Ups & Downs - Северная Изольда:

  - Это мой котенок, детка. Моя маленькая... девочка. - Проговорил тихо мужчина

  - Котенок. - Она была почти ошарашена. Никогда бы не подумала, что этот мужчина может завести себе котенка. Он выглядел слишком жестким и устрашающим. Но... котенок? Эта мысль возбуждает. - Можно мне... посмотреть?

  - Детка. Мне казалось, ты пришла ко мне. - Прошептал мужчина, подцепляя пальцами ее подбородок, заставляя смотреть на себя с преклонением и обожанием во взгляде.

  - Ты ревнуешь? - Она слабо улыбнулась.

  - Безумно. - Его улыбка была слабой, не затрагивающей его глаз. Он был отстранен, как и всегда. Но его тело... о, это тело. Как она соскучилась по нему.

  Все движения Джуди были полны страсти и нетерпения, и мужчина отвечал на эту страсть. И она уже забыла о том, что он не отвечал на ее звонки целую неделю. Она простила ему это в тот же момент, когда его рубашка оказалась на полу, открывая великолепный мужской торс для ее поцелуев.

  Воистину, она не видела еще таких совершенных мужских тел. Он был горячим и твердым под ее губами и руками, пока она спускалась ниже. Он не останавливал ее, а напротив, направлял рукой, которая запуталась в ее волосах. И да, она знала что под этими штанами с низкой посадкой нет ничего кроме великолепного обнаженного тела, что даровала великодушная природа этому мужчине.

  Ей никогда не нравилась эта часть прелюдии с другими любовниками. С Аароном? Она готова была умолять его, чтобы прикоснуться к его плоти, твердой, такой большой и горячей. К той части его тела, что доводила ее до исступления раз за разом, заставляя кричать от наслаждения.

  И она прикасалась к нему. Губами, руками и языком, чувствуя, как его пальцы сжимаются в ее волосах. Она облизывала и посасывала, стараясь доставить ему наслаждения, стараясь донести до мужчины простую истину - для него она сделает все. И почувствовать движение его бедер навстречу было лучшим комплементом. Этот мужчина мог быть холоден и жесток, но только не во время их близости. Там присутствовал лишь огонь, их страсть и желание.

  Потому, как и во все прошлые разы, ее тело в итоге было пересыщено, а она сама - утомлена и измождена. Этот мужчина мог довести женщину до такого состояния, что после секса с ним она забудет, как ходить. Сейчас с ней было то же самое. И она чувствовала блаженство и слабые отголоски удовольствия, того самого, что получала раз за разом совсем недавно.

  И потому, когда она засыпала в ее голове сидела уже привычная мысль - 'он великолепен'.

  ***

  Вести себя тихо? Да черта с два!

  Я слышала, как открывается входная дверь, слышала приглушенные голоса... его гостем была женщина, но и это не беда. Я должна была просто пошуметь достаточно, чтобы привлечь ее внимание. К тому же женщины очень впечатлительны и любопытны, и эти 'качества' сейчас были мне на руку.

  Я мычала и звенела своими кандалами изо всех сил, однако стены значительно приглушили мои попытки привлечь внимание гостьи Блэквуда.

  Оглянувшись в поисках предметов, которые помогли бы мне создать наиболее громкий звуковой эффект, я наткнулась лишь на чашку с M&M. Потому приложив все свои силы, извернувшись, я пнула ее, давая ей долететь до стены. Шум был грандиозный, а на моей ступне теперь точно будет синяк.

  Я прислушалась.

  Тишина. Да! Меня услышали. Сейчас она начнет задавать глупые вопросы типа 'а что это было?' А потом все равно поднимется сюда, увидит меня...

  Я уже предвкушала свою свободу. Проблемой не казалось даже то, что я буду долго давать показания против Блэквуда. Сейчас он человек, а значит, будет отвечать перед человеческим судом за то, что посадил меня на цепь и за то, что вся моя жизнь пошла кувырком. И все в суде будут качать головами, и охать по поводу того, как такой человек мог так низко опуститься. Я бы принимала сочувствие других людей, рассказывая репортерам о том, как 'плохо' мне было в плену...

  А потом я услышала стон.

  Все мое тело напряглось, слух обострился, глаза уставились на закрытую дверь. И я ждала... нового стона. Женского, приглушенного стона наслаждения и подлинной эйфории.

  Что-то внутри меня оборвалось в этот момент. Почему-то мне до последнего в голову не приходила мысль, что к нему пришла любовница. Женщина, понятное дело, но это могла быть прислуга или его коллега. Курьер, в конце концов. Но не любовница.

  Однако этот сладкий звук стер все предположения, подчеркивая слово 'любовница' жирной красной линией. Двойной.

  И я захотела сдохнуть в этот момент. Не умереть, не почить, не погибнуть, не отойти в мир иной... я хотела сдохнуть. Именно так грубо и неотвратимо.

  Мои широко распахнутые глаза все еще смотрели на дверь, за которой происходило это действо. Однако воображение все прекрасно дорисовало. Будь проклято мое воображение! Потому глаза в данной ситуации было закрывать опасно.

  Единственный раз в жизни я пожалела, что обладаю хорошим слухом. Потому что я слышала все, не в состоянии заткнуть себе уши. И я ненавидела его за это. Он мог делать это где угодно. В любом отеле. Дома у той женщины. Почему именно здесь? Где нахожусь я. Где я все это могу слышать.

  Они словно смеялись надо мной, самозабвенно имея друг друга внизу. Может это проходило на ковре. Или на диване, где я любила лежать, рассматривая древние монеты из его коллекции. Или же у того окна за всю стену, где я сидела по вечерам, рассматривая город, расстилающийся внизу. А может около стены, где висели две моих самых любимых картины эпохи ренессанса. Да наконец на чертовом столе, где я строила башенки из центов.

  Среди этой относительной темноты и приглушенных стонов женщины я была меньше песчинки. Я была ребенком. Маленьким потерянным пятилетним ребенком, который чувствовал себя обманутым и одиноким сейчас как никогда до этого. И я была обижена.

  Знаете, когда ребенок обижается то это так искренне и так 'навсегда'... в том смысле, что его маленькое сердечко так болит от обиды и бессильной злости на обидчика, что ему искренне кажется, что это на всю жизнь... Дети обижаются искренне, в них нет лжи и притворства.

  Сейчас я была обижена на Блэквуда именно так. Не понятно по какой причине, не понятно, на что конкретно. Если бы меня спросили 'а чего это ты?' я бы просто отвернулась, именно так как это делают дети, в глазах которых уже блестят слезы.

  Но я могла лишь слушать и чувствовать, как сердце обливается какой-то жуткой разъедающей кислотой. Какой-то плаксивый противный голосок в голове подвывал: он мог сделать это где угодно. Почему именно здесь? Зачем? Чтобы показать нам, да? Он хочет, чтобы мы знали...