Айвангу - Юрий Рытхеу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Айвангу встретил доктор Моховцев. Он повел его в больницу и поместил в палату выздоравливающих.
– Побудешь здесь до прихода парохода. Нужно сделать анализы… Не бойся, мы тебя не будем считать больным. Можешь ходить по поселку.
Айвангу не замедлил воспользоваться разрешением доктора. В первую очередь он посетил типографию. За наборной кассой вместо Алима стоял другой человек. Редактор был тот же, такой же рыжий и пьяный. Он взглянул мутными глазами на Айвангу и пробормотал:
– Еще один фронтовик…
– Где Алим? – спросил у него Айвангу.
– Заболел Алим. В больнице он.
Айвангу поспешил обратно.
– Что так быстро? – удивился доктор Моховцев.
– Мой друг Алим – наборщик, оказывается, тут лежит.
– В первой палате. Переоденься в больничное и можешь навестить друга.
Алим лежал у окна. На белой подушке резко выделялось его длинное, худое, будто покрытое типографской краской, лицо. Большие глаза блестели, как у нерпы.
– О, Айвангу! – тихим возгласом встретил он друга.
– Это я пришел. – Айвангу поздоровался и присел на стул, стоящий у кровати.
– А я заболел, – как новость сообщил Алим. – Легкие мои пропитались свинцовой пылью от шрифта. Я кашляю, а слюна у меня черная, не такая, как у других больных.
Алим говорил с улыбкой, словно гордился тем, что его болезнь не такая, как у всех.
– Поправишься, – бодрым фальшивым голосом утешил Айвангу. – Все поправляются. Уверен – повезет тебе.
Алим часто кашлял и наклонялся с кровати, чтобы сплюнуть черную мокроту.
– Алим умрет? – спросил напрямик доктора Айвангу.
– Ему очень плохо, – задумчиво сказал Моховцев. – Он примерно в таком же положении, в каком был Конников. Ты помнишь его?
Айвангу молча кивнул головой: Конников умер…
– Неужели ничего нельзя предпринять? Почему делают искусственные ноги, а легкие заменить не могут? Они человеку нужнее. Без ног еще можно жить.
Моховцев сидел на белом стуле, в халате, большой, тяжелый, вдоль его туловища свешивался пустой рукав.
– Война, – медленно произнес он. – Может быть, за это время врачи научились бы лечить туберкулез, а вот пришлось заняться руками и ногами… Алиму не повезло…
Пришел пароход «Анадырь», и Айвангу распрощался с Алимом. На Айвангу были офицерская шинель, подаренная доктором, гимнастерка и галифе; на голове вместо малахая – пилотка.
– Ты как настоящий фронтовик, – невесело пошутил Алим.
На пароходе к Айвангу отнеслись бережно и ласково, полагая, что ноги он потерял на фронте.
Кок помог Айвангу подшить шинель так, чтобы она не волочилась по палубе. Капитан поместил его в соседней со своей каюте и часто заходил осведомиться, как он себя чувствует. Айвангу был растроган.
На рейд Владивостока прибыли рано утром. После того как выполнили все формальности, вошли в гавань и пришвартовались к стенке, рядом с огромными портальными кранами. Русские пассажиры, приехавшие с севера, устремились к широкому трапу. Ласковыми повлажневшими глазами они смотрели на покрытые зеленью сопки, на одетые листвой деревья.
– Как тепло! – радовались они.
Действительно, было очень тепло, а в шинели прямо-таки жарко. Айвангу взвалил на плечи немудреный дорожный мешок, тоже подаренный доктором Моховцевым, и вышел из ворот порта. В руках у него была бумажка с адресом главного военно-морского госпиталя.
На площади, куда выходили фасады морского и железнодорожного вокзалов, стояли женщины и продавали воду.
– Солдатик, водички?
– Сколько стоит? – осведомился Айвангу, зная, что здесь все, даже вода, продается.
Попив подслащенной сахарином воды, Айвангу медленно двинулся по тротуару, огибавшему площадь. Подкатил трамвай, но Айвангу не сел – лучше пройтись пешком: так все интересно и необычно.
Айвангу скоро вспотел, гимнастерка прилипла к телу. Он остановился, стянул с головы пилотку и вытер лицо. Людской поток растекался мимо него, и, странное дело, почти никто не обращал внимания на безногого.
Нет, вот один остановился, пошарил у себя в кармане и что-то кинул в пилотку Айвангу. Трешка! Ему бросили три рубля. Какая-то старушка замедлила шаг, проделала над Айвангу странные движения рукой, и на жарком солнце блеснула монета.
Что это такое?! А старушка даже сделала над ним русские шаманские движения! Айвангу испугался. Он поспешил из оживленного перекрестка, держа пилотку в руках. Куда денешь деньги? Люди, которые кинули ему милостыню, смешались с многоликой толпой.
