Механическое сердце. Черный принц - Карина Демина

Кейрен ее на зимней ярмарке выиграл.

- Быть может, я и трус, - он встал над Лютой.

Злится.

И на щеках появились синие дорожки, которые смахнуть бы, успокаивая. Подойти сзади, обнять, прижаться к широкой спине, и просто стоять, не говоря ни слова.

Муж?

Таннис не нужен другой мужчина. А этот… никогда не будет принадлежать ей.

- Но ты не представляешь, что такое реальная жизнь, - он отобрал чайник, который готов был полететь в него следом за сахарницей. - Такая, в которой тебя могут ограбить, убить, изнасиловать. И я, Люта, не собираюсь брать на себя такую ответственность. Пожалуйста, прояви благоразумие.

…смирись.

И когда Люта расплакалась, он обнял ее. Вот только поверх ее головы глядел на Таннис.

- Почему? - Люта всхлипывала. - Я думала, ты другой, а ты…

- Есть долг перед родом. У тебя. И у меня.

- Мы будем несчастны… мы все будем несчастны… и кому от этого станет легче?

- Не знаю, - Кейрен выпустил ее и, подав носовой платок, велел. - Собирайся.

Ушли.

И в тишине квартиры, которая вдруг показалась Таннис неоправданно огромной, неудобной для одной нее, закружилась голова. Таннис вцепилась в спинку стула, дышала ртом, часто сглатывала, убеждая себя, что нужно переждать.

Перетерпеть.

Она сильная и справится сама… там, за морем… муж? В бездну мужа… всех мужчин, включая Кейрена… она лучше собаку заведет… нет, кошку… дюжину кошек разной масти, как и подобает старой деве. И кресло-качалку. Платок пуховой.

Очочки.

За очочками глаза хорошо прятать, и самой прятаться. Спрятаться хотелось, и Таннис забралась в постель, свернулась калачиком и прижала к животу подушку. Так и лежала, с открытыми глазами, уставившись в одну точку на стене.

…точка-бабочка.

Золотистые крылья. И ромашки… обои выбирали вдвоем, потому что старые начали отслаиваться. И Кейрен сказал, что это хороший повод сделать ремонт. Квартира-то старая, тогда Таннис еще опасалась переступать порог ее. Но он уверил, что уже можно.

Недалеко.

В магазин… и молодящийся продавец в сером, точно пылью припорошенном, пиджаке, листал альбом, рассказывая и про мануфактуру, которая, леди, поверьте, существует уже более двухсот лет… шелкография? Нет, шелк слишком дорого? А вот бумажные, сурьмой крашеные… все знают, что именно сурьма дает такой насыщенный зеленый колер, который не выгорит на солнце… опасно? Ах, леди, не стоит слушать досужие сплетни…

…бабочек увидела Таннис.

Влюбилась сразу.

Бабочки и ромашки… это несерьезно, это больше подойдет совсем юной леди… а ей хотелось быть юной, и Кейрен согласился, что бабочки с ромашками будут замечательно смотреться.

А вечером принес брошь, золотую бабочку с расписанными эмалью крыльями.

- Извини, - сказал, - ромашки не нашел…

Бабочка останется.

Должно же у нее хоть что-то остаться?

- Прости, - Кейрен присел у кровати. А Таннис не слышала, как он вошел. - Я должен был сказать, да?

- Наверное.

У нее нет права требовать что-либо, она и не собирается.

- Я боялся, что все будет… так.

Он наклонился, уткнулся головой в скрещенные руки. Волосы мокрые… дождь? Или снег уже? Зима близко, а зимой солнца мало.

- Я не отпущу тебя… ты же понимаешь, что не отпущу. Не смогу.

И руки холодные. Перчатки потерял, пальцы вот побелели, ногти же сделались синими. И белые лунки на них проступили… потом будет жаловаться, что кожа сухой стала, трескается.

- Таннис, скажи что-нибудь… ты злишься?

- Нет.

И вправду это не злость.

- Я… хотел бы, чтобы все было иначе.

Жесткая ость волоса торчит, а пух слипся. И Таннис разбирает пряди неповоротливыми пальцами.

- Ты должен.

- Должен… я цветов не принес… но они не спасли бы, верно?

- Верно.

Сейчас с ним легко соглашаться.

Вместо цветов Кейрен принес резкие запахи осени. Его глаза - лужи, в которых тонет город. Его щеки - холодный камень стен, с которым придется расстаться.

Она уедет к морю.

И купит дом на берегу, непременно с красной черепитчатой крышей. Она будет вставать затемно, не в силах одолеть старую привычку, и выходить на берег. Поставит под навесом стул и столик, сделает. Таннис умеет обращаться с инструментом.

…Кейрен, перехватив ее руку, целует. Холодные губы скользят по запястью, и надо бы оттолкнуть, сказать, чтобы убирался прочь… заплакать…

И потерять время, которого уже почти не осталось?

Там, на неведомом берегу, у Таннис будет уйма дней, а в переложении на часы и минуты вовсе бесконечность. И старая дровяная плита с дурным характером. Чугунная сковорода. Песок. И молотый кофе… Кофе Таннис не любит, но привыкнет.

Сейчас и здесь она цепляется за Кейрена, губами собирая воду со щек его, с колючих ресниц, с горячей воспаленной чешуи, что исчезает, стоит лишь прикоснуться.

- Я не позволю тебе уйти.

Шепот. И грохот его пульса. Узкие плечи и промокшая насквозь рубашка.

- Ты пешком шел?

- Бежал…

- Дождь?

- И снег тоже… я боялся, что опоздаю, что ты уйдешь… след остынет. Если бы ты ушла, я бы тебя нашел…

Таннис осталась.

Еще несколько дней. Еще несколько слов. И прикушенная, до крови прокушенная губа. Его кровь солона, как вода того безымянного моря, на берегу которого Таннис поставит дом.

И глядя на темные воды, станет вспоминать о нем.

- А экипаж почему не взял? - ткань прилипла к коже, и Кейрен дрожит, от холода и не только. Эту дрожь не унять прикосновением, но Таннис пытается.

- Не подумал… я так боялся не успеть.

Шепот.

Шелест. И треск рвущейся ткани, он освобождается от нее, торопится и в то же время медлит, не спеша избавить Таннис от платья. Пуговица за пуговицей. Горячее дыхание по коже.

- Я здесь…

…пока еще.

- Ты здесь, - он повторяет, отстраняясь, касаясь нежно. Болезненная ласка.

Беспокойное сердце.

- Я хотел бы солгать, что все будет по-прежнему, что ничего не изменится для нас… - он не отводит взгляд.

…Таннис ненавидит осень за то, что осень прячет солнце.

- Но ты не будешь.

- Я не хочу лгать тебе. Другим, но только не тебе… простишь?

Простила, уже давно.

От остального Таннис спрячется на берегу. Пусть песок будет белым, как его кожа… и таким же шершавым… камни-чешуя… кости-дерево… и бездна времени для нее одной.

То, которое отведено двоим, заканчивается.

Только Кейрен не спешит отпускать ее.

- Что мне сделать, чтобы ты была счастлива? - он лежит, прижав Таннис к себе, и слышно, как колотится его сердце.

- Останься… хотя бы сегодня останься.

Сегодня.