Живи! - Артем Белоглазов

— Здр-раствуйте, дети, — пробасил, напирая на букву «р», Грегор. Так всегда здоровался их преподаватель, господин Ростислав. Ян вздрогнул и поспешно спрыгнул на пол, Олесь с Эрикой расхохотались.

— Салют, Грегор! — крикнул Олесь.

— Привет, — сказала девчонка.

Ян нахмурился и вместо приветствия опять забрался на подоконник.

— Чего он? — спросил Грегор.

— Мы тут поспорили, — лениво протянул Олесь. — Ты в курсе, что у нас новый учитель по фортепиано?

— Ага, — кивнул Грегор.

— А слышал, почему Казимирчик уволился?

— Нет.

— Женится! — торжественно провозгласил Олесь. — Продал дом и уезжает в Трапены к какой-то старой деве. Представляешь? Мой папаша под градусом болтал, мол, такому закоренелому холостяку свадьба резко противопоказана. Лучше сразу в петлю: эффект тот же, но без лишних мучений. Так вот, Янчик божится, что вместо Казимира у нас будет госпожа Беата, она раньше в театре работала. И Янчик в нее тайно влюблен.

— Ври больше, — прошипел покрасневший Ян.

— А я говорю, — как ни в чем не бывало, продолжил Олесь, — не Беата вовсе, а какой-то приезжий. Звать его Леонард. Высокий тип с румяными щеками и ярко-синими глазами, в общем, здорово похож на викинга. Ты знаешь о викингах?

— Конечно… э-э… знаю, — пробормотал Грегор. — Этот викинг Леопард станет вести уроки фортепиано? А как же Беата?

— Ле-о-нард, дубина, — поправил Олесь. — Он раскатывает на черном «Фиате» с кожаным салоном и курит сигары. Я сам видел. Вчера он разговаривал с директором в его кабинете, а я случайно проходил мимо, ну и…

— Распустил уши, — мстительно ввернул Ян.

— …услыхал пару фраз, — невозмутимо закончил Олесь. — Короче, у Анжелки щас начнется индивидуалка по фортепиано, и этот Леонард вот-вот объявится. А дуралей Янчик ждет Беату, и мы типа поспорили.

— А кто там на пианино играет? — Грегор махнул рукой в сторону коридора.

— Да старшеклассники балуются. Мы смотрели уже.

С улицы донеслось приглушенное урчание двигателя, хлопнула дверца.

— Ну вот и он, — обрадовался Олесь.

Грегор выглянул в окно: у входа припарковался черный блестящий автомобиль; рослый мужчина в элегантном драповом пальто и белом кашне взбегал по ступеням.

— Ну-с, — Олесь потер ладошки, — подставляйте лоб, милсдарь.

Севший за парту Ян покорно наклонился к Олесю, и тот отсчитал десять звонких полновесных щелбанов. Ввалившиеся в класс ученики не обратили на это внимания и быстро заняли свои места.

— Здр-равствуйте, дети, — секундой позже прогремело от двери.

С новым учителем Грегор познакомился через два дня, когда пришел на индивидуалку по фортепиано. В полутемном коридоре второго этажа перегорела еще пара лампочек, сменить их никто не удосужился, и поэтому Грегор немного страшился. Он двигался вдоль стены и, ведя по ней ладошкой, думал: отчего это на этаже так подозрительно тихо?

Предпоследняя, нужная ему дверь была не заперта. За ней раздавалось глухое покашливание; из щели между косяком и кромкой двери в коридор падал тусклый лучик света. Пахло душистым табаком и дорогим одеколоном.

— Можно? — робко спросил мальчишка, просунувшись в щель.

В классе, откинувшись на спинку стула и задумчиво прикрыв глаза, сидел человек в черных брюках, вязаном жилете и рубашке с галстуком. На вешалке в углу Грегор заметил серое драповое пальто, кашне и фетровую шляпу.

— Можно, — не открывая глаз, сказал мужчина. В руке его дымилась сигара, пепел он стряхивал в расписанное цветочками блюдце из чайного сервиза, которое стояло на опущенной крышке пианино. — Меня, как ты, наверное, знаешь, зовут Леонард. Для друзей — Леон. Надеюсь, мы станем друзьями, Грегор. Ты ведь Грегор, не так ли?

Мальчик кивнул.

— Скажи, Грегор, — учитель не спешил приступать к занятию, — тебе и впрямь нравится… это всё? — Он сделал неопределенный жест. — Разучивание гамм, пение в хоре, нотная грамота. Классическая музыка, наконец? О да, ты способный. Очень. Но задумывался ли ты над тем, что будешь делать по окончании школы? Ну, допустим, поступишь в училище, а затем в консерваторию. А дальше? Как ты станешь зарабатывать на хлеб насущный? Все места в более или менее приличных оркестрах давно заняты. Ты провинциал, эти ваши Беличи, честно говоря, жуткая дыра. Какой-то промышленный монстр по производству не пойми чего с жалкой инфраструктурой. — Леонард обличающе ткнул сигарой в покрытый желтыми разводами, давно не беленый потолок. — Сколько зарабатывают твои родители? Отец, который горбатится на заводе с утра до ночи, и мать, простая бухгалтерша? Можешь не отвечать. Без денег, а денег этих понадобится чрезвычайно много, сольная карьера тебе заказана, будь ты хоть сам Паганини. Я понятно выражаюсь, Грегор? — Учитель открыл глаза и пристально взглянул на мальчика.

