Пираты Венеры - Эдгар Берроуз

Моментально вскочив на ноги и схватив Дуару за руку, оттащил ее в сторону, когда вир слепо бросился в атаку. Он промчался мимо нас, шипя и воя, а затем повернулся, но не в том направлении.

Я понял, что тварь ослепла. Рискуя сорваться, мы с Дуарой соскользнули с выступа, на котором столкнулись с ящером. Если бы остались там еще на мгновение, то были бы убиты или изувечены яростно стегающим во все стороны хвостом разъяренного чудовища.

Счастье благоприятствовало нам. Мы оказались на другом выступе, находившемся немного ниже. Над нами раздавались шипящие вопли вира и удары хвоста по каменистому склону.

Из страха, что тварь может спуститься вслед за нами, мы спешили, рискуя даже больше, чем раньше, и не останавливались, пока не оказались на относительно плоской площадке. Там присели отдохнуть, задыхаясь от усталости.

— Ты была восхитительна! — обратился я к Дуаре. — Но рисковала жизнью, чтобы спасти меня. В следующий раз будь осторожнее.

— Мне просто страшно остаться одной. И я заботилась только о себе.

— Не верю. — По правде говоря, я не хотел верить ее словам. Другое объяснение было бы гораздо милее и приятнее.

— Так или иначе, — заключила Дуара, — а мы узнали, кто проложил тропинку.

— И что наша прекрасная долина может оказаться не такой безопасной, как кажется, — добавил я.

— Но тварь поднималась из долины в лес, — возразила Дуара, — наверное, вир живет там.

— Короче, нам надо постоянно быть настороже.

— Теперь у тебя нет копья. Большая потеря — ведь оно спасло тебе жизнь.

— Видишь, чуть дальше внизу, — указал я, подняв руку, — изгибается полоса леса. Она, видимо, следует за извивами ручья. Там мы, пожалуй, сделаем новое копье. И там вода — я прямо-таки погибаю от жажды.

— И я тоже, — заявила Дуара, — и хочу есть. Может, ты убьешь еще одного басто?

Я засмеялся.

— Теперь я и тебе смастерю копье и лук со стрелами. Судя по тому, как ты с ними управляешься, басто скорее убьешь ты, чем я.

Мы неторопливо двигались по лесу. До него оставалось около мили по мягкой траве бледно-фиолетового оттенка. Вокруг в изобилии росли цветы — пурпурные, голубые и бледно-желтые; их листья, как и они сами, совершенно непривычны для земного глаза. Иные оттенки цвета человеческий глаз никогда не видел, а в языке нет подходящих названий.

Такое необычное восприятие рождало странное ощущение. Я бы назвал его одиночеством чувств. Ведь каждое наше чувство живет в своем собственном мире; рядом с ним существуют другие чувства, но само оно ничего не знает о мирах других чувств.

Мои глаза видят цвет, но пальцы, уши, нос, язык никогда не воспримут этого цвета. Я не могу даже описать его так, чтобы вы ощущали данный цвет так же, как и я. Тем более если речь идет о цвете, который вы никогда не видели. Еще труднее описать запах и вкус или ощущение от восприятия какой-нибудь неизвестной доселе субстанции. Только с помощью сравнений можно охарактеризовать ландшафт, расстилавшийся перед моими глазами, так как в земном мире нет ничего для сравнения: сияющий облачный покров над головой, неяркие луга и леса мягких пастельных цветов и далекие, закутанные в туман горы — без густых теней и резких контрастов, странные, прекрасные и волшебные, все интригующее, возбуждающее, неотразимое, всегда зовущее к более близкому знакомству и новым приключениям.

На равнине между обрывом и лесом росли одиночные деревья. Под ними лежали и паслись на открытых местах животные, которых мне никогда не доводилось видеть — ни здесь, ни на Земле. Даже при первом взгляде было ясно, что представлено несколько различных семейств и многочисленные роды.

Некоторые большие и неуклюжие, другие — мелкие и изящные. Все они находились слишком далеко от меня, чтобы различить подробности. Впрочем, я был этим доволен, ибо среди диких зверей по крайней мере некоторые могут оказаться опасными для человека. Но, как и все животные, за исключением голодных хищников и людей, они не обнаруживали намерений напасть на нас, пока мы не сталкивались с ними или не подходили слишком близко.

— Я вижу, мы не останемся голодными, — заметила Дуара.

— Надеюсь, что некоторые из маленьких существ превосходны на вкус, — засмеялся я.

— Например, вон тот под деревом наверняка очень вкусен, — она показала на огромное, как слон, лохматое существо. У Дуары определенно было чувство юмора.

— По-видимому, ему в голову пришла та же самая идея насчет нас, — предположил я. — Оно приближается!

