Там, где меняют законы (сборник) - Юлия Латынина

Денис замолчал.

Извольский не отвечал. Он сидел, неожиданно маленький в своей огромной гостиной, посеревший и какой-то осунувшийся.

– И что же мне делать? – как-то по-детски спросил директор.

– Как – что? – сказал Денис. – Володарчук еще не улетел?

– Нет, – вяло сказал Извольский, – он там с руководством областным совещается. Вроде в два у них вылет.

– Так езжайте к нему! – закричал Денис, – это же его шанс, понимаете! Он вечером выступает перед шахтерами! Завтра он вернется национальным героем! Разоблачителем мафии! И он имеет право принять жесткие меры – после таких документов!

Извольский медленно встал.

– Ну что ж, посмотрим, – промолвил он.

До здания городской администрации, где вице-премьер совещался с энергетиками и военными, они доехали за пятнадцать минут. Вел Калягин. Извольский полулежал на заднем сиденьи, полузакрыв глаза и нянча сломанную при покушении руку.

Черяга помог директору выйти из машины: тот по-прежнему сильно хромал и морщился при каждом шаге.

Их пропустили без слов и провели в кабинет мэра Ахтарска, куда через десять минут, один, без свиты, вошел Володарчук.

– Ну что, одумались? – спросил вице-премьер.

Извольский швырнул папку на стол.

– Вот, – сказал он.

– Что – вот?

– Это документы, – сказал Извольский, – из которых следует, что забастовски шахтеров в Чернореченске организовывались бандитами, а бюджетные деньги, выделяемые на шахтеров, шли в общак.

Володарчук без особого энтузиазма раскрыл папку.

– Это все? – осведомился московский чиновник.

– Нет, не все. Вы в шахте спрашивали, правда ли это, что я приказывал стрелять в шахтеров. Так вот – это правда. И бандиты, которым я приказал это сделать – в сговоре с другими бандитами, теми, о которых говорится в папке. И если вы не разгоните шахтеров, то завтра это сделает Премьер.

Брови Володарчука выгнулись.

– Не который в Белом Доме, – пояснил Черяга, – а который Иван Фомичев по кличке Премьер.

– И?

– И в оплату я должен буду отдать ему завод, – сказал Извольский.

Володарчук поднял на директора спокойные глаза.

– Но ведь это очень хорошо, – сказал он, – шахтеров разгонят, а правительство здесь не при чем. Может, даже урок остальным выйдет…

– Вы что, не понимаете? – заорал Извольский, – мой завод будет принадлежать бандитам! Вам очень понравится, если пятый по величине в мире завод будет платить в общак?

– Правительство не волнует, будет ваш завод платить в общак или нет, – спокойно сказал вице-премьер, – правительство волнует, будет ли он платить налоги. А он, кстати, этого не делает.

На Извольского было жалко смотреть. Тридцатичетырехлетний мужик схватился за сердце и выглядел так, словно его вот-вот хватит инфаркт.

– Но вы сейчас едете на рельсы, – заговорил Черяга, – вы можете рассказать всю правду шахтерам. Это покончит с забастовкой. А если нет, после этого правительство имеет полное моральное право применить силу!

– Вы это серьезно? – спросил вице-премьер. – Вы предлагаете мне сказать шахтерам, что они не получат денег? Да кто после этого за меня проголосует? На основании каких-то непроверенных бумаг вы хотите, чтобы я заявил на всю страну, что деньги из федерального бюджета идут в воровской общак?

– Из-за этих бумаг убили шестерых, – сказал Черяга, – в том числе моего брата.

Но вице-премьер обладал удивительной привычкой не слушать замечаний собеседника, если они не совпадали с его собственными мыслями. Он не дал Черяге договорить и продолжал:

– Как вообще к этому отнесутся наши западные партнеры? Нам что, после этого МВФ хоть один кредит даст? Новый вид займа введет – «на поддержку общака?» Вы соображаете, что говорите?

Извольский встал:

– Это из-за того, – спросил он в упор, – что я не продался «Ивеко»?

– Да как вы смеете! – завизжал вице-премьер.

Извольский потянул к себе папку.

– Оставьте бумаги! – приказал Володарчук, – я разберусь.

– Перебьешься, – прошипел в лицо ему Извольский. Лицо его исказилось, и директор дико заорал:

– Передай своим московским дружкам, что хрен с маслом они получат, а не завод! Я лучше продам акции бандиту, чем банку! Понял?

Хлопнул дверью и, хромая, заковылял прочь. Черяга выбежал за ним.

В машине с Извольским началась истерика. Он наорал на Черягу, который не пустил его за руль, потом закричал, что застрелит Премьера, а потом спрятал лицо в ладони и глухо, по-волчьи завыл.

