Его сладкая девочка (СИ) - Драгам Аля

— Как у тебя с Ксюшей? Нет подвижек?

— Никаких. Думаю нанять спецов, может, присмотреть за подружкой?

— Попробуй. Все средства хороши. Уверен, что она не брала деньги?

— Уверен. Не смогла бы она. Что—то другое тут… а что пока не могу уловить никак.

На самом деле все эти дни, когда появлялась возможность, пытался анализировать, что сподвигло Ксюшу на бегство. Просто так она бы не ушла. Обида, недопонимание — нет. Она бы спросила. Мы столько дней провели бок о бок, я уже был настроен на её волну, понимал по глазам. Значит, нужно копать глубже. А глубже где?

Этим же вечером набираю деда, который места себе не находит. Порой мне кажется, что из всей семьи только он понимает и любит меня. По—настоящему. Любовь, как оказалось, тоже разная бывает.

Природой заложено, что родители любят детей. Так должно быть и так правильно. Но искренняя ли эта любовь?! Или только потому, что «так надо»?

А бывает, когда чувства от сердца. Даже к преступникам. Любят и оправдывают убийц. А почему? Потому что любящий человек способен рассмотреть что—то такое, чего не видно остальным.

Так и дед. Ему все равно, какой я. Он со мной, потому я его внук. И я плачу ему тем же.

Уже из дома набираю старшее поколение, чтобы узнать новости. Ну и рассказать наши. Уныло как—то выходит. Да что говорить… все подавлены. Арт свадьбу перенес, хотя инкина родня выносила ему мозги похлеще самой Инны.

— Ищи, внук. Если веришь и любишь, ищи.

И я ищу. Даже во сне цепляюсь за любое воспоминание, чтобы побыть с ней. Пока лишь так, фантомно. Но изо всех сил передаю свои чувства. И пусть кто—то скажет, что это розовые сопли. Но я теперь твердо знаю, что мужчины тоже могут показывать свою слабость. Когда сам с собой — это не стыдно. Вот проявить трусость — это преступление.

На самом деле счет дням уже потерян. Один за другим проходят. Работа, ночь. Я даже не могу вставить сюда «дом». Потому что в квартире не ночую. Временно перебрался к Дейву, стоило только начать оформление своего дома. Ах да. Я нашел и купил свой особняк. Уютный, домашний и… мне кажется, который придется по вкусу моей девочке.

— Новости смотрел?

Давид стучит пальцами по буквам, печатая очередное письмо.

— Нет. У меня нет сил на это.

Я просматриваю папку с переводами, потому что наша компания каким—то образом заполучила контракты с иностранцами. И если с английским проблем нет, то с остальными языками беда.

— Надо переводчиков искать. Хотя бы парочку, — говорю другу, пытаясь собрать глаза в кучку.

— Надо. Дай Жанне завтра задачу. Двух универсалов пока хватит.

— Ок. А с новостями что?

— Да так. Из ленты узнал, что друг лучший женится.

— Да ладно? Север?

— Какой Север, бляха. Ты.

— Не понял.

— И я не понял. Новости открой.

Твою мать! Что за херня? Смотрю на собственную рожу, украшенную подписью, что, оказывается, объявил о помолвке с…

— Со Светкой?! Нет, это уже сюр какой—то. Где—то скрытая камера или что? Пиздец в жизни уже закончится хоть когда—нибудь?

— Когда—нибудь да, — философски изрекает Давид. — Я уже два года этого жду.

— Опять с Наташкой?

— Снова. Она решила, что мы живем вместе. Меня спросить забыла, заявилась к родителям. Мама в ауте.

— Они ж ее вроде знают.

— Знают. Но не в качестве моей невесты. Так проснешься, а оба уже окольцованы.

И было бы смешно, если бы не идиотизм всей ситуации.

С самого утра загружаю своего юриста иском против новостного издания. Или изданий. Прошу узнать, кто запустил данную инфу, и выкатить им тоже по полной. Подозреваю, что это Бинковская, но надоело миндальничать. Я за этот месяц на луну вою от тоски. И зверею. Если узнаю, что виновата мать, даже ее не прощу. И не потому, что сын непочтительный. Нет. Потому что я обозначил свой выбор, а они влезли и… ну пусть будет — предали. По сути, их поступок вполне сравним с подобным.

Александр Клементьевич.