Огромный зверь двигался к нам. До леса все еще оставалось около сотни ярдов.

— Может, побежим? — спросила Дуара.

— Боюсь, что это может плохо кончиться. Ты знаешь, зверь почти инстинктивно станет преследовать существо, бегущее от него. Думаю, что лучше всего продолжать не спеша двигаться к лесу. Если тварь не увеличит скорости, мы дойдем до деревьев быстрее его, если же побежим, он наверняка нас догонит, потому что из всех существ человек, похоже, одно из самых медлительных.

Продолжая идти, мы все время оглядывались на идущее за нами лохматое чудище. Оно брело по-прежнему спокойно, но его широкие шаги постепенно сокращали расстояние между нами. Стало ясно, что он догонит нас раньше, чем мы доберемся до леса, и я чувствовал полное бессилие своего хилого лука и тоненьких стрел перед приближающейся горой мяса.

— Прибавь шагу, Дуара, — приказал я.

Она пошла быстрее, но, сделав несколько шагов, оглянулась.

— А ты?

— Не спорь, — оборвал я разговор несколько резко. — Делай, что тебе говорят.

Она остановилась, поджидая меня.

— Я сделаю то, что ты просишь, но не хочу, чтобы ты жертвовал собой ради меня. Если тебе суждено умереть, умру с тобой. Кроме того, Карсон Нейпер, помни: я дочь джонга и не привыкла, чтобы мне приказывали.

— Если бы меня не занимали более важные вещи, я бы выдрал тебя, — прорычал я.

Она посмотрела на меня испуганно, затем гневно топнула маленькой ножкой и закричала:

— Ты помыкаешь мной, потому что нет никого, кто бы защитил меня, — выкрикивала она. —Я ненавижу тебя, ты… ты…

— Но я стараюсь защитить тебя, Дуара, а ты затрудняешь мне задачу.

— Я не нуждаюсь в твоей защите, лучше умру. Больше чести в том, чтобы умереть, чем позволить говорить так: я дочь джонга!

— Как мне кажется, ты уже сообщала это несколько раз раньше, — спокойно заметил я.

Она вскинула голову и пошла не оглядываясь. Даже ее маленькие плечи и спина излучали оскорбленное достоинство и сдерживаемый гнев.

Я оглянулся. Могучее животное было меньше чем в пятидесяти футах, лес впереди примерно на таком же расстоянии. Дуара не оборачивалась. Я остановился и повернулся лицом к колоссу. К тому времени, как он разделается со мной, Дуара, возможно, будет в безопасности на ветвях ближайшего дерева.

Я поднял было лук, но стрелы остались в грубом колчане, который я соорудил, чтобы держать их за правым плечом. У меня хватило разума понять, что они лишь разъярят волосатую гору мускулов.

После того как я остановился, животное стало приближаться медленнее и более осторожно. Два широко расставленных маленьких глаза внимательно оглядывали меня, два больших ослиных уха нацелились вперед, дрожащие ноздри расширились.

Теперь зверь приближался очень медленно. Внезапно костистая выпуклость, простирающаяся от его носа до лба, начала подниматься, и я с изумлением увидел торчащий рог. Рог поднимался, пока не стал выдаваться вперед под углом в сорок пять градусов. Это было ужасное оружие нападения.

Он еле двигался. Знание земных животных научило меня, что редко кто начинает атаку, если его не провоцировать. Я поставил свою жизнь на то, что такое же правило действует на Венере. Разумеется, имеются и другие побуждения, кроме чувства страха и злобы; самое действенное из них — голод. Однако существо казалось мне травоядным; оставалось надеяться, что это действительно так. Но я не мог забыть басто, который по виду напоминал американского бизона, однако был всеядным.

Осторожный зверь подходил ближе и ближе, медленно, очень медленно, как будто все сильнее сомневался. Он возвышался надо мной, как живая гора. Я ощущал его горячее дыхание на своем теле; но, что гораздо важнее, — мог чувствовать его запах, — приятный запах травоядного животного. Мои надежды возрастали.

Животное приблизило свою морду; низкий рев вырвался из огромной груди; ужасный рог коснулся меня, затем ткнулся холодный, мокрый нос. Оно фыркнуло. Рог медленно опустился.

Внезапно животное повернулось и помчалось прочь, поднимаясь на дыбы и подпрыгивая, словно игривый молодой бычок, скачущий и подпрыгивающий, вытянув короткий хвост. Вид у него самый нелепый — как у паровоза со скакалкой. Я засмеялся, возможно, немножко истерически, потому что колени внезапно ослабели и задрожали. Если я и не побывал рядом со смертью, то во всяком случае мысленно уже приготовился к ней.