Айвангу - Юрий Рытхеу

Прошло два месяца. Задули холодные осенние ветры и погнали по дорожкам госпитального парка желтые листья. По стеклам забарабанили тугие холодные струи дождя, редели в палате люди: война отгремела, пушки и винтовки умолкли. Оставались только тяжелораненые, которым требовалось длительное лечение.

За это время Айвангу научился только переступать на протезах, да и то с помощью костылей. Тогда-то он и услышал первую похвалу из уст полковника Горохова:

– Видишь, пошло дело.

Потом, уже лежа в постели, Айвангу подумал, что полковник сказал это с иронией, и загрустил. Он продолжал ежедневные тренировки, но без былого увлечения. Полковник сразу заметил это и позвал его к себе в кабинет.

– По дому соскучился? – спросил он.

– Да, – коротко ответил Айвангу.

– Если тебя отпущу, с радостью поедешь?

– Да…

– Я думал, что ты сильнее. Я в тебя верил, – с разочарованием произнес полковник. – Ты сделал первый, самый трудный шаг – и вдруг скис.

– А что – разве получается?! – взволнованно воскликнул Айвангу.

– Даже очень получается. Повторяю: у тебя такой случай, когда большинство не может ходить на протезах. Вот так… Считать, что разговора о возвращении не было?

– Считать! – Айвангу повеселел.

С этого дня и пошло. На деревьях облетели листья, усыпав дорожки парка, потом их занесло снегом, таким же мягким и пахнущим морской водой, как и снег в Тэпкэне.

Однажды Горохов принес Айвангу телеграмму. Он развернул ее и прочел: «Поздравляем наступающим праздником ждем целуем Раулена Алеша». Кто же это надоумил их послать телеграмму? Ведь Раулена почти неграмотна, а написала слова, которые Айвангу читал только в книгах – «поздравляю», «желаю», «целую». Он пытливо поглядел на полковника Горохова. Доктор смотрел в окно, за стеклами которого падал густой, тяжелый снег.

После Нового года, когда Айвангу гулял в парке, к нему подошел Горохов и взял у него костыли. Вместо них он подал палку. Айвангу вцепился в палку, но не удержался, упал в снег… Поднялся… Еле доковылял до дерева и прислонился, подумав: «Как хорошо, что есть деревья».

С того дня вся тяжесть тела давила на культяпки, упирающиеся в гнезда протезов. Опять начались страшные боли, кровь и страдания…

И все же ранней весной, когда снег набух влагой, Айвангу прошел из конца в конец аллею парка, ни разу не прислонившись к дереву.

Это была настоящая победа! Он огляделся вокруг. Жаль, что никто не видел… Нет, вон чья-то фигура в окне! Да это же доктор Горохов! Должно быть, он всегда оттуда следил за Айвангу. Почему же раньше не приходило в голову посмотреть вверх? Но как же он мог поднять голову, если все его внимание было занято собственными ногами.

Айвангу самостоятельно поднялся по лестнице и постучал в кабинет доктора.

– Больной Айвангу явился! – доложил он так, как докладывали полковнику солдаты.

– Вольно! – скомандовал полковник. – Садись.

…С первым пароходом Айвангу отправился домой. Перед уходом он попрощался с деревьями в госпитальном парке. Жаль, что нет на Чукотке таких великанов, чем-то похожих на людей. Словно утешая, они поддерживали его своими стволами. Прощайте, зеленые друзья!

Горохов обрядил Айвангу в свой полковничий мундир со следами погон на плечах. Приятно поскрипывали на ногах новые хромовые сапоги, сшитые по заказу. На голове вместо пилотки военная фуражка с лакированным козырьком. Айвангу оглядел себя в большое зеркало. На него смотрел военный человек с тростью в руке. Из-под фуражки выбивались седые волосы.

– А ты, Айвангу, красивый парень, – сказал Горохов и на прощанье поцеловал его трижды, по-русски.

Поздно ночью прошли пролив, отделяющий Сахалин от Японии. В темноте мерцали разноцветные огоньки военных кораблей, гудели самолеты, путая своими огнями очертания созвездий.

Ночи поначалу были теплые, душные. За кормой горел пенный след. Потом стало прохладнее. У берегов Камчатки попали в шторм.

Айвангу целыми днями стоял у лага – прибора, отсчитывающего пройденное расстояние, заходил в кают-компанию и сверялся по карте, сколько осталось до берегов Чукотки. Иногда он поднимался на ходовой мостик.

Капитан знал его историю, а остальные, принимая Айвангу за отставного военного, обращались к нему почтительно: «товарищ командир».

