Роман лорда Байрона - Джон Краули
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я давно занята исследованием человеческой природы, — заявила мисс Делоне за ужином, — и уяснила для себя некоторые общие постулаты».
«В самом деле? — заинтересовался Али. — Вы много путешествовали и собрали достаточно наблюдений, из которых эти постулаты вывели?»
«Нет, путешествовала я немного, — серьезным тоном ответила мисс Делоне, — однако много читала, а теперь довольно часто бываю в обществе, и все, с чем я сталкиваюсь, подтверждает сделанные мною выводы».
«Выводы, получается, предшествовали наблюдениям?»
«Вы, кажется, надо мной смеетесь, — заметила мисс Делоне с мягкой улыбкой, но видом своим давая понять, что насмешек не потерпит. — Должна вам сказать, что у меня вошло в привычку, причем стойкую, после достаточно продолжительного знакомства с человеком заносить на бумагу его письменный Портрет, чтобы удержать мысли и впечатления».
«Надеюсь, меня вы от этого избавите».
«Когда мы сойдемся с вами поближе, я, быть может, об этом подумаю — учтите, что эта привычка сделалась для меня постоянной и мне бы не хотелось от нее отказываться. Объясните, пожалуйста, почему вам этого не желается».
«Вы говорите, что стремитесь удержать свои впечатления. Не уверен, что хочу этого, — ведь я считаю себя неудержимым, а то и безудержным».
«Пристальный наблюдатель способен безошибочно нарисовать любой портрет».
«А как быть с теми чертами, что недоступны взору?»
«Вы имеете в виду, — осведомилась мисс Делоне с легкой укоризной, — Душевные Качества, не так ли? Однако можно угадать и то, что сокрыто. Кстати, в Лондон из Германии как раз прибыл практикующий ученый — краниолог: он умеет, тщательно ощупав Голову, определить, какие умственные свойства преобладают, а какие отсутствуют».
«Тогда мозг, выходит, местоположение Души? — спросил Али. — А разве не Сердце?»
«Аристотель помещал душу в печень — надеюсь, вы не разделяете его мнения?»
Недавний приезд из Германии «герра Доктора» и в самом деле наделал много шума в светских кругах, и его слава совершенно затмила славу Али, уже клонившуюся к закату. В апартаментах Доктора целыми днями толпились леди и джентльмены, желавшие подставить свои черепа под его длинные чуткие пальцы: юные девы (и девы постарше) явственно ощущали, как из мозговых покоев — витых, подобно раковине Наутилуса, — извлекается на свет их потаеннейший природный склад, дабы определить меру Влюбчивости — о, заметно выраженную! — или меру Стяжательства — еще более наглядную! — пока едва не лишались чувств от преизбытка самопознания. Мисс Делоне, решительно сжав перед собой изящные руки, объявила Али, что тоже подверглась обследованию — и, как можно было заключить по игравшей на ее губах улыбке, осталась услышанным вполне довольна. «Умоляю вас, мой Друг — могу я вас так называть? — пройдите и вы испытание у Доктора — и затем сравните мои заключения о вашем характере с научными Данными».
«Если я и решусь, — ответил Али, — то уверен, что ваша проницательность даст им большую фору. Пред вашим взглядом я прозрачней стекла».
«Вот теперь вы надо мной точно подтруниваете».
«А иначе, — Али засмеялся, — мне придется принять вас всерьез — и сознаться во всех провинностях или даже грехах — вот только не для вашего они нежного слуха».
При этих словах собеседница Али опустила глаза и прикрыла лицо веером — однако Али успел заметить, как с ее щек отхлынула краска, а потом залила их вновь.
Не одна мисс Делоне побуждала Али посетить Краниолога — где бы он ни оказался, всюду его знакомые толковали, как переменило их жизнь врачебное откровение, — одни, после отчета доктора, отказались от Азартных Игр — другие бросили пить или проводить время в Компании, слишком уж отвечавшей их наклонностям, — по крайней мере, на неделю. И все-таки Али упорно отказывался признавать вездесущность и всеведение заезжего мудреца — предчувствие, что он может узнать то, чего вовсе не желал бы, вытеснялось неоспоримой уверенностью в том, что он вообще ничего нового о себе не узнает. «Но ведь вреда не будет ни малейшего! — восклицал Достопочтенный, который, если бы мог, с радостью приподнял бы черепную крышку своего дорогого друга и заглянул внутрь. — Пойдем! День и час я уже назначил — неудобств для тебя никаких — боли тоже — современнейший специалист — неограниченная консультация — а цена ничтожная». Тут он назвал цифру, отнюдь не маленькую.