Из машины его выволакивали вдвоем, Черяга на пару с Калягиным, гендиректор вцепился в рычаг переключения скоростей и порывался ехать обратно стреляться с Володарчуком, а потом вдруг как-то неожиданно быстро затих, отмахнулся от Дениса и ушел в кабинет.

Черягу отвели в комнату для гостей, с отдельным туалетом, отделанным розовым кафелем, и кроватью шириной с озеро Байкал. Черяга как-то не протестовал. В Чернореченске его ждали три трупа и ментовка, скорее всего осведомленная об их происхождении и наверняка оным интересующаяся.

Часа через два по телевизору показали речь вице-премьера на железнодорожных путях. Московский чиновник сказал, что правительство во всем разберется и выплатит шахтерам те деньги, которое оно им должно, а те, которые оно им не должно, постарается взыскать с посредников.

После этого премьер отбыл в Москву. Из-за разницы во времени он вполне успевал на праздник в банке «Ивеко».

Телекорреспондент спросил у одного из членов стачкома, будут ли они продолжать бастовать, и тот ответил, что стачком решил бастовать до тех пор, пока не правительство не начнет перечислять деньги. По правде говоря, то, что решил стачком, ни капли значения не имело. Толпа людей на рельсах казалась к этому времени совершенно неуправляемой.

Глава седьмая Разводка

Было около двух часов ночи, когда Денис проснулся и встал. Его комната находилась в боковом крыле здания, наискосок от кабинета Извольского, и Денис увидел бледный свет лампы в окне директора.

Денис прошел красивым коридором со стенами белыми, словно кости мертвеца, и постучался в дверь. Потом вошел внутрь.

Извольский, с босыми ногами и в старых потертых джинсах, сидел за гостевым столиком в собственном кабинете. Тяжелое рыхловатое тело утопало в черном кожаном кресле, одинокая лампа освещала бледное лицо и бутылку дорогого коньяка на столе. Бутылка была полная, рядом с бутылкой стоял пустой же стакан. Перед бутылкой стоял обыкновенный белый телефон с покатым брюшком, и тут же лежали два мобильника.

В полутьме, без россыпи огоньков на селекторе и свиты, лицо гендиректора казалось почти человеческим.

– Присаживайся, – сказал Извольский.

Денис сел и налил себе стакан, но пить не стал.

– Звонка ждете? – сказал он, указывая на телефоны.

– Да.

– И от кого?

– От Премьера. Должен позвонить и сказать, что пикет снят. А Негатив против этого по тем или иным причинам не возражает.

– Он сейчас что – в Чернореченске?

– Да. Ты пей коньяк. Хорошее пойло.

Денис отпил глоток. Коньяк был действительно потрясающий.

– А что это за банк «Ивеко?» – спросил он.

– Есть московский банк, который играет в ту же игру, что и Премьер. Володарчук сказал, что если я продаду завод московскому банку, то банк «Ивеко» прокредитует правительство, правительство выплатит шахтерам то, что они требуют, и шахтеры уйдут с рельс.

Черяга помолчал.

– Значит, – сказал он, – у вас было два выбора: либо продать завод банку, и банк заставит правительство убрать шахтеров с рельс, либо продать завод бандитам, и они опять-таки уберут шахтеров с рельс?

– Да.

– И вы предпочли бандита?

Извольский промолчал.

– По-моему, вы неправы. Если денег у правительства действительно нет, а банк согласен их дать…

– Конечно, согласен! – ядовито сказал Извольский. На практике это будет выглядеть так: банк «Ивеко» возьмет бюджетные деньги правительственных учреждений, которые бесплатно держат у него расчетный счет, и эти бюджетные деньги он бюджету же одолжит под сто процентов годовых. После этой блистательной финансовой операции правительство направит свои собственные деньги, одолженные ему банком Ивеко, на покрытие своих же элементарных обязательств, а государственный долг увеличится на двести миллионов долларов или сколько там «Ивеко» ссудит правительству. А банк получит сто процентов годовых плюс мой завод.

– А вам с заводом расставаться не хочется?

– Я не отдам завод банку, – сказал Извольский. – Понятно? Между банком и бандитами я выбираю бандитов. Потому что банк «Ивеко» ничего другого не умеет, кроме как брать бюджетные деньги и ссужать их бюджету. Это его фирменная операция. Ноу-хау. Стой поближе к кормушке и лопай на халяву. А халява кончается. Семьдесят миллиардов долга, восемьдесят миллиардов долга, сто миллиардов – сколько веревочке не виться, а совьется она в петлю. Петля называется обесценение рубля. А обесценение рубля означает, что банк «Ивеко», который брал дешевые кредиты в долларах на Западе и кредитовал государство в рублях, вылетает в форточку с шумом и свистом.