Год активного солнца - Мария Глушко

Медленно обошла комнаты. Провела пальцем по полировке стола — тонкая скобочка пыли осталась на пальце. Здесь убирали вчера, не раньше. Заглянула на балкон, увидела, как странно висят его сорочки. Правильно прихвачены прищепками за подол. Он вешал иначе, воротничком кверху.

Вдруг она поняла: вчера здесь была женщина. Уборка, вареники, сорочки — все это могла только женщина. Он бы так не смог, да и зачем ему, он не знал, что я быстро вернусь.

Что-то ударило в голову, забилось в висках, она закрыла глаза, постояла так. Потом опять пошла в комнаты, осмотрела все, желая и боясь найти следы: оброненную шпильку, забытую пудру, носовой платок… Все молчало, все было полно вражды и тайны.

Как он мог, как смел приводить ее сюда! Впускать в мой дом! Стыдно, безнравственно, он и сегодня может привести ее, ведь не знает, что я уже дома, — дойти до того, чтобы приводить сюда своих шлюх! Снять трубку сейчас, сказать ему: «Ты все перепутал, любезный, здесь не дом свиданий, поищи другое место!»

Но она, конечно, не позвонила. Стояла, не зная, что делать. Хотелось бежать из этого вычищенного, но грязного места, где каждая вещь осквернена прикосновением чужих нечистых рук.

Открыла чемодан. Выложила подарки, гостинцы, запихнула в сумку. Хотела убрать чемодан и передумала, выволокла в прихожую. Пусть сразу увидит!

Оделась, схватила сумку. Постояла в прихожей, где все стало чужим: выстроенные в ряд щетки, какие-то пояса на вешалке — чьи они? Бумажная роза свисает с зеркала — какая гадость!

Куда теперь? Только четыре часа, Ирина приходит в шесть. Но и здесь оставаться нельзя.

Она шла по улице, быстро и зло стучали каблуки сапожек. Надо было выбросить ту розу — к чертовой матери! Женщина с мещанским вкусом украсила его жилище. Мое жилище!

Весело катили машины, женщины в черных, надетых на пальто халатах белили деревья. Дорожные рабочие в ярких оранжевых куртках, выставив треугольные щиты, ремонтировали мостовую.

Кира Сергеевна шла, обгоняя прохожих, как будто очень спешила. Но спешить было некуда и идти было некуда, она свернула в парк…

Здесь тоже шла уборка, хохочущие девчонки ровняли клумбы, сгребали темные прелые листья, на обнаженную влажную землю тут же слетались воробьи, склевывали прошлогодние семена.

Толстыми бусинками пухли на ветках почки, меднолицый старик, клацая большими ножницами, подстригал кусты, на ножницах вспыхивали быстрые «зайчики».

Она медленно шла по тропинке, утопая каблуками в мягкой земле.

Бедный, неумный человек, — вяло, размягченно подумала о муже. Всю жизнь уверял себя, что «все утрясется». В семье жил как-то сбоку, скраешку… А ведь был не таким. В школе она даже побаивалась его, училась у него.

Он говорил: «Заметила, что класс устал, круто меняй урок, приведи какую-нибудь математическую нелепицу». — «В математике нет нелепиц», — возражала она. Он смеялся: «Сколько угодно, хочешь, докажу, что прямой угол равен тупому?» Это он брал из арсенала Василия Васильевича.

Она нашла некрашеную скамейку, села, пристроила рядом раздутую сумку. На подошвах тяжелела налипшая земля, она веточкой долго счищала ее.

Когда-то мы вместе ходили в горы, ездили по туристическим путевкам, сейчас ему лень пойти в театр. В сущности, давно уже чужой человек, ни во что не вмешивается, живет, огибая острые углы. А я не огибаю и всегда натыкаюсь на них, получаю синяки — ради того, чтобы ему доставалось этих синяков меньше. И самое трудное всегда брала на себя я — ведь кому-то надо брать. Так и повелось: кто везет, на того и наваливают. А рядом благоденствуют нравственные иждивенцы.

Размахивая портфелями, промчались мальчишки в расстегнутых куртках — от них отлетал ветер. Может быть, это его ученики, подумала Кира Сергеевна. И на примере какого-нибудь литературного героя он вдалбливал им понятия честности и благородства. Он и мне вдалбливал: «Плакать нужно в одиночку». «Молодые больно входят в жизнь»… Слова… Слова… Слова…

Посмотрела на часы — было уже пять. Она решила зайти за Ленкой в садик, погулять с ней до возвращения Ирины. Не сидеть же тут. Не возвращаться же домой — она не представляла, как теперь вернется туда и как сможет там жить.

Сумка показалась тяжелой, она решила поймать такси, но пробегавшие мимо машины с шашечками были заняты. Кира Сергеевна повесила сумку на плечо и пошла.

