Там, где меняют законы (сборник) - Юлия Латынина

Вице-премьер пожал плечами, даже не собираясь отвечать на такие вздорные утверждения.

– А кстати, – внезапно встрепенулся вице-премьер, – это чьи машины, на которых мы едем? Областные?

– Заводские машины, – с гордостью сказал Извольский, – администрация к нам обратилась, мы выделили.

– Заводские? – Володарчук недобрым глазом оглядел отделанный красным деревом салон «Брабуса». – А почему, собственно, вы на иномарках ездите, а? Вы вот сталь Горьковскому автозаводу поставляете?

– Нет, не поставляем, – зло ответил Извольский, – они нам за последнюю партию два миллиона не заплатили, вот и не поставляем.

Вице-премьер на мгновенье запнулся, но потом сознание его обошло ответ директора, как мелкую лужу на чистой дорожке, и Володарчук грозно спросил:

– Нет, вот вы хлопочете о российской промышленности! Вы приходите ко мне и имеете наглость заявлять, что ваш завод развалится, если правительство не устроит вам тут Кровавое воскресенье. Между прочим, вы хоть помните, что за Кровавым воскресеньем была революция девятьсот пятого года? А когда речь идет о реальной поддержке российской промышленности, не словом, а рублем, вы покупаете вместо «Волги» иномарку!

Извольский не мог поверить своим ушам. Этому человеку говорили, что если правительство не пошевелит своей толстой задницей, накроется один из крупнейших металлургических комбинатов, а он в ответ спрашивал директора, почему тот ездит на иномарке! А хоть на помеле!

– У вас государству сколько акций принадлежит? – меж тем продолжал вице-премьер, – двадцать процентов?

– Нисколько, – сказал Извольский, внутренне сгорая от бешенства.

– Как нисколько? – изумился Володарчук, – я же помню, у государства пакет пятнадцать процентов.

– Это не у нас, – сказал Извольский, – у нас все продано.

– Так какого же черта вы требуете от государства, чтобы оно вам помогло? – искренне возмутился Володарчук.

Крупное некрасивое лицо Извольского окаменело.

– А что, – спросил он, – государство должно охранять только те компании, которые ему принадлежат? А я думал, что я налоги плачу именно за то, чтобы меня государство охраняло. Или я не прав? Или я налоги плачу только затем, чтобы мои деньги были отданы шахтерам, которые их сами заработать не могут?

Володарчук задумался.

– Ну что ж, – сказал он, – мы, конечно, можем попытаться что-то сделать. Но в обмен на известные обязательства с вашей стороны…

– Например?

– Ну, например, я совершенно не понимаю вашего нежелания сотрудничать с «Ивеко».

Извольский закрыл глаза. Ровный, почти неслышный рокот двигателя вдруг взмыл в его ушах до комариного писка, и пейзаж за окном растворился в сплошной тьме, словно дешевая акварель с соснами и дорогой, на которую плеснули ведром воды

– Наша позиция твердая, – услышал сквозь вату Извольский, – российскую промышленность мы будем поддерживать, а мирных людей разгонять не будем.

– А скажите, вы в юности троцкизмом не увлекались? – уже не в силах сдерживаться, спросил директор.

– При чем здесь Троцкий?

– А это, кажется, его лозунг – ни мира ни войны, а армию распустить.

Вице-премьер побледнел от злости.

– Ну, знаете, – сказал он, – это выходит за всякие рамки…

– Знаю, – сказал Извольский, – Витя, останови машину.

– Что?

– Мы уже с Иваном Трофимовичем обо всем поговорили, – горько сказал Извольский, – куда нам, провинциалам, со свиным рылом да к кремлевской кормушке.

Джип подрулил к обочине, и Извольский, ни слова не говоря, выпрыгнул из машины.

Вокруг было уже довольно темно и пустынно: до Ахтарска оставалось километров восемь, и по обе стороны дороги тянулся подтопленный в болоте еловый лес, и в десяти метрах белела табличка: «Нееловка». Одна из пустых заводских машин, черная «Ауди», заметив директора, вывернулась из колонны и остановилась у обочины. Внутри машины был только водитель.

Извольскому вдруг стало ужасно неуютно.

Он вспомнил, как вчера играл в классики с прокатным станом, и подумал, что сейчас он так же беззащитен, как и тогда.

Директор побыстрее залез в «Ауди» и проговорил:

– Домой.

Машина полетела по узкой дороге.

На холме мелькнула красная кирпичная церковь – церковь эту построил сам Извольский: правда, деньги, на которые он эт сделал, списали с налогов. Церковь была огромная, пятикупольная, ярко сверкающие купола были крыты нитриттитаном. Раньше этой штукой покрывали боеголовки, а теперь какой-то шустрый инженер с ядерного завода в Златоусте–36 наловчился крыть им церковные купола, и Извольский выменял нитриттитан по бартеру в обмен на оцинкованный лист.

