Трава на бетоне - Евгения Белякова

Арин выпрямился, опустил голову:

Настоящая.

Настоящей некуда.

Арин вдруг повернул голову, улыбнулся:

Как думаешь, кеторазамин действует на все живое?

Не знаю. Думаю, да, — ответил Скай, не успев понять, к чему был задан этот вопрос.

А, поняв, осознал, что пытаться его остановить бесполезно. Жалобный хруст разгрызаемого тугого пластика, легкие капельки, стекающие на яркие нарядные травинки, прокатившиеся росяными блестками и тут же впитавшиеся под лаковую зеленую поверхность.

Арин стряхнул остатки кеторазамина с пальцев:

Я, конечно, идиот, но одну вещь я понял — ничего в этом мире не делается просто так. Людей много, мне на смену придут другие, а это… Этому замены нет.

Часть 20

Скай.

Скай оторвал взгляд от монитора, посмотрел на Арина.

Тот повернулся на бок, подложил под голову искалеченную руку, проговорил:

Знаешь, что мне это напоминает? Я где-то читал про праздники, какие-то детские праздники. Там надо было ждать определенного времени, и появлялась какая-то хрень, которая приносила подарки. Детям нравилось. Когда я прочитал, я не понял, что в этом хорошего. А теперь понимаю — дело не в том, чего ждать, а в том, что ожидание в любом случае интригует, если даже ждешь смерти. Кажется, что начнется новая точка отсчета. Ожидания делят время на куски. До и после.

Скай наклонил голову:

Интересные у тебя сравнения.

Арин улыбнулся, потянул пальцами тяжелую металлическую цепочку, приподнял датчик. Мертвенный зеленый отсвет лег на его лицо, красивое, чуть асимметричное, с тонкими чертами. За последние дни он изменился — стал непробиваемо спокоен, практически ко всему равнодушен, у уголков глаз залегли мягкие тревожные тени, и сами глаза смягчились. Если раньше в них горела режущая, как лезвие стилета, дерзость, то сейчас они наполнились гибельным ядом.

Только один раз Скай видел, как он потерял самообладание, когда, выйдя на балкон, нашел его скорчившимся у перил, задыхающимся, побледневшим до синевы.

Но это состояние быстро прошло, Арин после еще и посмеялся над собой и пояснил:

"Просто вспомнил, как любил ходить по краю…" Неожиданно он заинтересовался собранными еще сестрой Ская, книгами, давным-давно запертыми в дальнем шкафу, и выволок их наружу. Подолгу лежал на полу, читая, подперев здоровой рукой подбородок, изредка перекатываясь набок, чтобы дотянуться до сигарет или стакана с виски.

Скай ему не мешал — спиртное не давало никакого отрицательного эффекта, только разгорался в его глазах опасный, будоражащий огонек, но дальше дело не заходило.

Удивляло другое — выбранные им книги были обычными школьными учебниками, и внезапный такой к ним интерес можно было объяснить только желанием напоследок забить мозги чем попало, лишь бы ни о чем не думать.

В один из вечеров Арин, отложив книгу, прикусив зубами край стаканчика, вдруг сказал:

Времени почти не осталось, а я, как целка какая-то…

Шлюха ты чертова, неисправимая, — откликнулся Скай. — Я бы на твоем месте об этом не думал.

Он знал, о чем говорит Арин — любая, даже самая условная близость стала для него мучительнейшим испытанием, даже случайное прикосновение вызывало у него практически физическую боль, не говоря уже о той панике, которая моментально разрасталась в глазах и лишала дара речи. Желания его не изменились, часто Скай ловил на себе его взгляды, такие же, как и раньше — с нескрываемым, манящим огоньком в глубине зрачков, но окончательно сломленная психика сопротивлялась любому проявлению этих желаний.

Сам Скай иногда, наблюдая за ним, за плавно-сильными движениями тела, за тем, как он, задумавшись, прикусывает губу или проводит рукой по ярким отросшим волосам, понимал, что хочет его невыносимо, до боли.

Избавиться от этого можно было только одним способом — прижать его к стенке и, не дав успеть испугаться, сломать выстроенный подсознанием заслон, дать возможность желаниям пересилить страх, но претила даже сама мысль о таком выходе из ситуации. Арин досадливо морщился, укладываясь спать один, подолгу ворочался, словно пытаясь что-то решить про себя, но так ни разу и не сделал первого шага, не справляясь с мучающим комплексом.

Сегодня вечером, в его последний день, он, видимо, все же решил что-то изменить, потому что, закончив рассуждать об ожидании, встал с кровати, подошел ближе.

