Хозяйка замка Ёдо - Ясуси Иноуэ

Строительство было предпринято незамедлительно. Хидэёси каждый день мотался в Фусими из Киото, дабы лично понаблюдать за продвижением работ. На Новый год он нашёл время заглянуть в Осаку и повидаться с сыном, но в дальнейшем ему приходилось довольствоваться лишь посланиями, в которых беспокойный отец забрасывал Тятю вопросами о здоровье Хирохи, интересовался, весело ли малыш проводит свои дни, обещал, что очень скоро приедет и расцелует любимого сыночка, и требовал, чтобы в его отсутствие Хирохи никому не разрешал себя целовать. Теперь все нежные словечки, которые некогда были выдуманы им для Тяти, предназначались исключительно двухгодовалому наследнику.

Завершение строительства замка Фусими в третьем месяце 3-го года Бунроку стало началом конца для замка Ёдо — его снесли. Тятя получила приказ немедленно перебраться вместе с сыном в Фусими — Хидэёси хотел, чтобы Хирохи и его мать первыми разместились в этом великолепном замке. Однако мальчик был ещё слишком мал для путешествий, и переезд сначала перенесли на четвёртый месяц — пору цветения сакуры, — а затем и вовсе отложили на неопределённый срок. Памятуя о том, что Цурумацу покинул изменчивый мир, не дожив и до трёх лет, тайко решил оставить второго сына в Осаке, пока он не минует этот роковой возраст.

Таким образом Тятя всецело посвятила себя воспитанию наследника в Осакском замке. Это стало её единственной заботой и величайшей отрадой. Рождение Хирохи совпало по времени с одним из самых решительных этапов карьеры Хидэёси, и он, даже не дождавшись окончания работ по внутренней отделке Фусими, перенёс свою резиденцию в этот новый замок, откуда в любой момент можно было быстро добраться и до Осаки, и до Киото, а также руководить военными действиями в Чосоне. На Тятю времени у него совсем не оставалось — приезжая в Осаку, тайко со всех ног бежал к своему обожаемому чаду и, удостоверившись, что мальчик здоров и весел, спешно возвращался к бесчисленным государственным делам.

Побеседовать с глазу на глаз с Тятей Хидэёси давно уже не удавалось, но он продолжал засыпать её письмами, в которых неизменно вопрошал о самочувствии сына и давал множество полезных советов, в том числе настаивал на том, чтобы она кормила Хирохи грудью. Хидэёси твердил об этом в каждом письме, настолько он был уверен в пользе молочного вскармливания для здоровья ребёнка. Тятино здоровье его совершенно не волновало — он интересовался только состоянием её груди и качеством молока, а также рекомендовал хорошенько питаться ради Хирохи. Отныне Тятя существовала в глазах тайко лишь как кормилица его сына.

Молодую мать, впрочем, такое положение вещей ничуть не удручало. Чувствовала она себя превосходно. Хидэёси напрасно беспокоился о том, хватает ли у неё молока для сына, — за время кормления она набрала вес, грудь налилась, да так, что её владелице порой приходилось переживать из-за своей фигуры. После рождения Цурумацу Тятя совсем исхудала, но на этот раз всё было по-другому: формы её изрядно округлились, кожа приобрела молочную влажную белизну, при каждом шаге отяжелевшая грудь величественно колыхалась, а во время кормления Хирохи нужно было обеими руками придерживать два огромных, набухших молоком шара. Тятя с неописуемым удовлетворением чувствовала, как молоко, этот источник жизни, перетекает из её тела в тельце ребёнка. Об отце мальчика она и не вспоминала. Теперь ей казалось, что Хидэёси имеет весьма отдалённое отношение и к ней, и к её младенцу. Даже память о пережитых бедах потускнела и претерпела чудесные превращения: череда несчастий, через которые она прошла в ранней молодости, стала для неё лестницей, где каждая ступенька вела к рождению сына.

В общем, и для Тяти, и для Хидэёси этот ребёнок стал смыслом жизни, всё остальное перестало для них существовать. Тятя не держала зла на тайко, который открыто ею пренебрегал, даже не обижалась ничуть — ведь отныне верховный правитель Японии был в её глазах всего лишь преданным слугой Хирохи, и никем более.

В Чосоне армия Хидэёси сражалась с ханьскими[96] войсками, отряженными царством Мин на выручку соседям. Победы следовали за поражениями, два воинства изматывали друг друга в бесконечной борьбе. О мирных переговорах Тятя впервые услышала на последних месяцах беременности, тем знойным летом. Заключённое перемирие вынудило самураев Юкинаги Кониси, оккупировавших Хансон, отступить; вслед за ним и остальные японские военачальники отошли на юг, к Пусану, и встали лагерем в окрестных землях. Чуть позже стало известно, что Кониси прибыл в Хидзэн вместе с посланниками династии Мин.