«Столько фунтов, — заметил Али, — за такую невеликую голову».
«Не фунтов, милорд, — возразил Достопочтенный, ничуть не смутившись. — Гиней».
В условленный день друзья прохаживались по приемной доктора, разглядывая схемы и фарфоровые головы, на которых смело были обозначены участки, управляющие человеческими страстями, — когда в дверях смотровой комнаты или кабинета, сопровождаемый самим доктором, появился молодой темноглазый лорд, о котором толковал весь литературный мир (впрочем, сейчас и он почти начисто забыт). Рассеянно глядя перед собой, он опасливо — не то забавляясь, не то недоумевая — ощупывал свою голову, украшенную гиацинтовыми локонами.
«Милорд, вы прошли осмотр?» — обратился к нему Достопочтенный, знавший всех в лицо, также и лорда.
«Ну да, — ответил лорд, — и наслушался немало любопытного». Стоявший рядом великий Доктор скромно наклонил голову — большую и красивую, словно высеченную размашистым резцом из мрамора с розовыми прожилками. «Сказано, будто у каждого свойства, отмеченного у меня на черепе, имеется противоположное, развитое в той же степени. Если слова почтенного доктора заслуживают доверия, то добро и зло будут вести во мне вечную борьбу».
«Даст Бог, они заключат перемирие», — воскликнул Достопочтенный.
«Или хотя бы зло не выйдет победителем!» Лицо его светлости на мгновение омрачилось неким предвестием судьбы, однако темное облачко тут же миновало.
«Так неужели, милорд, мы не увидим вас нынче вечером в ваших обычных прибежищах? — вопросил Достопочтенный. — И произойдет ли там Стычка между добром и его противником?»
«Что ж, — любезно кивая на прощание, отозвался лорд. — Что ж, посмотрим — да-да, посмотрим!»
Затем Али и ею друга провели в кабинет, где Али был усажен на табуретку, для удобства обследования — оно продолжалось довольно долго в молчании, если не считать непривычных для слуха Али мычания и похмыкивания доктора, а также невнятно произнесенных двух-трех немецких слов, смысла которых он не уловил.
Покончив с ручными манипуляциями, многомудрый доктор опустился на стул перед Али, сжал рукой подбородок и без единого слова впился в Али глазами. «Что такое, доктор! — не выдержал Али. — Вас что-то встревожило во мне? Я тоже раздвоен, как и этот молодой лорд?»
«Ach, nein[26], — возразил великий человек, — или ja[27], но только совершенно иным образом. — Глубоко запавшие глаза его прозорливо сверкнули из-под полуприкрытых век. — Наши умственные способности могут находиться в противоборстве — разделяя нашу личность надвое. Но есть умственный склад такого рода, когда способности не противостоят друг другу, однако настолько несовместимы, что наша личность, по существу, двойственна. Большинство людей цельны, и, несмотря на каждодневные изменения, осознают себя единым целым. А некоторые индивиды — их немного — как правило представляют собой одну личность, а временами — другую, и обе могут не подозревать о существовании друг друга: когда первая засыпает, вторая пробуждается».
«Я не верю, что такое возможно», — быстро отозвался Али.
«Скажите мне вот что, милорд, — произнес немец. — Бывало ли когда-нибудь с вами, чтобы вы видели во сне, как, уйдя из дома, находились там-то и там-то, занятые каким-то делом, — а просыпались в совершенно другом месте и делали нечто противное вашим намерениям?»
«Нет, — отрезал Али. — Подобным иллюзиям я не подвержен — и не могу представить, что такое со мной может произойти».
«Подобное состояние и в самом деле встречается редко, однако науке оно известно. Вы, вероятно, знакомы с историей полковника Калпепера, английского офицера?»
«Нет, не знаком», — ответил Али, поднимаясь с места.
«Полковник Чейни Калпепер однажды выстрелил в гвардейца и убил его наповал. А также и его лошадь. Все это время он спал, а когда его арестовали, не мог вспомнить содеянного и не находил ему никаких объяснений — он был чрезвычайно подавлен — поскольку зла на убитого не держал и даже почти не был с ним знаком — и уж, конечно же, не имел ничего против лошади».
Тут Достопочтенный встревоженно взял друга за руку — Али побелел, и губы у него задрожали. «Это чудовищно, — прошептал он. — Чудовищно! Лучше бы вы мне об этом не рассказывали».
«Это произошло сто с лишком лет тому назад, — невозмутимо пояснил доктор, пристально вглядываясь в Али. — Король помиловал несчастного. Полковник не отдавал себе отчета в том, что совершает преступление, и потому невиновен».