Наступила последняя ночь перед Тэпкэном. Вчера он сошел на берег в Кытрыне, побывал у доктора Моховцева, навестил вдову наборщика Алима. На Гальгану жалко смотреть. Она осунулась, поблекла, за один год превратилась в пожилую женщину. На прощанье она тихо сказала Айвангу:

– А ведь я могла быть твоей женой…

Шуршит вода за бортами, тяжело ворочается винт за кормой. Если бы не туман, Айвангу давно увидел бы родные берега – ночи светлые. Он снова поднялся на ходовой мостик.

– Не спится, товарищ командир? – спросил рулевой.

– Не спится, – ответил Айвангу и посмотрел на большие часы на стене капитанской рубки. По циферблату бежала большая красная секундная стрелка. Было три часа ночи.

Айвангу присел в кресло и неожиданно уснул. Проснулся он как будто от толчка. Мутный рассвет вползал через широкие иллюминаторы. Над морем висел туман. Сирена потрясла сонный воздух, и Айвангу заметил, как с воды, оставив длинный след, поднялись утки. Он обрадовался им, словно близким родственникам.

– Смотрите, утки! – закричал он.

– Верно, утки, – согласился капитан.

– Это наши, чукотские, утки.

Капитан улыбнулся одними глазами, и Айвангу вдруг покраснел: что он говорит! Ведь утки-то везде одинаковые.

Через полчаса туман расступился, открыв скалу мыса Дежнева.

– Вот селение Нуукэн! – закричал Айвангу. – А там памятник Дежневу. Видите крест? Справа маяк… Здесь мы охотились.

Он попросил у капитана бинокль и не выпускал его до тех пор, пока пароход не бросил якорь на виду у селения Тэпкэн. К ним тотчас направился вельбот, до отказа нагруженный людьми. Казалось, вот-вот он перевернется. Айвангу еще издали узнал отца, Раулену и Алешу. У него перехватило горло, и он только помахал рукой. Капитан приказал спустить парадный трап, и Айвангу шагнул на первую ступеньку. Он спускался, слегка опираясь на тросточку. Земляки молча наблюдали за ним. Когда, Айвангу занес ногу над вельботом, десятки рук потянулись к нему, приняли его и бережно опустили на сиденье.

– Етти, Айвангу! Приехал! – понеслось отовсюду.

– До свидания, Айвангу! – крикнул капитан в мегафон.

Раулена смотрела на мужа восторженными глазами. Сэйвытэгин, сидевший на корме, все отворачивался назад, как будто что-то высматривая в море.

Вельбот ткнулся носом о береговую гальку, и Айвангу впервые за много лет шагнул, как все люди, навстречу толпе.

– Айвангу! – услышал он рвущий сердце вскрик.

По косе, раскинув руки, бежала Росхинаут.

– Сынок мой! Ты стоишь на ногах! О Айвангу!

В родном селении Айвангу все умиляло и вызывало душевное волнение. Он гладил руками закопченные деревянные стойки яранги, ходил на берег моря и подолгу смотрел на вельботы, маячившие в морской дали: с наслаждением вслушивался в привычный говор.

Однажды Раулена посмотрела на него пристальнее, чем обычно.

– Ты стал какой-то другой.

– Это потому, что я хожу прямо! – отшутился Айвангу.

– Нет. – Раулена решительно мотнула головой. – Теперь у тебя глаза другие и даже разговор иной…

Айвангу и сам чувствовал в себе какую-то перемену. Но если бы кто-нибудь спросил, в чем она заключается, он бы не объяснил.

В Тэпкэне тоже многое изменилось: приехали новые люди – директор школы – бывший офицер, новый начальник полярной станции, учителя – все больше молодые.

Председателем колхоза по-прежнему оставался Сэйвытэгин. У него появился бухгалтер – высокий красивый парень Морозов. Он потребовал себе квартиру. Сэйвытэгин с трудом договорился, чтобы требовательному бухгалтеру дали комнату в учительском доме.

Морозов организовал волейбольную команду. Молодежи понравилась эта игра, и каждый вечер на площадке возле школы происходили жаркие схватки. Айвангу смотрел на игру и думал о том, что, будь у него настоящие ноги, он тоже бы побил по мячу крепкими ладонями.

Кто-то догадался поставить возле площадки длинные деревянные скамьи, и теперь охотники ходили уже не к большим священным камням, а на спортивную площадку и там, следя за игрой, обсуждали свои дела.

Последняя новость Тэпкэна особенно горячо обсуждалась всеми: и мужчинами и женщинами, – пекарь Пашков объявил, что он намерен в ближайшем будущем жениться. Сначала решили, что он кого-то ждет с материка – так часто бывало в Тэпкэне: ходит кто-то в холостяках, и вдруг к нему приезжает жена, да еще с детьми. Но пришел пароход, и никто не приехал в каморку рядом с пекарней, а Пашков все ходил с загадочным видом и пристально посматривал на одиноких женщин, интригуя и смущая их.