И опять Пожарский. Тетралогия (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

– Так с его помощью людишки понаделали диковин разных, за которыми сейчас со всей Руси в Нижний гости торговые валом валят.

– Диковины, говоришь, – Михаил Фёдорович задумался, – Вчера ко мне приходил с челобитной купец англитский Эндрю Блекмор, просился дать ему разрешение на поездку по торговым делам в Нижний Новгород и Балахнинский уезд, не за диковинами ли он собрался. А юлил-то как.

– Великий Государь позволишь ли ты мне рабу твоему недостойному совет тебе дать? – склонился в поклоне до полу дьяк.

– Говори, – разрешил, все сильнее снедаемый любопытством царь.

– Откажи в просьбице англичашке. Мне про подобное княжич Пётр Дмитриевич предупреждал. Нельзя, чтобы англичане его секреты вызнали, и сами те диковины делать стали, тако же нельзя, чтобы они товар закупали прямо у производителей. Те, кто диковину произвёл, продадут её купцам и пятину заплатят. Купцы русские привезут её в Москву и продадут немцам разным и опять пятину заплатят, а англичанишки хотят и секреты вызнать и купить дешевле, казну твою прибыли лишив. Не пускай Великий Государь ни одного иноземца в Нижний, Христом богом тебя молю, – встал на колени дьяк и стал бить поклоны и креститься.

– Встань, Фёдор. Говоришь, что тебя всему этому научил Петруша? – царь был доволен, он чувствовал, что не надо давать Блекмору разрешение, а тут ему всё по полочкам разложили.

– Для тебя надёжа Государь он может и "Петруша", а мне он учитель в делах Пётр Дмитриевич.

– Как же так дьяк, ведь ему едва тринадцать годков минуло, – поразился Михаил.

– Может и тринадцать, государь батюшка, а только царь Соломон рядом с ним дитя неразумное, – перекрестился дьяк, – Да, ты государь сам сейчас поймёшь это, подарки его увидев.

– Давай же их быстрее, Фёдор! – вскочил с места Михаил.

Пронин перекрестился и достал из одной из принесённых им корзин икону.

– Позволь, Великий Государь начать с главного подарка, это икона, что написали отбитые из узилищ атамана Сокола, самим Петром Дмитриевичем иконописцы. Оставил он артель ту у себя и дома им построил и мастерскую, и учеников самых разумных им нашёл, да что долго говорить, государь, смотри. И он протянул икону Михаилу Фёдоровичу.

Михаил был на богомолье в Ферапонтовом Белозёрском Рождества Богородицы мужском монастыре и молился на икону письма великого Дионисия. Это без всякого спора была лучшая икона на Руси, не зря её брали за образец последующие иконописцы. Икона, которую сейчас держал, в руках, и протягивал ему дьяк, была не копией той великой иконы. Она была просто похоже на неё. Или наоборот? Икона Дионисия Богоматерь Одигитрия была похожа на это чудо. Ведь маленькая собачка тоже похожа на волка. Отрок Иисус был в отличие от канона нормально сложён, у него не была маленькая игрушечная головка, и не это было главным, Иисус как бы уходил на второй план, на первом плане была улыбка Богоматери. Нет, скорее намёк на улыбку, чуть приподняты уголки губ. Дева Мария как бы говорила смотрящему на неё: "Я все про тебя знаю и плохое и хорошее. Я прощаю тебе чёрные твои дела и мысли и благословляю на свершения во имя сына моего".

Михаил не мог взять эту икону в руки. Он встал на колени перед дьяком и молился. Дьяк Борисов присутствующий при разговоре царя с Прониным, едва успел предотвратить попытку бухнуться на колени и Фёдора Фёдоровича. Прошло более десяти минут, прежде чем Государь поднялся и, забрав икону, передал её Борисову. А потом подошёл к Пронину и троекратно облобызал.

– Спасибо, князь! Век я тебе этого не забуду. Словно в раю побывал. Всё мне явилось и как батюшку из узилищ вызволить, и как земли русские от ворога уберечь, и как воздать ляхам за дела их. Как величать тебя по батюшке?

– Невместно мне Великий Государь, не князь я, – низко склонился Пронин.

Борисов шепнул царю:

– Фёдор Фёдорович.

– Тут я решаю, кто князь, а кто не князь, Фёдор Фёдорович. Сегодня же указ напишут.

– В чём же моя-то заслуга государь? Это иконописцы сподобились. И Пётр Дмитриевич их собрал и выпестовал, – пытался оправдываться новоиспечённый князь.

