(Не)настоящий парень - Амалия Март

— Она знает, где постельное, — хмыкаю я. — Просто очередная ревизия.

— Они довольно быстро пошли спать, так что обошлось малой кровью. Только с ноутом прокол вышел. Я сориентировался, как мог, и сказал, что работаю с телефона, но они не поверили, по лицам было видно.

— Блин. Сто процентов подумали, что ты безработный. Ещё и в татуировках весь…

Образ пай-мальчика рассыпается на глазах.

Тяжело выдыхаю, принимаясь за лепку сырников.

— Я наверстаю, — подаёт голос Вова.

— Угу, — киваю я.

— Устроим концерт с обнимашками, разыграем карту с «люблю, не могу». На крайняк подарок тебе какой-нибудь сделаю. Должно сработать.

— Угу, — очередной кивок. Думать о том, во сколько мне это обойдется сейчас, даже не хочется.

— Эй, нормально все будет. Мы справимся. Ты главное доверься мне, ладно?

Включаю конфорку на плите и оборачиваюсь к Вове. Он развернул стул ко мне и внимательно следит за моими движениями.

— В обед сделай вид, что тебе поработать надо и иди в нашу комнату. Я распишу родителям, как много ты работаешь и как хорошо зарабатываешь. Может, получится спасти твою репутацию.

— А вечером можно сводить родителей куда-нибудь. За мой счет.

— В смысле за мой? — поджимаю губы.

— Ага, — расплывается в улыбке Вова. — Что, так себе план?

— Так себе, — бурчу я. — Да и не любят мои родители никуда ходить. Предпочитают домашние посиделки.

— Они вообще где-нибудь в Питере бывали?

— На рынке. В моей общаге. В пенсионном, — перебираю я места, куда они за последние года ездили.

— Какая насыщенная программа. Может, стоит разнообразить? Я целый день взаперти не просижу, я птица вольная, — строит кислую морду.

— Просидишь, как миленький! — раздражаюсь я. Сам накосячил, а разгребать не хочет.

За стенкой слышны голоса, скрип моего дивана. Блин, мы слишком шумели, родители проснулись! Я впадаю в минутную панику, не понимая, что делать. Мечусь от плиты к столешнице, сметаю лишнюю муку, отряхиваю штаны.

Вова реагирует более адекватно. Его движения выверены и уверены. Встаёт, выключает газ под сковородкой, тянет меня за руку, сажает к себе на колени. Дверь комнаты открывается, слышны шаги по ламинату.

— Репетиции закончились, — шепчет мне в губы. — Готова к первому акту?

Глава 15

Никогда не думала, что поцелуй может быть таким. Осторожным и безумным.

Горьким и сладким. Робким и жадным.

Но мы качаемся на этих волнах, разгоняясь за доли секунды, падая, выплывая, позволяя накрыть нас с головой. Возможно, всё это чувствую только я: новый удивительный мир, где все вокруг стёрлось, стало матовым и непрозрачным. Где звуки сошлись в одной точке — биения наших сердец и громкого дыхания.

Я ждала, что наши губы сомкнутся, помнила, как лучше повернуть лицо, насколько приоткрыть рот, чтобы все выглядело натурально. И мы следовали чёткому плану: мягкие движения вверх-вниз, захватить нижнюю губу, потом верхнюю, пустить немного дыхания друг в друга. А потом кто-то робко коснулся другого языком (я?), второй подхватил, поцелуй углубился. То, что начиналось, как хорошо отрепетированное выступление для зала полного зрителей, переросло в чистую всепоглощающую импровизацию.

Холодные пальцы скользнули по моей щеке, мурашки рассыпались по спине и рукам. Ладонь крепко сжала затылок, фиксируя мою голову, не давая отстраниться, глотнуть воздуха. Хотя я его и не хотела, мне нравилось это состояние на грани пропасти: скованные лёгкие, головокружение, пульс сто двадцать. Адреналин стал качать кровь, не сердце.

Я становлюсь смелее, захватываю ладонями лицо Курта в большую скобку, пальцами вывожу узоры на его чуть шершавых щеках. Во рту так много его вкуса, так горячо. Нос щекочет его чуть горьковатый запах, за закрытыми веками — фейерверки.

Я, как маленькая обезьянка, обхватываю его бедра коленями и забираюсь повыше, прижимаюсь к Вове плотнее. Его рука, та, что не сжимает волосы на затылке, смело ныряет в штаны, ложится на холодную кожу, подталкивает меня чуть вверх, сжимая чувствительную кожу почти до боли.

Как мне нравится, боже.

Какая-то важная картинка со свистом проносится в голове и тут же рассеянно исчезает. Что-то шевелится в груди, какое-то чувство тревоги, но оно забивается другим: диким, неконтролируемым возбуждением. Так хорошо, что хочется плакать.

Нервы оголены, пульс зашкаливает, хочу ещё, больше, пожалуйста.

Приподнимаюсь чуть вверх и опускаюсь вниз, скользя по твердому жёсткому телу подо мной. Ловлю мужской стон губами, отвечаю ему тем же. Безумие. Чистое, не смазанное ни единой мыслью безумие. В ушах давно бьют барабаны, а тело захвачено лихорадкой. Ещё, ещё, ещё, ещё.

И когда пик эмоций переваливает очередную шкалу возможностей, когда сердце, кажется, больше не может выдерживать ритм, а лёгкие жжет от отсутствия кислорода, все стихает.

Волна, накрывшая нас с головой, медленно отступает. Как-то сама собой. Мы чувствуем тот самый момент торможения, когда губы замедляются, рваное дыхание переходит в глубокие вдохи, пульс выравнивается. Наши губы, ещё мгновение назад, склеенные, словно навечно, разъединяются. Я утыкаюсь носом в мужскую щеку, он делает тоже с другой стороны. Его пальцы массируют кожу головы под волосами, скорее рефлекторно, нежели осознанно, как отголосок того, что только что было. Мое тело, ещё недавно совсем невесомое, вмиг тяжелеет. Я впиваюсь пальцами в острые плечи, боясь рухнуть на пол, пронзенная случившимся.

Мы медленно движемся: наши носы скользят по коже друг друга, встречаются посередине, отталкиваются друг от друга. Глаза распахиваются, зелень встречается с серым небом. Перед глазами пелена, какая-то дымка, что никак рассеется. В моем взгляде, в его. Я опускаю его на губы напротив, не веря, что они больше не на моих губах. Мозг упорно молчит, уступая место кричащему телу. Меня магнитом тянет обратно. Я сокращаю расстояние между нами со скоростью света гаснущей звёзды, достигающей нас через шесть сотен лет от ее рождения. По миллиметру в минуту, час, год. Полярность магнита сменилась и словно отталкивает меня, не давая приблизиться. Возможно, просыпается мозг.

— Ушли, — складываются в слова