Рождение шестого океана - Георгий Гуревич

Сайкл бегал по комнате, ломая руки:

— Это все вы с вашей страстью к интригам. «Восток, восток! Жизнь тут не ценится! » Расхлебывайте теперь. Я так и скажу: «Это все вы».

— Не смейте, идиот! Ни слова, иначе нас растерзают на месте. Они же не знают ничего!

— Ничего! А если Вилли что-нибудь сказал лишнее этому проклятому убийце.

— Сайкл, ни слова!

Послышались удары. Снаружи били по двери столом. Отскочили филенки, беспомощно звякнули ручки, и в банковский кабинет ворвались гневные люди — те, что воздвигали это здание и после уже сюда не допускались — каменотесы, возчики, землекопы, ремесленники. Впрочем, и владелец магазина — тот, что приходил к Дасье, тоже был здесь.

— Ага, вот вы где попрятались!

— Стой, стрелять буду! — хрипло крикнул Тутсхолд. 

Дюжина рук схватила его. Упал на ковер изящный карманный пистолетик.

— Не бейте! Ай, не бейте!

Но тут за окном послышались звуки горна, цокот копыт. Полицейские теснили людей лошадьми, стреляли из автоматов. Воинственный офицера прыгая через убитых и раненых, вбежал в кабинет...

Тутсхолд, выпятив нижнюю губу, рассматривал себя в разбитом зеркале. По подбородку у него текла кровь. Сайкл сидел на ковре и ругался на чем свет стоит:

— Пусть буду я проклят навеки веков самым страшным проклятием, если останусь в этой проклятой богом стране!

Старший компаньон поглядел на него сверху вниз:

— Ничего не дается даром, Сайкл. Нельзя всю жизнь сосать кровушку у людей и не отдать ни капли своей. Увы, в этой стране бывают недоразумения, Минуту назад я боялся, что вы не доживете до девяноста лет, как ваш дедушка, хотя вы тоже пьете только молоко.

— А будьте вы прокляты с вашим остроумием!

Впрочем, Сайкл нарушил клятву — не уехал из «проклятой богом страны». Как мог он. оторваться от волшебной кубышки, которая уже принесла ему три доллара на доллар и обещала трижды три? Кем был бы он в Америке? Заурядным миллионером, даже не придворным в свите Рокфеллера. Ему хотелось, чтобы Тутсхолд уговорил его, и он поддался на уговоры.

— Потерпите! — говорил Тутсхолд. — Через несколько дней наш друг Чария станет полновластным хозяином в стране и наведет здесь порядок.  

Газеты придерживались того же мнения. Газеты приводили расчеты: в парламенте 620 человек. Владетельные князья (56 голосов) и независимые (32 голоса) проголосуют за Чарию. «Независимыми» называли себя жрецы. Они утверждали, что им не подобает считаться с партийными интересами, но неизменно голосовали за реакцию.

Дасья мог рассчитывать на одиннадцать голосов коммунистов, на девять левых социалистов, на профсоюзы и Крестьянскую партию (еще 42 голоса). Главная партия парламента — Союз освобождения, партия, которую создал Унгра и поддерживал деньгами Чария-отец, должна была отдать Чарии-сыну все свои 427 голосов. И мелкие правые партии были за него.

62 из 620 — так оценивались силы Дасьи.

И вот настал день голосования. В стране было неспокойно. Бастовали портовые рабочие, бастовали железнодорожники, бастовали студенты университета. По улицам городов ходили демонстранты с плакатами «Долой банкира Чарию! » У дверей парламента дежурили пикетчики. «Не отступайте от пути Унгры! »— требовали они.

В круглом зале парламента места были расположены амфитеатром. Первые ряды, занятые знатью, блистали золотом и серебром. Середина шуршала белым шелком национальных тюрбанов и халатов, в задних рядах сидели люди в серых пиджаках — главным образом левые журналисты и адвокаты. А над ними, на балконе, шумела публика, по-южному горячая и бесцеремонная.

Впрочем, были и почетные гости, например иностранцы. Они сидели в ложах, возле президиума, и могли наблюдать, как по проходам зала лились потоки—золотой, белый и серенький. Это шли к урнам члены парламента, чтобы подать свой голос.

Перед началом подсчета Чария забежал в ложу своих компаньонов-сообщников, поправил перед зеркалом цветной тюрбан и ордена на шелковом халате.

— Я так нервничаю, так нервничаю, — сказал он скороговоркой. — На улицах какие-то личности собираются в толпы. На парламент оказывают давление. Это не конституционно.

Тутсхолд похлопал его по плечу:

— Друг мой, не волнуйтесь. Здесь, на скамьях, сидят почтенные люди, и они, как все люди, понимают, где их выгода. Вы обеспечиваете прибыль и порядок. Они — за прибыль и порядок. Я вижу: первый голос подан за вас. Это хорошее предзнаменование. Идите, через полчаса вы будете президентом.

Действительно, начала работать счетная машина. Она зарегистрировала первый бюллетень и над столом президиума, на экране, появились цифры:

Чария— 1, Дасья — 0.

— Ну, я иду! — воскликнул, бодрясь, будущий президент и, одернув халат, вышел на сцену.

Мелькали на экране цифры — 10 : 0, 20: 0, 30 : 0... Ни одного голоса за Дасью! В первых рядах нарастал смех. Ха-ха-ха! Провалился красный профессор! Ни одного голоса! Кончена твоя карьера, голубчик. Вот, что значит идти против всех! 50 : 0, 60 : 0!!!

И Сайкл хохотал, тыча кулаком в бок компаньона.

— Утерли нос, а? Идем с сухим счетом!

Расплывшийся в улыбке Тутсхолд пытался умерить восторги американца:

— Дальше будет несколько хуже, Сайкл. Сейчас идут бюллетени из первых рядов. Галерка проголосует за красного. Сухого счета не получится. Мы выиграем скромно — 500 : 120.

Вскоре ноль исчез. 80 : 1. Кто-то из белых халатов проголосовал за Дасью. Триумфальное шествие кончилось, началась борьба. 100 : 12, 120 : 38, 150 : 75, 180 : 114, 200 : 137.

Сайкл уже не хохотал, и Тутсхолд не улыбался. Напряженно морща лоб, он подсчитывал в уме: «Нам нужно, набрать 311, натянуть еще сотню с небольшим, а Дасье — «почти две сотни. Но последние ряды — человек пятьдесят — все за него».

210 : 155, 220 : 179, 230 : 201.

На двести пятьдесят четвертом голосе Дасья вышел вперед.

Красный от стыда и обиды, Чария бочком удалился с трибуны. Он знал механику подсчета и понимал, что надежды нет. Впереди галерка — полсотни надежных сторонников Дасьи. Провал, позорный провал! Почему же партия белых халатов, все эти купцы, фабриканты, чиновники изменили Чарии? Голос неба? Кара за соучастие в убийстве? Да-да, он соучастник: он знал... и не предупредил. И утирая жестким занавесом слезы, Чария вздыхал и кусал губы.

Он стоял, кутаясь в занавес, одинокий, ненужный. Его не искали, проходили мимо, не замечая. Незнакомый голос сказал:

— Я сам предприниматель и все же голосовал за Дасью. Нужно учитывать настроения рабочих. Только Дасья может спасти нас от революции.