К середине девятого месяца, в ту пору, когда Тятя едва оправилась от родов, развитие событий ускорилось. Хидэёси принял эмиссаров китайского императора у себя в Фусими, но, сочтя оскорбительными некоторые обороты послания правительства Мин, выгнал их из дворца и отдал приказ о новой военной экспедиции на Корейский полуостров.

Тятя, впрочем, узнала об этом гораздо позже. В письмах к ней Хидэёси твердил как заведённый лишь о кормлении Хирохи, а свитские дамы из её окружения дружно молчали о военных действиях в Чосоне — вероятно, по личному распоряжению тайко, который не хотел волновать кормящую мать. Единственная весть, долетевшая до Тятиных ушей из Чосона, касалась смерти Хидэкацу, супруга Когоо, — утаить этот скорбный факт от неё не представлялось возможным.

К весне 3-го года Бунроку Хидэёси смог наконец вздохнуть свободно. Он отдал приказ о новой экспедиции, но армия собирается не за один день, и высадиться на Корейском полуострове свежие войска должны были ещё очень не скоро. До Тяти порой доходили слухи о его жизни в Киото — он был горячим поклонником театра Но и часто посещал представления, а также устраивал для своих приближённых чайные церемонии. «Вот и славно», — удовлетворённо вздыхала она, поскольку предпочитала, чтобы тайко предавался этим утончённым развлечениям, а не игре в войну.

Когда отцвела сакура, Тятя неожиданно узнала от одной из свитских дам, что Хидэёси пригласил Госпожу из Северных покоев посетить Фусими. В ту пору законная супруга тайко тоже жила в Осаке, и Тятя, зная, что наиглавнейшая соперница находится в одном замке с ней, а не подле Хидэёси, в кои-то веки могла примириться с её существованием. Всякий раз, наведываясь в Осаку, Хидэёси первым делом бежал к сыну, поэтому Тятя была осведомлена о каждом из его визитов. Обычно он не оставался ночевать и в тот же день норовил улизнуть обратно в Киото или в Фусими, ссылаясь на государственные заботы, — возможно, догадывался о противостоянии двух женщин и не хотел вносить разлад в их отношения. Изредка, когда ему случалось всё-таки задержаться в Осакском замке, он проводил по справедливости одну ночь с Тятей, а другую — с законной супругой. Но теперь, даже зная о том, что он спит в опочивальне Госпожи из Северных покоев, Тятя не испытывала и намёка на ревность. Отныне ничто не могло задеть её и обидеть в поведении этого старика, который при каждом визите часами с умилением глядел и не мог наглядеться на своего сыночка, тетёшкал его и укачивал на руках, а потом и сам засыпал мертвецким сном, сотрясая ночную тишину громким храпом.

Однако, проведав о том, что Госпожа из Северных покоев приглашена в новый замок Фусими, Тятя почувствовала праведное негодование — ведь ни она сама, ни её сын пока не видели этого замка, о возведении которого народ уже слагал легенды. Только для того, чтобы доставить к месту строительства камни из Дайго и Ямасины, древесину из долины Кисо и с горы Коя, потребовались усилия двухсот пятидесяти тысяч человек. Говорили, что стены Фусими тройной толщины, а со стороны Удзигавы его защищает крепостной вал двадцати дзё высотой. Тятя даже представить себе не могла, как выглядит этот величественный замок, который, судя по всему, не шёл ни в какое сравнение с Ёдо ни по размерам, ни по неприступности, ни по великолепию окружающего его ландшафта. Так что известие о том, что Госпоже из Северных покоев первой из них двоих выпала честь полюбоваться этой красотой, не могло не вызвать у Тяти сильнейшее неудовольствие.

Когда Хидэёси в очередной раз приехал в Осаку проведать своё чадо, Тятя набросилась на него с упрёками.

— Хирохи говорит, что ему уже не хочется переезжать в Фусими.

— И почему же это Хирохи так сурово судит о вещах, в которых пока ничего не смыслит? — усмехнулся Хидэёси, нежно прижимаясь щекой к щёчке сына.

— Он говорит, что не желает видеть в этом замке никаких женщин, кроме своей матушки.

— Ах вот оно что! — удивлённо вскинул брови Хидэёси. — Ну, раз Хирохи это не нравится, я больше никого не буду приглашать в Фусими.

— А кого вы туда приглашали?

— Не волнуйся, я тотчас отошлю её восвояси.

Тятя насторожилась: Госпожа из Северных покоев уже вернулась в Осаку, стало быть, в Фусими сейчас гостит какая-то наложница. Она не сомневалась, что в последнее время Хидэёси развлекается с незнакомыми ей молоденькими прелестницами, но и мысли не допускала, что он решится пригласить в Фусими кого-то из прославленных дам, кроме Госпожи из Северных покоев.