Советские фильмы о деревне. Опыт исторической интерпретации художественного образа - Олег Витальевич Горбачев

* * *

С учетом всего спектра изменений, произошедших в условиях жизни сельского населения в 1950–1980-е гг. (рост доходов, изменение структуры расходов и потребления), можно утверждать, что в сельской местности СССР произошел переход от традиционной модели материальной культуры (на макро- и микроуровне) к новой урбанизированной, построенной на основе городских стандартов. Следует отметить, что в это время в СССР формируется общество потребления в его особой советской разновидности, для которой были характерны общий низкий уровень жизни с нерациональной структурой потребления, постоянный дефицит, нелегальные способы приобретения товаров, особые механизмы их перераспределения.

Общество потребления – одна из стадий индустриального общества, а точнее, его высший этап. В его рамках происходят сближение потребительских моделей жителей города и села, унификация и стандартизация основных потребностей, не только материальных, но и культурных. Общество потребления в СССР, как и на Западе, формируется уже в 1960-е гг., а к 1980-м гг. достигает максимума своего развития, охватывая и сельскую местность.

Советское кино традиционно поддерживало установки на скромность в быту и одежде, которые в ходе утверждения городских стандартов потребления неожиданно получили второе дыхание. Порожденный теснотой «хрущевок» городской бытовой минимализм постарались распространить на село. В 1960-е гг. сельский бытовой уклад нередко рассматривался как проявление мещанства и безвкусицы. Старые предметы теперь воспринимали как символы прошлого, не соответствующие современным требованиям вкуса, моды и удобства. В этой связи очень показательна сцена из фильма «Живет такой парень» (1964), в котором интеллигентная попутчица Паши Колокольникова рассуждает о «пошлости» колхозного быта: «Я была в доме одной молодой колхозницы. Господи, чего только нет – подушечки, думочки, слоники какие-то дурацкие. Для чего Вы думаете? Для счастья… Поймите, это же пошлость. Элементарная пошлость. Неужели трудно вместе всего этого повесить две-три современные репродукции, тахту поставить вместо этой купеческой кровати, купить торшер. На стол поставить красивую современную вазу. А ведь денег на всю эту обстановку пойдет не больше. Я в этом совершенно уверена».

Итак, трансформация материальной среды проходила в достаточно сложных условиях культурного противостояния города и деревни. При этом судьба российского села ставилась в прямую зависимость от того, насколько быстро и глубоко будут внедрены в сельский образ жизни элементы городской культуры. Сельская миграция рассматривалась как одно из последствий отсталости деревни. Но борьба с отсталостью велась не теми методами: вместо развития инфраструктуры села, прежде всего транспортной сети и социокультурной сферы, ставка была сделана на изменение структуры потребления без учета специфики сельского образа жизни. Изменения коснулись в первую очередь одежды, обстановки, жилья, предметов быта, но качество жизни, бытовые условия остались на традиционном уровне, вызывая у сельских жителей неудовлетворенность и способствуя углублению кризиса сельской местности.

Глава 5. Деревенская жизнь: прощание с традицией

5.1. Семья

Традиционная крестьянская семья представляет собой архетип, наследие аграрного общества, в основе которого лежит представление о семье как производственной ячейке. Крестьянская семья – это, прежде всего, хозяйство, основанное на половозрастном разделении труда и включенности всех членов семьи в хозяйственную деятельность. Для нее характерны высокий уровень рождаемости и детской смертности, а также распределение внутрисемейных обязанностей с учетом гендерного и возрастного факторов. Внутрисемейные отношения опираются на патриархальные принципы, освященные традицией[243].

В крестьянской среде традиционная семья сохранялась дольше других, но и ее не миновали новые веяния. В целом демографическое развитие российской семьи в XX в. происходило под совокупным влиянием нескольких базовых факторов: во-первых, объективных закономерностей демографического перехода, формирующих базовый тренд эволюции семьи в сторону демократической нуклеарной модели; во-вторых, форсированной индустриализации и урбанизации советского общества; в-третьих, нескольких демографических катастроф, подорвавших демографический потенциал сельской местности и заложивших долговременный тренд половозрастного дисбаланса. Все эти моменты обусловили особенности демографического перехода в сельской местности России, завершившегося формированием в 1970-е гг. такой семейной структуры, которая не обеспечивала простое воспроизводство населения.

Статистическое описание этих изменений достаточно полно представлено в публикациях историков и демографов[244], которые фиксируют сокращение средней численности крестьянской семьи с 6,10 чел. в 1913 г. до 4,04 чел. в 1939 г. и 3,6 чел. в 1965 г.[245] Кроме того, отмечается изменение типологической структуры семей: постепенная унификация и сокращение вариантов типов семей. В семейной структуре в сельской местности в 1950–1960-е гг. начинают преобладать простые двухпоколенные семьи, растет удельный вес неполных семей и одиноких.

Изучая особенности эволюции крестьянской семьи в советский период, нельзя также не принимать во внимание идеологический фактор. Его влияние прослеживается, во-первых, на конструирование новых идеальных типов в качестве эталонов семейной организации, а во-вторых, на модернизационную динамику института семьи. Если в 1917–1920-е гг. семейная политика большевиков, направленная на секуляризацию, демократизацию семейных отношений, эмансипацию, способствовала ускорению перестройки семьи, то в 1930-е гг. наблюдается другая картина – поворот к традиционализму и консервация патриархальных черт во внутрисемейных отношениях, т. е. торможение социальной модернизации семьи. В качестве семейного идеала стала пропагандироваться рабочая семья-династия, воспроизводившая традиционные ценности.

Этот подход нашел отражение в картине реж. И. Хейфица «Большая семья» (1954). Главные герои фильма – четыре поколения рабочих-судостроителей. Глава семьи – дед Матвей Журбин, мнение и слово которого является законом для всех членов семьи, является одновременно и ветераном завода. Второе поколение – его сын Иван Журбин с женой – домохозяйкой. Третье поколение – три сына: двое женаты, у одного из них растут дети. Третий сын – молодой рабочий-передовик Алексей – намерен жениться. Вся семья проживает вместе, причем в качестве объединяющего начала выступают не столько родственные связи, сколько их общий труд на кораблестроительном заводе. Такие идеализированные представления о рабочей семье поддерживались на протяжении 1950–1980-х гг. и неоднократно воспроизводились в документальных и художественных фильмах, хотя жизненность этого образа с течением времени становилась все более условной[246].

Эталон семьи-династии имел тенденцию к расширению социального круга. Со временем он стал применяться к семьям интеллигенции – врачей, учителей, инженеров, реже – актеров, писателей, художников. Но он не распространялся на крестьянскую среду, где понятие «потомственный крестьянин» нередко имело отрицательные коннотации, особенно в сталинскую эпоху.

Крестьянская семья воспринималась советской властью как оплот частнособственнических настроений, основа мелкобуржуазной природы крестьянства. Ее основными недостатками были тесная связь с хозяйственной деятельностью и экономическая независимость. На протяжении практически всего советского периода власть предпринимала попытку за попыткой лишить крестьянскую семью производственной функции, сначала через коллективизацию и изъятие основных средств производства, прежде всего земли и рабочего скота, а затем ведя неустанную борьбу за сокращение приусадебного хозяйства.

Примером остро критического отношения к крестьянской семье является фильм «Чужая родня» (1955 г., реж. М. Швейцер), поставленный по повести В.