Скай почувствовал на своей шее теплое дыхание и шелковистое, мягкое прикосновение его волос к обнаженной коже. Пытаться ответить на это прикосновение было рискованным, Скай понимал, как сложно Арину далась даже эта ласка, чувствуя спиной лихорадочное, тяжелое сердцебиение и ощущая с трудом сдерживаемую дрожь его тела.

Он знал, что на преодоление себя Арина толкает лишь врожденный дух противоречия, даже перед лицом добровольно выбранной смерти он не может смириться с условиями, даже диктуемыми ему собственной психикой, поэтому не стал идти навстречу, отдав ему право решать самому.

Около получаса бездумно раскладывая скопившиеся документы по папкам, Скай молчал, не обращая внимания на то, что сумерки уже сгустились, и раздражающий мятный свет датчика — единственный источник света после холодной белизны монитора.

Двадцать один двадцать девять.

Осталось тридцать одна минута.

Тридцать.

Арин вздохнул еле слышно, разомкнул руки, вернулся обратно на кровать и лег на спину, прикрыв глаза.

Скай кинул на него взгляд, но ничего не сказал.

Он открыл запароленную папку на рабочем столе, внимательно, в десятый раз перечел текст, закурил, задумавшись, и только потом снова посмотрел на часы.

Семь минут.

Скай, — вдруг позвал Арин, — иди сюда.

Боишься?

Нет. Холодно. Я замерз.

Скай аккуратно, не торопясь, затушил в пепельнице окурок, поднялся и подошел к кровати.

Зыбкий туман окутал похудевшее тело Арина, положил медлительные вязкие тени на его кожу, лицо побледнело, но глаза смотрели спокойно.

Я же сам так решил, — проговорил Арин, пытаясь улыбнуться. — Я все всегда хотел решать сам… И решил же.

Молодец, — язвительно ответил Скай, ложась рядом. — Давай тогда сам делай, что тебе надо.

Арин помедлил и осторожно, несмело коснулся дрогнувшими пальцами его волос, провел невесомую дорожку по скуле, тронул кожу шеи, остановился.

Четыре минуты.

Темные, пытливые глаза, загадка и тайна, неугасимый лихорадочный огонь и добровольно выбранная смерть. И последнее желание — снова вызов, снова вызов самому себе, искалеченному пережитым, снова загнанному в рамки, загнанному собственным страхом.

Последняя черта. Что же это такое? К какой из последних черт он должен был придти?

Полторы минуты.

На хрен все это, — севшим голосом, жестко и злобно сказал Арин, приподнялся резким движением, и Скай увидел решимость и знакомый дерзкий огонек в сверкающих глазах. — На хрен. Выбрал так выбрал. Решил так решил. Скай. Я скажу, мне уже все равно. Я тебя люблю.

Скай притянул его к себе, закрыл глаза, дыша теплым горьковатым запахом шелковистых волос. Услышал, как он задыхается, услышал, как в последний раз сильно и отчетливо стукнуло его сердце и замерло.

Года: завершены. Месяцы: завершены. Часов: 0. Минут: 0. Секунд: 0.

Я тебя тоже.

Следующая секунда навалилась на Ская оглушительным потоком ледяной, забитой тяжелыми камнями неизвестности, шумящей волны. Она раскромсала душу в кровь, ударила прицельно, ломая привычный лед, заставив пожалеть о своей жестокости, заставив наклонить голову и прижаться губами к еле теплым губам Арина.

Сколько приходилось мысленно извиняться перед ним и придется сделать это еще раз. Прости, Арин. Прости, иначе было нельзя, ведь я мог ошибаться… И было бы хуже. Прости.

Знаешь, — сказал он, — у меня есть все, что тебе нужно. Секс, алкоголь и сигареты. Как тебе?

Твою мать… — ответил Арин, поднимая голову. — Твою мать.

Щелчок автоматически открывающейся двери и слабый писк сканера оповестили о том, что Арин вернулся. Легкий шорох — о том, что он по привычке сбросил куртку на пол, а крепко сжавшиеся вокруг плеч Ская руки и горьковатый запах сигарет и пыли — о том, что он цел и не влип в очередные неприятности.

Пятая Черта, — проговорил Арин, нетерпеливо покусывая мочку уха Ская. — Я сделал это. Смотри.

На стол легла тяжелая заламинированная папка. Сквозь грязный пластик виднелись густо исписанные листы.

Скай, мне нужно еще оружие, автоматику желательно… И взрывчатку из армейских "бесшумок". За Шестую черту нужно идти уже серьезным составом, там просто редкостные уроды обитают. Меня и в этот раз чуть не пристрелили, но дело того стоило. Жалко, что там фонит безбожно, долго не продержишься, иначе бы я вышел за Шестую еще позавчера. Скай, Пятая! Я три года пытался ее пройти, я задолбался просто… Не выдержал, уже на обратном пути просмотрел все, что удалось достать.