– И им воздам за чудо это. Давай же дальше, Фёдор Фёдорович, показывай другие подарки Петруши.

– Взгляни Государь на азбуку, что книгопечатник Петер Шваб исполнил по образцам придуманным княжичем Пожарским.

Михаил Фёдорович любил книги, можно даже сказать они были его страстью. Как только поляков отогнали от Москвы, он приказал вернуть из Нижнего книгопечатников и отстроить пострадавший при осаде ляхов в Кремле печатный двор. Те книги, что сделали братья Фофановы, были хороши. Эта азбука была шедевром. Как икона. Михаил перелистывал страницы и радовался. Вот ещё один книгопечатник, нужно срочно его в Москву. Ах, как хороша, рядом с каждой буквицей картинка с предметом на эту букву начинающимся. Эх, если бы у него в детстве была такая азбука.

– Немца сего вызвать, не мешкая в Москву, – повернулся царь к дьяку Борисову.

– Дозволь Государь передать тебе слова, что сказал мне княжич Пожарский, передавая эту азбуку, – встрял Пронин.

– Дозволяю. Говори, князь, – улыбнулся довольный всем Михаил.

– Предвидел Пётр Дмитриевич, что захочешь ты, государь Петера Шваба в Москву забрать, и просил сказать тебе. Не забирай, государь, книгопечатника в Москву. Зачем в одном гнезде две наседки. Пусть Фофановы книги печатают в Москве, а Шваб в Нижнем. И ещё нужно найти или выучить других книгопечатников и во Владимире печатный двор основать и в Казани, и в Астрахани, и в Великом Новгороде. Нужно, чтобы больше книг на Руси печаталось. Сейчас Шваб воспитывает учеников и поможет им княжич во Владимире печатный двор открыть. И ты поступай, государь тако же. Вот что просил сказать тебе Пётр Дмитриевич, – дьяк вымок весь, пока произносил эти крамольные слова. Но верил он в их правдивость. Убедил его Пожарский.

Михаил Фёдорович изменился в лице, у него только что хотели отнять любимую игрушку. Он даже сильнее вцепился в новую азбуку. Но дьяк продолжал говорить, и пальцы разжимались. Прав Петруша. Тысячу раз прав. Нужно сходить на печатный двор поговорить с Фофановыми и открывать печатный двор в Новгороде.

– Спасибо тебе, князь, за смелые слова. Мало кто смог бы их произнести. Жалую тебе за то шубу с царского плеча, – царь кивнул Борисову и через минуты Пронин уже был с наброшенной парчовой шубой на плечах.

– Царь батюшка не по заслугам мне всё это, – Пронин низко поклонился, – Ведь это даже и не половина подарков Петра Дмитриевича, – он протянул Михаилу вторую книгу со стихами. Сначала шли детские, потом про бои, а потом и про любовь.

Михаил осмотрел и эту книгу.

– Зачем же напечатана сия книга? – спросил он Пронина.

– Княжич Пожарский школу открыл в селе Вершилово. Учит детей счёту, слову божию и чтению с письмом. Вот он говорит, что учиться читать по этой книге детишкам много легче будет.

Михаил открыл книгу на первой странице и вслух прочитал:

– Вкусная каша. Каша из гречки.

Где варилась? В печке.

Сварилась, упрела,

Чтоб Оленька ела,

Кашу хвалила, на всех разделила…

Досталось по ложке

Гусям на дорожке,

Цыплятам в лукошке,

Синицам в окошке.

Хватило по ложке

Собаке и кошке,

И Оля доела

Последние крошки!

Михаил Фёдорович хихикал. Как маленький ребёнок. Казнят, решил Пронин.

Но вместо этого царь прочитал ещё одно стихотворение и засмеялся громче, а потом подбежал и обнял дьяка.

– Молодец, Петруша! Ведь молодец? – а глаза сияют.

– Я тебе, государь ещё в самом начале беседы это говорил.

– Что ещё послал Петруша? – вот оно любопытство.

– Это Великий Государь, горшочек с чудесным маслом, вели принести кусочек хлеба белого.

Хлеб принесли, отрезали скибочку и намазали ореховым маслом.

Всё это время царь разглядывал рисунок на горшочке. Там две белочки тянули друг к другу гроздь орехов. Чудно. Ни на что не похоже. Михаил попробовал хлеб с маслом. Вкусно. Если бы в детстве его кормили такими деликатесами. Царь не удержался и заставил сделать себе ещё кусок хлеба с маслом. Та же история повторилась и с маслом селёдочным.