Невинные - Джеймс Роллинс

Затем стригой ростом с ребенка уволок его за ноги в лес. Там он и умер, и его горячая кровь протопила в грязно-белом снегу глубокие дыры, исходящие паром. И все это время ребенок пел высоким чистым голосом немецкую народную песню. Там и пришел бы конец несчастной жизни Леопольда, но мальчишка предпочел превратить его в монстра.

Леопольд отбивался и отплевывался от крови, льющейся в рот — пока отвращение не сменилось голодом и блаженством. Пока Леопольд пил, ребенок продолжал петь.

В конце концов, война — блаженное время для стригоев.

К великому стыду Леопольда, он пировал.

А потом однажды встретил человека, укусить которого не мог. Чувства подсказали ему, что одна-единственная капля крови этого человека прикончит его. Незнакомец заинтриговал его. Как врач, Леопольд хотел постичь его секрет. И потому искал его ночь за ночью, следил за ним неделями, прежде чем отважился заговорить. И когда наконец предстал перед незнакомцем, тот выслушал слова Леопольда и понял его отвращение к тому, во что он превратился.

В свою очередь незнакомец открыл ему свое истинное имя — имя, преданное Христом такому проклятию, что Леопольд по сей день осмеливался даже думать о нем лишь как об Окаянном. И в тот момент Леопольду был предложен путь к спасению, способ тайно послужить Христу.

Как раз этот путь и привел его в эту крипту под Дрезденом.

Преклонив колена, он перечислял свои грехи вместе с другими.

Леопольду было велено разыскать сангвинистов, влиться в их ряды, но оставаться в Ордене глазами и ушами Окаянного.

Тогда он принес присягу — как должен был поступить опять сегодня ночью.

Наверху упала новая бомба, с трясущегося потолка крипты посыпались комья земли. Кающийся слева от него вскрикнул. Леопольд не проронил ни звука. Смерть его не страшила. Он призван для высочайшего предназначения. Он исполнит удел, предначертанный тысячелетия назад.

Кающийся снова взял себя в руки, перекрестился, закончил досказывать свои грехи и наконец прервал вереницу слов. Он вверил свои грехи Богу. И теперь может быть очищен.

— Раскаиваешься ли ты в своих грехах из чистейшей любви к Богу, а не из страха проклятия? — вопросил сангвинистский святой отец у соседа Леопольда.

— Да, — отвечал тот.

— Так восстань же пред судом. — Лицо святого отца скрывалось во тьме под капюшоном.

Дрожа, кающийся встал и открыл рот. Подняв золотой кубок, святой отец налил ему на язык багряное вино.

Тот немедленно зашелся криком, изо рта у него повалил дым. Зверь то ли не до конца раскаялся, то ли откровенно лгал. В чем бы ни состояла причина, душа его была осуждена как нечистая, и тело его не смогло принять святости Христовой крови.

Вступая в Орден, этому риску подвергали себя они все.

Монстр упал на каменный пол и задергался в конвульсиях, оглашая пространство воплями, заметавшимися среди голых стен. Леопольд склонился, чтобы коснуться, утихомирить, но прежде чем его рука дотянулась, тело рассыпалось во прах.

Леопольд вознес молитву по стригою, стремившемуся встать на путь истинный, хоть сердце его было и не совсем чисто. А затем преклонил колени и снова сложил руки.

Закончив свою долгую исповедь, он замер в ожидании вина. Если путь его праведен, он не обратится в пепел перед этим святым сангвинистом. Если он — и тот, кому он служит, — заблуждаются, одной капли вина будет довольно, чтобы выявить это.

Он открыл рот, принимая кровь Христову в свое тело.

И остался жив.

Леопольд вернулся в свое трясущееся тело, стиснутый со всех сторон острой соломой. Он никогда не считал свое обращение из стригоя в сангвиниста грехом, нуждающимся в искуплении.

Почему Бог ниспослал ему это видение?

Почему сейчас?

На одно тошнотворное мгновение его охватила тревога. Наверное, Бог ведает, что его обращение состоялось под фальшивым предлогом, что Леопольду суждено предать Орден, как Окаянный предал Христа.

Он долго лежал там, раздумывая об этом, а затем отогнал свои страхи.

Нет.

Видение было ниспослано как раз потому, что его миссия праведна.

Тогда Господь даровал ему жизнь для служения Окаянному и снова даровал ее сегодня. Как только солнце закатится и спасатели отправятся на ночлег, он выберется из тюка и под покровом тьмы продолжит исполнять свое предназначение, чего бы это ни стоило.

Ибо так повелел Господь.

Глава 20

19 декабря, 13 часов 44 минуты

по центральноевропейскому времени

Рим, Италия

На глади Тибра Иуда налег на весла, и его изящная деревянная лодочка рывком одолела изрядное расстояние по воде. Солнечные блики плясали на серебристой реке, слепя взор. В самом конце года и свет солнца, и его скудное тепло — истинное наслаждение.

Над головой кружила стая ворон, скрывшихся было в голых ветвях парка вдоль набережной, потом вновь взмывших черными силуэтами на фоне ослепительного зимнего неба.

А внизу Иуда заставлял свое тело продолжать ритмичную работу, продвигаясь вниз по Тибру, изо всех сил стараясь удержать ровно лодку, заплясавшую в кильватерной струе прошедшего мимо катера. Вокруг него по реке шастали более крупные суда. Его хрупкая деревянная скорлупка может запросто разлететься вмиг в мелкую щепу. В эту пору года он единственный гребец, отважившийся бросить вызов зимнему холоду и риску столкновения со скоростными катерами, паромами и торговыми судами.

Его телефон чирикнул, сообщая об очередном текстовом сообщении от секретарши.

Иуда вздохнул, зная его содержание, даже не читая. Он видел это в новостях еще до того, как забрался в лодку. Папский поезд уничтожен. Выжил один кардинал. Все остальные, находившиеся в поезде, погибли.

Он снова налег на весла.

Теперь, когда предвозвещенное трио погибло, никто не встанет у него на пути.

Последнее сообщение брата Леопольда упоминало о Первом Ангеле, том самом, коему уготовано воспользоваться книгой как оружием в грядущей Войне Небесной. Раз на прорицании поставлен крест, этот ангел вряд ли представляет дальнейшую угрозу, но оставлять болтающиеся концы Иуда не любит.

Капитан парома дал гудок, и Иуда поднял руку в приветствии. Моряк поправил свою черную фуражку и помахал в ответ. Они приветствовали друг друга чуть ли не каждый день вот уже почти два десятка лет. Тот мужал на глазах у Иуды, из тощего юнца, путающегося в рычагах управления, превращаясь в тучного старика. И все равно Иуда даже имени его не знает.