Ленка бросила свой полдник, выскочила из-за стола, завизжала:

— Ки-ира! — И долго висела на ней. Кира Сергеевна прижала ее худенькое тельце, обцеловала руки в царапинах и ссадинах. Слышала, как где-то у плеча часто-часто бьется Ленкино сердце.

— Ки-ира, а мама сказала, ты придешь сегодня вечером! Обману-ула!

Кира Сергеевна еще крепче прижала ее, закрыла глаза. Какая же я беспробудная дура! Как сразу не поняла!

— Это она для того, чтобы ты спокойно пошла в детский сад…

Ленка блестящими глазами смотрела на Киру Сергеевну, ладошками хлопала ее по щекам.

— А я тоже с Лидой разговаривала по телефону…

— …И розочку за зеркало воткнула тоже ты?

— Ага, тебе понравилось?

— Еще бы!

— И мы все убрали с мамой, а я ковры пылесосила…

Ненормальная, что придумала!

— А Лида сказала, что послала мне три маленьких «москвича»…

— Да, красный, зеленый и желтый.

— И багажники открываются?

— Открываются. Как у настоящих.

Ленка одевалась, а Кира Сергеевна смотрела на нее влажными веселыми глазами и чувствовала себя почти счастливой, словно главное горе уже позади. Как это близкое и простое объяснение ни разу не пришло мне в голову: вчера была Ирина!

Сейчас ей было стыдно за себя — бешеная, вульгарная, мне бы в старое время извозчиком быть! Послушала бы меня Шурочка! Когда же я, наконец, возьму себя в руки? Когда перестану думать о «другой женщине» — ведь должно это когда-то кончиться, все пройдет и забудется, когда я привыкну к мысли, что он уже чужой для меня?

Они пошли с Ленкой — рука в руке — по залитым солнцем улицам, Кира Сергеевна заскочила в телефонную будку, позвонила Ирине.

— Ридна маты! — Голос у Ирины веселый, счастливый.

— Ленку я забрала, а ты не задерживайся, чтобы мы не стояли под дверью.

— Через полчаса буду!

Ленка копалась в сумке, стараясь вытащить машинки.

— До дома не дотерпишь?

— Никак не дотерплю.

Подошли к скамейке, Кира Сергеевна стала вытягивать из сумки свертки и мешочки, наконец, добралась до коробок с машинками.

Ленка разглядывала их, прищелкивала языком, прокатила пару раз по скамейке, потрогала багажник, дверцы. Поинтересовалась, снимаются ли колесики.

— Донеси до дома хотя бы, — сказала Кира Сергеевна.

Ленка пошла, зажав в руках по машинке, третью сунула назад, в сумку. Рядом с ней пристроился какой-то мальчишка, шагал, сбоку заглядывал в Ленкины кулачки. Попросил:

— Покажи.

Ленка показала, даже разрешила подержать — просто, без ребячьего хвастовства.

Она добрая, подумала Кира Сергеевна.

45

Посидели на детской площадке перед домом, Ленка, не выпуская из рук машинок, вдруг крикнула:

— Вон мама!

Пока поднимались в лифте, она вертелась перед матерью, показывала игрушки.

— Еще не сломала? — смеялась Ирина. — Странно.

Почему мне так хорошо и спокойно? — думала Кира Сергеевна. — Ведь ничего хорошего но произошло. Но и худшего не случилось. Все живы, здоровы, и я здесь, с ними.

На кухонном столе она выложила свертки, и все пошли в комнату. Там стояла все та же раскладушка, жались к стенкам связки книг.

Так и не купили мебель.

— Ну, рассказывай, как у них там, — сказала Ирина. — Досыта лобзались с Лидией?

Кира Сергеевна улыбнулась:

— Главным образом ругались.

— Да? — Ирина подняла брови. — На тему?

— На разные темы. О ее погубленном таланте. О тебе.

— И обо мне?

— Ну, да. Она тебя понимает, а я не понимаю.

Вкатилась Ленка со своими машинками.

— Кира, смотри, они снимаются совсем просто!

Все три «москвича» уже были без колес.

— Пошли на кухню, покурим, — сказала Ирина.

Сопел на плите чайник, в окно било солнце — прямо в лицо Кире Сергеевне, она загораживалась рукой, чувствовала на ладони тяжелое тепло лучей.

Ирина расспрашивала о Чекалиных, отдельно и подробно о Лидии, Женечке, Викторе, Ии… Кира Сергеевна рассказывала с оттенком веселого юмора и думала, что после этого свидания Лидия стала дороже и ближе, — мой единственный и последний звоночек из детства.

Как она сказала тогда? «Чтобы ты закрыла мне глаза».

— Ия ждет ребенка.

Ирина рассмеялась:

— Это не Ия ждет. Лидия ждет. И все мечтает, что хоть теперь-то родится девочка.

Было хорошо сидеть вот так в теплой, затканной солнцем и дымом кухне, пить чай, говорить о пустяках, слышать голос Ленки…