Грегор чуть не утонул в этих холодных, как зимнее море, синих глазах. Ему показалось, что он падает в чудовищную бездну, видит нечто совершенно чуждое человеку. «Иди ко мне, — звало таящееся в темных глубинах нечто. — К нам. Присоединяйся. Стань таким же. Играй по нашим правилам, Грегор. По своим правилам. Меняй и устанавливай их. Грегор! Грегор! Ты будешь великим, величайшим! Равным Богу! Сделай шаг!»

Резкий стук вывел мальчишку из транса: в окно залепили грязным снежком. Грегор очнулся и, едва не вышибив дверь, с воплем вылетел в коридор. Натыкаясь на стены, пронесся к лестнице. Как оказался на улице, как бежал из школы — и не помнил. Зато вредина-вахтерша без промедления нажаловалась директору: мол, гоняются, ироды, друг за другом, чисто кобылы на скачках. Этот вон, Грегор, так дверью грюкнул — аж стекла зазвенели, того гляди побьются.

Жуга встретил лаем, надрывным, тоскливым, и тут же забился в конуру. Странное ощущение нереальности ударило по нервам высоковольтным разрядом, тряхнуло, взбудоражило, будто звонок будильника сквозь сон, и всё стало как прежде. Только тогда Грегор пришел в себя.

— Жуга, — позвал он. — Жугочка.

Собака скулила в будке и выходить не хотела. Грегор почувствовал, что совершенно замерз — куртка была расстегнута, шапку он где-то посеял, ботинки промокли насквозь, а брюки были сырые до самых колен. Накатил, разливаясь по всему телу, озноб; пальцы посинели, дрожали. Мальчик, обхватив себя за плечи, заторопился к крыльцу.

«Домой, быстрее домой. В тепло».

Когда Грегор попытался рассказать матери о жутком учителе, она озабоченно взглянула на него.

— Ты, наверно, слегка утомился. Ляг, отдохни. По-моему, ты не выспался. Ваш новый преподаватель — госпожа Беата. Я точно знаю.

— Ничего не переутомился, — обиделся Грегор. — Еще в среду он занимался с Анжелкой, мы с Олесем и Яном видели его «Фиат» во дворе школы.

— Давай-ка лучше я позвоню директору и всё выясню, — ласково сказала мать.

— Давай, — согласился сын. — Пойду пока к себе.

Мать сняла трубку, коснулась телефонного диска. Звонить не имело смысла — она сама помогла Беате устроиться в музыкальную школу. Но она всё-таки набрала номер.

— Слушаю, — раздался голос директора. И мать Грегора, чувствуя весь идиотизм ситуации, поинтересовалась, не работает ли в школе с недавнего времени некий господин Леонард. Высокий и голубоглазый любитель сигар и итальянских автомобилей.

— Кхм, — откашлялся директор, — к сожалению, нет. Увы. С понедельника мы приняли на место учителя Казимира госпожу Беату. Она ведет занятия по фортепиано. Кхм, да. А почему вы спрашиваете? Кхм, разве не вы хлопотали за госпожу Беату?

— Извините, я, кажется, что-то напутала, — мать опустила трубку, щеки и лоб ее горели от смущения. Но ее больше беспокоило поведение сына, чем то, что подумает директор.

Свистопляска с несуществующим учителем продолжалась. Особенно страшным было то, что взрослые не верили Грегору. Ни мать, ни отец, ни преподаватели. Списывали на утомление, на чрезмерную возбудимость детской психики, плохое питание и нехватку витаминов, да на что угодно. От одногруппников толку не было: поначалу всё, связанное с Леоном, они забывали через день-другой, потом счет пошел на часы и минуты.

Когда в мае начались экзамены, никто не заметил Леонарда, сидящего поодаль от остальных членов комиссии. В зале, пустом и гулком, где проходил «академический концерт», каждый человек бросался в глаза. На Леона не обращали внимания, смотрели мимо, сквозь. Он, закинув ногу на ногу, курил ароматную сигару и, выпуская к потолку затейливые дымные кольца, благожелательно взирал на сцену. Иногда театрально аплодировал, иногда морщился. Кашлял в кулак. Наконец пришел черед Грегора; с трясущимися коленками мальчик выбрел на огромную сцену. в голове, звонкой до одурения, не осталось ни одной связной мысли, тщательно отрепетированный этюд, казалось, напрочь выветрился из памяти. Из полутемного зала донесся смешок.