Сельва не любит чужих - Лев Вершинин

Черные глаза сотен собравшихся жадно и удивленно следили за ним, и, выйдя к костру, Дмитрий, мгновение поколебавшись, вскинул к небу руки, одновременно выкрикивая старинное приветствие, применяемое в особо торжественных случаях:

— Дгаайхап'паонгуа!

— Хэйо, хой! — единым духом ответили сотни глоток, и толпа разом рухнула ничком, не смея поднять глаз.

Жаль, что в этот миг он не мог видеть себя со стороны!

Еще в самом разгаре был день, только-только начавший клониться к упадку, и длинные волосы землянина взвихривались на ветру, словно пронизанный золотым огнем смерч. В ярко-синих глазах его жил осколок Выси, и черная накидка, брошенная на плечи верным Н'харо, подчеркивала невиданный в здешних краях розоватый оттенок кожи…

Сам не зная того, Дмитрий явился людям дгаа таким, каким описывали сказители юного Тха-Онгуа, бродившего по Тверди в незапамятные дни Творения.

Даже Гдламини, видавшая его во всяких видах, на миг оцепенела от изумления.

Потом встрепенулась и, оставив за спиною коленопреклоненных стариков, быстрым шагом приблизилась к Дмитрию. Подошла почти вплотную. Поклонилась. Взяла за руку и, подведя почти к самому костру, туда, где жар становился едва выносимым, усадила на большой барабан. Затем, повернувшись к толпе, что-то гортанно выкрикнула, и люди выпрямили спины.

— С белой звездой пришел к нам тот, кто назвал себя Д'митри, — обращаясь к людям, начала Гдламини, словно забыв на время о сидящем на барабане. — Было время у нас посоветоваться с Незримыми, и настало время принимать решение!

— Хэйо, хой! — рявкнула толпа.

Гдламини хлопнула в ладони, и Мэйли, Великая Мать, подойдя к Дмитрию, приставила к его щекам крохотные дощечки, утыканные змеиными кличками. А затем резко нажала.

Н'харо предупреждал землянина, что будет больно, и Дмитрий готовился вытерпеть. Но подобного он не ожидал, и, хотя со стиснутых губ не сорвалось ни стона, на глазах выступили слезы. Краска, сделанная из тертых трав, замешанных на паучьей слюне, казалось, разъедала кожу, выгрызая на щеках гнойные язвы. Жгло и рвало чудовищно, непереносимо… Но боль прекратилась внезапно, и мир снова стал светлым.

— Вот, глядите все, и не говорите после, что этого не было, — вновь заговорила Гдламини. — Священные знаки дгиз'ю на лице у пришедшего с белой звездой, и отныне душа его — душа человека дгаа!

— Хэйо, хой! — рванулся в синеву вопль.

Дважды хлопнула в ладоши Гдламини, и юный дгаанга, приняв из рук девственницы, хлопочущей у малого костра, чашу с дымящимся варевом, с поклоном поднес ее к губам сидящего на барабане.

— Отведай дгаа'мг'ги, земани, — шелестящим шепотом произнес он, извлекая из кипящего и булькающего наколотый на палочку ломтик чего-то, похожего на мясо. — По вкусу ли придется тебе?

Это и было мясо, самое обыкновенное. Правда, привкус у него показался Дмитрию странноватым, совсем незнакомым, но совершенно не противным, скорей наоборот, приятным. И варево, которым было залито мясо, оказалось самым обычным телячьим бульоном, на редкость густым и наваристым.

— Хочешь ли ты еще дгаа'мг'ги, земани? — спросил дгаанга, когда, заглянув в раскрытый рот, убедился, что все проглочено до последней крохи.

Дмитрий кивнул.

Он здорово вымотался, сидя в безмолвной тиши обрядовой хижины, и хотел есть, а вкусно-пряное мясо и крепкий бульон прекрасно восстанавливали силы.

— Земани хочет еще дгаа'мг'ги! — торжествующе выкрикнул дгаанга, и толпа радостно взвыла.

Доброе знамение!

Будет удача народу дгаа на военной тропе, если храбрый М'панга ваТту и юный Нгеммья К'ибусса по прозвищу Короткое Копье признали принимаемого в племя и желают еще одной частью себя раствориться в нем!

И Дмитрий съел еще ломтик мяса, выспренно именуемого дгаангой «плотью мертвых дгаа», и запил еще одним глотком бульона, недоумевая, с чего бы это так торжественно встречала нехитрую процедуру все возрастающая толпа.

Как и предупреждал Н'харо, одной из ступеней обряда стало вкушение молодой лани, обработанной особым образом, но разве стоит из-за какой-то лани так вопить?..

— Вот, запомните, видевшие, и расскажите тем, кого нет здесь ныне, — возвысила голос Гдламини. — Дгаа'м-г'ги вошла в глотку пришедшего с белой звездой, и провалилась в утробу его, и растворилась в крови его, и отныне тело его — тело человека дгаа!

— Хэйо, хой! — рев был так слитен, словно издал его один великан.