Впереди мелькнула фигура милиционера. Айвангу кинулся к нему.
– Где госпиталь?
– Какой госпиталь?
Айвангу показал бумажку.
Милиционер подробно объяснил ему, как туда проехать.
Кто-то уже позаботился об Айвангу, потому что солдат в проходной встретил его как старого знакомого и повел в штаб. По большому двору гуляли раненые. Бинты, бинты, бинты. На головах, на руках, на ногах… Многие на костылях, в колясках, точь-в-точь таких, в какой Айвангу ездил в Кытрыне, когда доктор Моховцев отрезал ему ноги.
Айвангу принял полковник Горохов, чем-то похожий на доктора Моховцева. Айвангу сразу же проникся к нему доверием и показал три рубля и двадцать копеек, которые ему подали.
– Что мне делать с этими деньгами?
– Как что делать? – не понял полковник.
Айвангу с грустью поведал, как в его пилотке оказались деньги. Полковник расхохотался.
– В шестое отделение! – скомандовал он.
На следующий день полковник Горохов пришел в палату, в которой лежал Айвангу.
– Мы тебя поставим на ноги, – сказал он, – но не думай, что это легко. Ты долго ходил на коленях, и у тебя произошли изменения в костях. Видишь, какую мозоль ты нарастил? Будет больно, трудно, но на ноги встанешь… Тебе очень хочется этого?
Айвангу молча кивнул.
Вскоре явился протезный мастер и снял мерку. Айвангу с нетерпением ожидал его возвращения, потом не выдержал и отправился в штаб к полковнику Горохову.
– Сразу видно, что не знакомы с военной дисциплиной, – сказал ему молодой капитан.
Айвангу пригляделся и с удивлением обнаружил, что перед ним молодая и очень красивая женщина.
– Идите обратно в палату и ждите.
Почти все, кто лежал в военном госпитале Владивостока, получили раны в короткой войне с Японией. Многие прошли всю войну с Германией, побывали в дальних европейских городах, лишь Чукотка для них оставалась сном, приснившимся в школьные годы. Они жадно расспрашивали Айвангу о жизни чукчей и эскимосов.
Парень, закованный в гипс, иронически восхищался:
– Во живут люди! Далеко, холодно и не очень сытно. В госпитале никто не хвастался боевыми заслугами: ни один человек не вспоминал войну, а если и вспоминал, то ругал ее всякими недобрыми словами.
Наконец принесли протезы и прицепили к культяпкам Айвангу. Он сидел на кровати и боялся встать. Десятки глаз с напряжением следили за ним. Шумная палата примолкла, слышалось жужжание мух, сбившихся в клубок возле электрической лампочки на потолке.
– Давай-давай! – подбадривал его парень в гипсе.
– Осторожнее! – только и успел выкрикнуть Горохов.
Айвангу с грохотом повалился на пол. Ему показалось, что кости его ног обломились. Острая боль пронзила его, как раскаленная гигантская игла.
На помощь к нему со всех сторон кинулись товарищи по палате. Горохов поднял руку и спокойно сказал:
– Отставить!.. Айвангу, встаньте и сядьте на койку! Вот так. Лицо разбил? Ничего. С сегодняшего дня никто не должен тебя поддерживать и помогать. Сейчас принесут костыли. Будет больно – терпи. Кровь будет – терпи. Если, конечно, хочешь ходить… Ну, как? Учти, что ты не один раз и не два раза вот так упадешь. А может быть, и посильнее расшибешься.
– Я буду стоять! – прохрипел Айвангу и, сжав зубы, повалился на кровать.
Потянулись дни упорных и мучительных тренировок. Порой Айвангу казалось, что его ноги немного укоротились от бесчисленных ссадин и кровоподтеков. Все тело было в синяках. Не помогали даже костыли. Айвангу падал и поднимался, и снова падал и поднимался.
– Трудно? Больно? – изредка спрашивал полковник Горохов.
Айвангу молчал.
– Хочешь стоять?
– Я буду стоять! – упрямо твердил Айвангу.
Он просыпался от ноющей боли и не спал до утра. Раньше он и представить себе не мог хотя бы малой доли тех страданий человека, который хочет встать на ноги. Видимо, легче было научиться обезьяне прямо ходить, чем сделать это человеку Айвангу.
Иногда в голове появлялась предательская мыслишка: «А не бросить ли все это и вернуться в Тэпкэн?» Никто не будет смеяться над ним: он своим трудом завоевал уважение людей родного селения, он даже победил умку – белого медведя…
Прошло два месяца. Задули холодные осенние ветры и погнали по дорожкам госпитального парка желтые листья. По стеклам забарабанили тугие холодные струи дождя, редели в палате люди: война отгремела, пушки и винтовки умолкли. Оставались только тяжелораненые, которым требовалось длительное лечение.