Переживаю за Егора. Столько всего свалилось на внука в последнее время. Столько всего… Был бы старой бабкой, сел бы причитая. А так только успеваю свою приструнять. Умная стала, дома никаких разговоров. Но и я не дитя джунглей. Понимаю же, что без нее не обошлось.

Похаживаю в деревню, наблюдая за домом девчонки внуковой. Понравилась она мне. Тогда еще понял. А когда Егора слушаю, чувствую, что душа его поет. Открыт он для нее. Да…

Снова никого. Прохожусь по соседям. Давно уже никого. И отчима не видно. То пил по—черному, то протрезвел. Дровами занялся. Дня три, наверное. Я все наблюдал — может, Оксана к нему приедет, может, ждет. Даже заговорил с ним. А он мужик нормальный. Вежливый. Но я—то знаю, чего он стоит в пьяной горячке. Тоже наслышан от Егорки.

Спрашиваю аккуратно, один ли живет. Или семья. И слушаю про умершую жену. Вот не подумал бы, что с такой нежностью он будет говорить о ней. Про дочерей не вспомнил. А про жену много чего рассказал. И не подумаешь, что пьющий, а способен на такую глубину эмоций и переживаний.

Хотя, может, пить он начал после гибели супруги. Это мне неведомо. Можно узнать, конечно, но зачем? Женщину не вернешь, а он пить не перестанет. Это не болезнь у него даже. Слабость характера. Спасовал. Думаю, и падчерицу ненавидит и колотит по той же причине. Она сильнее него оказалась. Маленькая девочка, а выстояла. Вот и сужу не по словам, а по поступкам.

Замерз. Надо было на машине проехаться. Но нравится место это. Не жалею, что переехали. Тяжело решиться было, да… но не зря, не зря… Тут жизнь, а там… сплошные магазины и обсуждения массажей—пассажей. Гуччи—хуюччи чего стоят. Лучше бы и дальше о них думала.

И нормальная ведь Ирка моя. Нормальная. Заботливая. Хозяйственная. Но комплекс есть. В детстве недолюбили, замуж по договору выдали. Теперь мстит. Сама не понимает этого. А я наблюдаю.

И не обижал никогда. Знал, что уважаю. Что нет вины ее. С пониманием относился. С нежностью. Полюбил даже. Не так, не сердцем. В сердце другая. Всегда. Егор только и смог потеснить ее. Ту. Ангела моего. Да…

Глава 37

Ксюша.

Что чувствует человек, когда в одночасье лишается всего? Наверное, пустоту или страх? А я, как ни странно, чувствую облегчение. Не от того, что забрали сестер. Нет.

Все эти годы я жила в страхе. В страхе того, что придут и заберут, что Иван отнимет, Иван увезет. Он их отец. Он. Я для них практически никто. Единоутробная сестра, так, кажется, гласит ответ на вопрос в гугле. Мы даже не похожи. Но вот люблю я их всем сердцем. Словно они мои дети… мои… а их забрали… И нечего больше бояться. Всё уже случилось.

Впервые за всю историю нашей дружбы с Милой я наорала на подругу и выгнала ее. Это только моя потеря и только я должна с ней справиться. Попробовать. Потому что сил нет давно.

Не знаю, сколько времени лежу в темноте. Понимаю, что дом надо протопить, но вылезать из уютного кокона нет никакого желания. Наверное, заплачь я, стало бы легче. Но и слез тоже нет. Ничего нет. И это не пустота. Кажется, именно так выглядит отчаяние.

Напоминаю себе, что я все же не одна. Во мне живет и развивается крохотная жизнь. И я должна быть сильной для него. Этого малыша. Который ошибся, выбрав меня своей мамой. Достойна ли я его?

Мысли путаются, и я обещаю себе, что полежу буквально минут десять и обязательно встану. Затоплю печь и нагрею кашу. Но не сдерживаю слова, проваливаясь в очередной сон.

Просыпаюсь в полной темноте и не сразу понимаю, где я. Сознание спутано, во рту разливается отвратительная горечь. Наощупь нахожу телефон и понимаю, что провалялась двое суток. А сейчас глубокая ночь.

Вытаскиваю тело из—под одеяла и тут же покрываюсь мурашками, а потом начинаю дрожать. Странно, что раньше замерзать не начала. И не захотела банально в туалет. Видимо, стресс все—таки дает о себе знать. На телефоне светится значок «сто плюс» рядом с входящими вызовами. Все они от Милы. Но ей перезвоню позже. Сначала вернуть тепло.