А когда отметался и умер последний отзвук, Гдламини повернулась к Дмитрию; глаза ее были непривычно жестки, ибо отныне она стала и для него, одного из людей дгаа, вождем.

— Встань, тхаонги! — приказала девушка, и Дмитрий, не успев задуматься над случившейся с нею переменой, повиновался так быстро, словно дело происходило на плацу Академии.

Гдламини медленно раскинула руки по сторонам, и было похоже, что она хочет обнять его.

— Теперь ты — наш Д'митри-тхаонги, — она выговаривала слова тщательно и четко, как будто нанизывая на нить священные бусинки, одну за другой. — Теперь ты — плоть от плоти народа дгаа и часть души народа дгаа. Твои обиды — наши обиды, твоя радость — наша радость. В этом великий дар, но тяжкая ноша. Готов ли ты принять и взвалить?

— Игъ, мвамидгаакфали, — без колебаний ответил Дмитрий. — Да, великий вождь и судья!

— Тогда я властью своей снимаю с тебя дггеббузи, лежавший на тебе, — сказала Гдламини и резко взмахнула левой рукой, прогоняя чужих демонов, могущих еще цепляться из последних сил за душу принимаемого в племя. — Я должна дать тебе имя, но ты — тхаонги, и нарекли тебя не здесь, в Выси. Не дело смертных исправлять Незримых. Оставайся со своим именем, Д'митри. Но в кругу людей дгаа да живут твои имена, тайные для чужих, даже тех, кто смотрит с небес. — Она взмахнула правой рукой, голос ее стал гортанным: — Тайное имя твое будет отныне Ггабья г'ге Мтзеле, Встающий Открыто; это имя пусть знает каждый из твоего народа дгаа. — Теперь она говорила тише, только для стоящих вблизи: — Тайное из тайных имя твое будет отныне К'туттзи вваБхуту, Приходящий Вовремя; скажи его лишь избранным, кого назовешь друзьями, а еще Великой Матери, ибо от нее нет секретов… Гдламини замолчала, и взгляд ее стал мягок.

— Только со мною наедине, только для меня, и ни для кого больше, ты слышишь, тхаонги?.. — теперь она перешла на шепот, скорее, даже не шепот, нет, она едва-едва шевелила губами, но Дмитрий все равно отчётливо слышал ее, воркующую, стонущую, вскрикивающую: — … ни для кого, кроме меня, будешь ты Н'гвема Обьянг лю Ттете, Тот, Кто Всегда Желанен!

Вновь став строгой, она отступила на шаг.

— Дгаайхап'паонгуа, дгааг'г'я! Радуйтесь с Тха-Онгуа, люди дгаа!

— Хэйо, хой! — толпа уже хрипела, выкричав весь крик.

— Теперь отвечай мне, своему вождю, дгаа Д'митри, — громким голосом сказала Гдламини, и площадь у костра замерла, ловя каждый звук. — Когда ты лежал, запутавшись в сетях Ваарг-Таанги, губы твои потеряли слова, и слова эти важны. Ты говорил, что там, в Выси, тебя учили сражаться и водить воинов за собой. Так ли это?

Дмитрий замялся. Конечно, учили, это да, но — водить за собой? Такого не было. Участие в десантных высадках, конечно, может сойти за военные действия, но все же…

— Это правда… Меня учили… Но воевал я мало… К тому же…

— Что?! Ты колеблешься перед лицом вождя?

Глаза Гдламини чуть сузились, словно сомневаясь, а тот ли перед нею, кого она избрала, и Дмитрий плюнул на все.

Да, учили! Да, воевал! В конце концов, в зачетке нет ни единой четверки, и за акцию в Малом Пиарре командование поощрило отпуском на две недели, а остальное… так, собственно, кто здесь будет проверять?!

— Я могу вести людей в бой! — торжественно сказал он. И люди, стоящие вокруг костра, хрипло крикнули:

— Хэйо!

Кто-то прикоснулся к плечу. Касание было неживым, неожиданно холодным, и Дмитрий, вздрогнув, оглянулся.

Мгамба, сосредоточенно хмурясь, протягивал ему «дуплет», неумело и опасно держа оружие стволом к себе.

— Покажи людям дгаа свое умение!

Вот здорово! Лейтенант Коршанский сам не думал, что так обрадуется оружию. За то время, что он был здесь, о нем не говорили ни слова, а на вопросы, задаваемые поначалу, прикладывали ладонь к губам и коротко отвечали: «Дггеббузи!» — Показать, говоришь? Покажем…

Руки ничего не забыли, и глаз остался верен.

Одинокий выстрел разрубил тишину, и спустя несколько секунд к ногам вздрогнувшей Гдлами упала похожая на окровавленный комок большая птица.

Восхищенный ропот пробежал по толпе.

Невиданно! Не трудясь, не выслеживая, не подбираясь к гнезду, просто так, легко, играючи снять с высоты почти неразличимую глазом г'ог'гию, жуть ледяных вершин? Невиданно…

— Еще! — восторженно, совсем по-детски улыбаясь, попросил один из старцев.

Дмитрий ответил ему улыбкой.

Понравилось? Пожалуйста, еще. Уж что-что, а это мы пока еще можем…