По той же технологии была крыта и огромная чаша со святой водой, располагавшаяся в пристроенной сбоку часовенке.

Извольский вышел из машины и подергал за ручку тяжелых, окованных бронзой дверей: церковь была заперта. Водитель его забарабанил в боковую дверь, где-то в церковной ограде залилась лаем собака, и минут через пять из двери высунулся недовольный батюшка. Батюшка обозрел одинокую «ауди» и заметил:

– Ну чего барабанишь, как оглашенный? Закрыто.

– Открывай, – распорядился водитель, – хозяин приехал.

Батюшка всполошился и побежал открывать.

Извольский, не крестясь, прошел внутрь. Батюшка щелкал выключателями, в храме одна за другой загорались тусклые лампочки, стилизованные под свечи, из витражей лился последний свет от уже закатившегося солнца.

Извольский привалился к толстой гранитной колонне и рассеянно смотрел в лицо высокого и худого человека с длинным свитком, взиравшего на него с правого ряда неоконченного еще иконостаса. Лицо у человека было впалое и грустное, и в свитке, усеянном старославянскими буквами, точно не было ничего написано ни о счете прибылей и убытков Ахтарского металлургического комбината, ни о коксовых батареях, ни о домне номер пять.

Грех ярости, овладевший гендиректором, когда он выскочил из машины вице-премьера, потихоньку уступал место греху еще более скверному: отчаянию. Правительство не собиралось ни платить шахтерам, ни разгонять их. Ни мира ни войны, а армию распустить. Вы знаете, мы отдали ваши налоги нашим банкам, и теперь мы не можем заплатить по долгам шахтерам. Может быть, чтобы решить проблему, вы продадите банку меткомбинат? «Может быть, само рассосется». А почему вы не ездите на «Волгаре», господин-товарищ гендиректор? Давно вас райком по этому поводу не песочил? В это трудно поверить – но все, что хотел московский гость, – это просто еще чуть-чуть отсрочить кризис и продемонстрировать приехавшим с ним телевизионщикам, что правительство держит руку на пульсе и реагирует. Тоже мне реакция: давайте еще чуть-чуть погодим, давайте еще чуть-чуть отсрочим, а там начнется осень, а за осенью зима, а зимой в Сибири на рельсах сидеть плохо – еще примерзнешь задницей.

Ну а заводу что делать, его гендиректору и десяти тысячам рабочих? Помирать с голоду? Тоже выходить на рельсы? Или отдать завод московскому банку, который, действительно, сможет в один момент прекратить забастовку?

За спиной Извольского раздался о тихий шорох: батюшка из всех сил тянул на себя дверь и повторял:

– Да закрыто же, закрыто!

– А вон стоят, – послышался старушечий голос.

– Русским языком говорю: закрыто!

Гендиректор повернулся и пошел вон.

Батюшка побежал за ним.

– Вячеслав Аркадьевич, я насчет отопления…

Извольский обернулся. Батюшка увидел его лицо и замер.

Гендиректор, втянув голову в плечи, сбежал по каменным ступеням.

– Нехорошо из церкви с таким лицом выходить, – скорбно сказал священник.

Забившись на сиденье «Ауди», Извольский набрал номер:

– Премьер? – спросил он, – я согласен.

Было десять часов сорок минут.

Было уже одиннадцать вечера, когда белая «девятка» с Денисом и Ольгой подъехала к Сосновке – поселку, где обреталась дача Извольского. До Ахтарска они добирались почти час, надеясь застать там Извольского: но когда они доехали до города, директора в свите вице-премьера не оказалось, и кто-то из шоферов кортежа разъяснил им, что директор вроде бы выскочил на полпути из вице-премьерского автомобиля и отбыл домой.

Денис представил себе, каково должно быть сейчас настроение Извольского, и тихо присвистнул.

Поперек дороги стояла машина с гаишником. Тот взмахнул жезлом, и Денису не оставалось ничего, кроме как покориться.

– Далеко собрался, парень? – спросил гаишник.

– Просто с девушкой катаюсь, – ответил Денис.

– Катайся в другом месте, – посоветовал гаишник.

Денис поднял стекло и стал разворачиваться.

– Зачем ты не сказал ему, что мы едем к Извольскому? – напустилась на Дениса Ольга.

– Помолчи, – ответил Денис.

Отъехав за взгорок, он свернул в лес и там вышел из машины. Стояла яркая летняя ночь, и на фоне бесчисленных звезд Денис хорошо видел и машину ГАИ на освещенной дороге, и трехметровые стены поселка Сосновка, и вздымающиеся за ними башенки элитных домов.