Голос крови - Олег Юрьевич Рой

Собственно, Арина и не возмущалась. Господин писатель ее всего-навсего бесил. То есть сперва-то он ей даже понравился. Совсем не такой душный, как обожающие донимать следователей психи. Скорее приятный. И даже не слишком «сдвинутый». Так, самую малость, наверное, все творческие особи такие. В общем, странный, но симпатичный. С этой своей непрошибаемой верой в то, что помощь дилетанта для следствия неоценима: свежий, незашоренный взгляд с неожиданного ракурса, интуиция – это же так важно, правда? Интуиция, да. Как у того американца, что написал роман «Крушение «Титана» за четырнадцать лет до. настоящего «Титаника». И его «герой» погиб, столкнувшись с айсбергом не в первом, а в третьем плавании.

Кто знает, может, и у господина писателя чутье хорошее. И про свою выгоду он, умник-разумник, не забывает: ведь если он такой прозорливый и проницательный – Зоркий! – что его сюжеты прямо оживают, это ведь и его писательскую славу должно умножить! И эта прагматичность тоже вызывала симпатию: бескорыстные радетели за общее благо пробуждали в Арине профессиональную подозрительность. Бескорыстные радетели бывают всего двух категорий: сдвинутые на всю голову фанатики и – мошенники.

Ей было даже наплевать, что писателем господин как-его-там был так себе, по крайней мере на ее вкус. Но, боже ж мой, какую кошмарную героиню он сделал из нее, из Арины, в своем «Четверге»! Грудастую идиотку, в промежутках между томными вздохами изрекающую глубокомысленные благоглупости. Самая умная была – «мы что-то упустили». Даже Эльвира, хоть и записная красотка, и обожает чрезмерно глубокие вырезы, и то не в пример умнее.

И, чтоб уж вовсе тошно стало, господин писатель сочинил неодолимую страсть, бросившую героиню и главного подозреваемого в жаркие объятия друг друга! Драматический, понимаете ли, конфликт-с! Между, так сказать, долгом и, так сказать, чувствами-с! И подозреваемый – тоже мне, новый Раскольников выискался! – не выдержавший угрызений совести! И болезненное облегчение узнающей о его самоубийстве героини – ах, лучше уж так! Ведь никакого будущего у их любви не было! Все рыдают.

И воплощающий все эти страсти-мордасти стиль – мрачный, тягучий, липкий, как кладбищенская земля из первого эпизода этого чертова опуса! Даже интимные сцены следовательши и подозреваемого отчетливо отдавали той же кладбищенской землей, в которой, как черви, сплетаются потные разгоряченные тела. Голые скользкие черви.

Да, господин писатель Арину бесил. Она неплохо умела сдерживать подобные эмоции – свидетели, тем более подследственные всякие бывают, в том числе и вполне тошнотворные. Но сейчас, после провальной, по сути, охоты за вымогателем, сдерживаться не хотелось:

– Господин Зоркий, прекратите балаган! – зло бросила она, протискиваясь сквозь сгрудившихся у крыльца журналистов.

Одна из них – с торчащими во все стороны волосами и горящим взглядом – подступила почти вплотную:

– Вы не можете так с ним поступать!

Микрофона у журналистки почему-то не было. Из-за ее худого плеча, правда, высунулась вдруг палка с зеленым набалдашником и рядом – узкая, остроносая, брезгливо сморщенная физиономия:

– Госпожа Вершина, в Питере вы тоже предпочли всю славу себе присвоить? Прокомментируйте!

Стас, скрипнув зубами, отодвинул всю эту двухголовую конструкцию: и лохматую в пестрой футболке, и тощего с зеленым микрофоном – может, они из одного издания? или дамочка вообще не из СМИ, а, к примеру, блогерша? – и потащил Арину дальше, сквозь толпу. На самом деле журналистов собралось не больше полутора десятков, но они так напирали, и так орали, что Арине казалось – толпа. толпа. Если б не Мишкин, не продралась бы.

– Чего до тебя писатель этот докопался? – насмешливо спросил он, уже усадив Арину в свою невзрачную «тойоту». – Рассчитывал, что ты ему рекламу сделаешь?

– Что-то в этом духе.

– Он что, думает, если ты следователь, тебя издательства испугаются и начнут его печатать?

– Да печатают его! Но тиражи мизрные. А ему всемирной славы надо.

– Ты-то тут при чем?

– При кащеевском деле. Помнишь, меня на ток-шоу затащили, и мне вся эта история не понравилась?

– Забудешь такое!

– Ну вот и ему тоже. И он книжку написал. Причем угадал все в точности.

– Нам бы такого в отдел… – протянул Мишкин странным, не то одобрительным, не то саркастическим тоном.

– Да ой! – засмеялась Арина, уже почти переставшая сердиться. – Ну писатель, ну интуиция у него. С театральным-то делом он на тыщу километров промахнулся. Хотя сам считает, что все в точности описал. Типа как увидел, так оно и случилось. Потому что у него в рукописи как раз вскрытая эта могила и украденный гроб.

– Что, правда, про сворованный гроб сочинил?

– Он мне рукопись приволок через два дня после скандала на кладбище. Ясен пень, я впечатлилась таким совпадением. Правда, героиня его, которая вроде бы мою роль играет – хуже Эльвиры, ей-богу. Да и остальной сюжет – выстрел в молоко. Журналиста в книжке вообще нет. Но Зоркий-то уверен, что если б не его рукопись, я бы это дело не раскрыла. И теперь, как честный человек…

– Обязана на нем жениться, – засмеялся Мишкин, выруливая из наметившейся на их пути пробки вбок, во дворы.

– Обязана рассказать господам журналистам о его роли в расследовании.

– А че? Ниче так рекламная компания, – хмыкнул опер. – Эффектно. Он пишет, ты читаешь и – бемц, раскрытие на блюдечке. Только чего ж он так… топорно-то? Нет бы поговорить по-человечески, попросить, а он сразу журналистов на тебя напустил.

– Наверно, я сама виновата, – вздохнула Арина. – Обидела мужика. Он звонил, как ты выражаешься, по-человечески, да я его послала. Потому что… ну, Стас, потому что.

– Да это-то понятно. И он, значит, решил: не мытьем так катаньем. Упрямый какой…

– Не то слово. Понять-то я его понимаю, но… Можно подумать, мне без него нечем голову занять.

– Ладно, к лешему его. Как возбудился, так и успокоится. Хотя… – Мишкин вдруг нахмурился.

– Хотя – что?

– Вершина, в порядке бреда. Он не может быть твоим преследователем?

Версия была и впрямь – в порядке бреда, и Арина думала чуть не минуту. Потом помотала головой:

– Не бьется, Стас. Когда меня ногами били и когда Дениса с платформы толкали, я этого писателя еще в глаза не видела. По комплекции вроде похож, но по времени не выходит.

– Ну так может он заранее…

– Зачем? Когда он в первый раз ко мне заявился, мы вполне поладили, послала я его уже позже. Разве что это звенья разных цепочек.

– Электричка – один, а в больнице – кто-то другой?

– Почему бы и нет? Кстати, о разных звеньях. Пахомов