Страж неприступных гор - Феликс Крес

Пьяный моряк с кружкой заорал прямо в ухо капитанше:

— Мамочка! Как тебе?! Скажи — понравилось?! Но ведь правда пон… понравилось, мамочка! Мы тебя все, мамочка, все… мам… мочка, любим!

Мамочка тупо посмотрела на него и снесла ему голову.

У находившихся в каюте перехватило дыхание — кроме тех, кто ничего не видел; те продолжали орать и дальше. Кто-то впереди вскрикнул, другой лишь коротко застонал. Десяток парней одновременно бросились к двери и тут же в ней застряли. Капитанша крошила их живьем; тонкая огненная струйка бесшумно извивалась во все стороны, разрубая на части людей и обстановку в помещении. Сотрясаясь от странных судорог, прибитая к стене красотка водила взглядом направо и налево, и в такт движениям ее головы метался узкий красный шнур. Никто уже не ревел и не хохотал, лишь скулили и выли люди, руки которых отваливались от тел, туловища распадались, словно разрубленные невероятно острым клинком меча. Развалился стол, начала распадаться стена, разрезанная от потолка до самой палубы. На кого-то упала створка двери. Издавал странные клекочущие звуки сидевший на палубе матрос, поднеся к глазам культи обеих рук. У его ног валялась отрезанная вместе с плечом половинка головы веснушчатой девчонки. По палубе разбегались перепуганные счастливчики без пальцев и ушей, без ягодиц или мяса на руке — по сравнению с резней в каюте подобные ранения казались чуть ли не смешными.

Неожиданно красная нить погасла.

Пол был залит кровью и вином из разрубленных и разбитых кувшинов. Хрипели и стонали раненые моряки. Громко храпел спавший возле остатков стола Мевев, на спине которого лежала половина тела коменданта корабельных стрелков. Из угла смотрел совершенно трезвый Неллс, не зная еще о том, что лишился куска кожи на ребрах размером самое меньшее в две ладони. Кто-то плакал, кто-то звал на помощь.

Суматоха на корабле нарастала; пьяная драка на палубе все еще продолжалась, и никого не волновало, что кричат окровавленные матросы, бегущие с кормы. Хотели в морду? Пожалуйста!

Из носового кубрика прибежал второй помощник, пытавшийся до этого успокоить команду. В дверях каюты у него подогнулись ноги.

Сидевшая на койке капитанша извивалась и билась, пытаясь оторвать прибитые к стене руки. По ее лицу текли слезы. Она стонала от боли, то и дело задыхаясь от крика:

— Неллс! Не-е-еллс! Отцепи меня… убью!.. Отцепи, а-а-а!.. Убью-у-у!!!

На палубе детины из Гарды под руководством заместителя Неллса били матросов дубинками и палками, с немалым трудом наводя порядок.

Палубу драили и чистили. Стучал молоток корабельного плотника, который вместе с помощниками сколачивал новую обстановку для капитанской каюты.

Работа двигалась кое-как, поскольку никто на «Трупе» не привык к подобным занятиям. Однако на этот раз наблевано и нагажено было повсюду, а смрад поднимался до самой верхушки грот-мачты — даже парни Риди не могли его выдержать. Скользкая палуба грозила несчастными случаями, из-за которых могла сократиться численность команды.

Она уже и без того достаточно уменьшилась.

Уборка палубы продвигалась с трудом еще и потому, что по приказу капитанши всю работу должны были выполнить виновники вчерашних беспорядков. Им влепили палок, показав справедливое наказание всей команде, собравшейся на главной палубе, — и теперь те же самые люди, едва живые от боли, которых уже начинало лихорадить, неуклюже пытались убраться на корабле.

Слепая Риди стояла там же, где и обычно, — спиной к бизань-мачте, опершись об ограждение на корме. Она наблюдала за подчиненными, то и дело потирая пальцами одной руки ладонь второй, где кожа была чуть светлее. У нее осталось нечто вроде… воспоминаний о боли. Такое бывало. Часто ран уже не было видно, но какое-то время они еще болели.

Какой-то матрос потерял сознание рядом с ведром и осел на палубу с вонючей тряпкой в руке. На корму вскарабкался Мевев.

— Проблема, капитан.

— Проблема — это ты. Нажрался вчера как свинья. До беспамятства.

— Ты тоже.

— Я нет. Впрочем, мне можно.

— О том и речь, — подытожил Мевев и пояснил: — О пьянстве.

— И что с пьянством?

Мевев покачал головой, о чем-то размышляя и глядя то на море, то на палубу. Привыкшая к поведению своего заместителя, Риди его не торопила.

— Все не так. Вообще все. Команда не знает, что такое дисциплина.

— Они исполняют любой приказ.

— И все равно никакого толку.

— Они меня боятся.

— Как сумасшедшую с факелом и бочкой пороха. Они не знают, чего от тебя ждать и как с тобой говорить.

Она внимательно посмотрела на него.

Мевев все так же задумчиво качал головой, подбирая слова и глядя на море, на паруса, на бесчувственного матроса рядом с ведром. Проблема казалась ему чересчур сложной. Он был неглуп, даже слегка пообтерся в разных кругах, но оставался простым человеком. Он видел — что-то не так, но с трудом понимал, что именно. А облечь столь сложные мысли в слова у него вообще не получалось.

— Команда любит, когда ты им показываешь, на что способна… — наконец начал он.

— Ну конечно, — поддакнула она.

Мевев потерял мысль.

— Помолчи, капитан. Иначе я так и не сумею ничего сказать.

Он начал еще раз:

— Команда любит, когда ты им показываешь, будто ты словно какая-то посланница. У кого есть капитанша, которую можно рубануть мечом, а ей ничего? Ни у кого, только у нас. Всем нравится, что ты вытворяешь. Где еще можно собственными глазами увидеть такую бабу, которую Неллс чуть ли не навылет протыкает, а она только верещит и смеется? За работой тебя тоже видели. Как ты отрывала башки имперским. В самом деле отрывала. Никто так не может.

Мевев уставился на море, молча качая головой.

На палубе продолжалась уборка. Паруса никогда еще не ставили столь тщательно.

— Я знаю, что в тебе сидит та дрянь, тот Рубин, — снова заговорил он. — Но команда не знает. Все знают, что ты не приносишь несчастья своей команде, только другим. Рассказывают всякие байки — о том, что тебе зашили Рубин туда, где у всех других сердце. Или что ты носишь его под повязкой в выбитом глазу, такое я тоже слышал. В таверне. И вообще, что ты носишь где-то на себе разные Предметы или… ну…

Мевев снова немного помолчал.

— Если попадается какой-нибудь глупый новичок, — продолжил он, — то ему подсказывают твое настоящее имя. И когда он произнесет его целиком, смотрят, что с ним случится. Известное дело — кого-то начнет трясти, кто-то станет задыхаться, кто-то обосрется. Потом об этом целый месяц говорят. Что и хорошо, поскольку ты для них странная и страшная. Говоришь такому: «Раз напортачил, то прыгай за борт», а он скок — и его уже нет. Ну, понятно — если сразу не выпрыгнет и разозлит тебя, то его вышвырнут за борт другие. Только уже по кусочкам.