. Говорят, технические проблемы. Зато к концу года обещают всем зарплату прибавить!

Я пожал в ответ плечами, но оборачиваться не стал. Это невозможно объяснить, это можно только понять, проработав с человеком бок о бок несколько жарких газетных лет. Проработав с Вовой бок о бок все эти годы, я осознал, что Вова – вовсе не человек, а функция. Не путать с фикцией.

Вова не просто ответственный секретарь (согласно штатному расписанию) или адъютант главного редактора (согласно фактически исполняемым поручениям). Вова – это смазка, которую вносят в опасно трущиеся механизмы редакционной машины, чтобы эта машина не сломалась раньше отведенного ей природой времени. И когда Вова просовывает свою лысую башку в очередной редакционный кабинет, сообщая благую весть или взывая к совести трудового коллектива, на самом деле он деятельно, как пчела матку, увлажняет петли дверей нашего трудового энтузиазма своей медовой амброзией, чтоб мы не сильно скрипели.

Думаете, эк я загнул? Да нет, все действительно так и есть. К примеру, когда с деньгами в редакции наступает откровенная беда, а случается это пару раз в год обязательно, именно Вова вдруг открывает закрома как бы своих карманов и ссуживает всех нуждающихся «сотней до получки», выдавая, впрочем, и три, и даже пять сотен американских тугриков тем деталькам механизма редакции, без которых редакционная машина встанет намертво. Разумеется, деньги на это благое дело дает Вове главный акционер, который не может ссудить коллег официально, но функция Вовы не только передаточная. Он должен размазать системную проблему, придать ей вид случайной и помочь забыть ее как можно быстрее. Иначе персонал может задуматься и возроптать – отчего столь простой и несложный в управлении бизнес, имеющий к тому же существенную финансовую поддержку со стороны, испытывает регулярные кризисы по самым разным, но, как правило, вздорным поводам. Где тот эффективный менеджмент, своими мудрыми решениями ведущий нас к финансовым олимпам?

– Может, одолжить тебе сотню? – услышал я Вову перед тем, как открыл кабинет.

– Спасибо, не надо, – чуть более дружелюбно, чем обычно, буркнул я в его сторону и вошел к себе, нечаянно захлопнув дверь сильнее, чем следовало. Это прозвучало грубовато, но не извиняться же перед смазочным механизмом?

Кстати, деньги бы мне сейчас не помешали. Дома опять было шаром покати, и дело вовсе не в Катьке, безуспешно догоняющей своих гламурных подруг по части наружного блеска и внутреннего лоска. Моих доходов катастрофически не хватало на самые жизненные наши потребности, включающие не только содержимое холодильника или банальную квартплату, но и оплату дополнительных занятий для детей, без которых они вырастут тупоголовыми ленивыми гамадрилами. Английский, физика – для обоих; самбо для младшего и тренажерный зал для старшего; какие-то еженедельные школьные вымогательства от имени сумасшедшего родительского комитета и масса не менее странных поборов со стороны администрации школы; горящая на пацанах одежда, Интернет, мобильная связь для каждого – все эти мелочи, взятые вместе, составляли в итоге совершенно непосильную для меня сумму. Получается, что я просто не мог содержать свою семью, при этом зарабатывая, по меркам нашего провинциального городка, совсем неплохо. И непонятно было, где я делаю ошибку. Наверное, ошибка была заложена изначально, в самом выборе профессии.

Я включил свой компьютер и, пока загружалась операционная система, решил позвонить Мише – он обещал заплатить за четвертую серию «Поля чудес» до выхода журнала, и эти две сотни мне сейчас нужны были позарез.

Но телефон зазвонил сам. Судя по нервному треньканью, это был внутренний звонок. Так оно и оказалось. Звонила некая мадам, возглавившая, согласно новому штатному расписанию нового генерального директора, рекламную службу нашей газеты. Она сообщила, что на мою полосу планируется рекламный текст, и хотела знать, как много места я смогу освободить под эту рекламу.

Я решил спуститься в рекламный отдел – познакомиться. Это оказалось очень правильным решением – на столе у Светланы Олеговны, как попросила именовать себя эта совсем юная, лет двадцати трех, девушка, лежала рекламная листовка фирмы «Акран».