Его сладкая девочка (СИ) - Драгам Аля

— Я понял. У тебя проблемы какие-то?

— Скажем так, я очень сильно нужен одним отморозкам.

— Помощь?

— Сам, Егор. Если припрет, скажу. Помни, что это между нами. И дуй в баню.

— Не, спать пойду. Пусть наши весельчаки оторвутся.

— Как дети. Вот кому срочно рожать надо. Но если Тимур по-любому созрел, но Дейва хрен проймешь. С его Стефановской он обречен. Как и Арт.

— Артур? Он же с Инкой…

— Он как рыба дохлая с ней. По течению плывет. Она из него деньги тянет, а он просто живёт. Присмотрись к ним.

Утро, помимо похмелья, приносит саднящее горло и душащий кашель.

— Дебил, бля. Тебе вчера сколько раз сказали голым не скакать? За тебя никто девчонку искать не будет. — Тим ворчит, но наливает чай и сует какой—то порошок. — Пей. Улька сказала, поможет сбить температуру.

— У меня нет.

— У тебя есть, говнюк. Я с электронным градусником под утро, как козел скакал. Пока ты стонал во сне.

— Откуда здесь градусник?

— Мать Давида аптечку оставила, когда приезжала. Тебе тупо повезло.

— А новости?

Мы в кухне вдвоем, Север с Давидом ушли на кладбище.

— Нет новостей. Нигде не светится. Она, конечно, не Джеймс Бонд, но прячется умело.

— Я все думаю, что такого могла наговорить Ирина Иосифовна, что Ксюша убежала? И про игры хрень эта?

— Ирина… — Тим приподнимает брови.

— Ирина. Не могу ее назвать иначе. Язык не поворачивается. Ну хотела яд выпустить — мне скажи. Моя жизнь, мой выбор. Но беременную девочку. Знала же, что у нее в жизни задница…

— Жалко мне вас. Ты еще крепкий, а она сломается.

— А себя? Себя не жалко?

Не знаю, откуда вдруг берется злость на друга. Может быть, потому что он прав, черт возьми?! Потому что я и сам понимаю, что моя девчонка где—то одна сражается против мира, а я даже помочь не могу? Тупо не хватает ресурсов, чтобы найти ее.

— Тебе самому как воевать против родной матери?

— Херово, Егор. Поэтому я тебя и понимаю. Мы же в прошлый раз не просто поссорились. Она уйти хотела. Испугалась. Мать давит. А ты сам знаешь ее возможности. Бля, да мне мачеха роднее собственной мамы. Отец молчит пока, нейтралитет, мать его. — Тим что—то достает из ящика. — Лоб подставь.

— Чего? — В башке мутно, не сразу успеваю переключиться.

— Лоб. Температуру проверить.

Поднимаю голову, а он, смеясь, наводит градусник.

— Руки за голову. — Прибор пищит, а Тим резко перестает ржать. — Керро, еб твою мать. Тридцать девять и четыре. Ты как сидишь вообще?

— Сижу вроде. Не ори.

— Пей лекарство и собирайся. Домой тебя повезу, болезный.

***

Пара дней проходит в коматозе. Кажется, я даже несколько раз терял сознание. Тим приволок свою девчонку, и они вдвоем клохчут вокруг моего тела. Все остальные органы пока не функционируют, а в мозгу одна ясная мысль: найти Ксюшу.

Вечером Давид объявляется с новостями. Ездил к подруге, но и его она послала. Всё, чего добился, ответа «поговорите с бабушкой, пусть сама рассказывает».

Пытаюсь встать и, пошатываюсь, дохожу до кухни.

— Тим, где ключи от тачки?

— Ты куда собрался?

— Разговаривать.

— Ты себя видел? На ноги сначала встань, потом перейдешь к военным действиям.

— Мне надо.

— Егор, — ко мне подходит Ульяна и мягко кладет руки на плечи, — послушай. Ты сейчас ничем не поможешь. Только хуже сделаешь. Если дальше сляжешь, отодвинешь встречу со своей Оксаной. И подумай про то, что больному к беременным приближаться нельзя. Понял меня?

А что мне остается? Только согласиться. Про возможность заразить свою девочку я вообще не подумал. Да и о чем я думал в принципе? Потерял голову от любви? А мог бы…

— Давид, — кричу другу, потому что второй раз совершить подвиг и доползти до ребят сил тупо не хватит.

— Ты себя ведешь как очень скандальный больной. В курсе? Тебе положено лежать и спать. А ты орешь.

— Тебе обязательно зубоскалить?

— Ноут оплакиваю. Имею право. Ты в курсе, что еще и селектор разбил?

— Потом вместе поплачем. Дай контакты риелтора своего.

— На хрена?

— Мне нужен дом. С охраной. Как у тебя. Чтобы больше никто Ксюшу достать не смог.

— Писец, товарищи. Не хило тебя болезнь тряхнула.

— Дом, Давид, до—о—ом.

— Ну как скажешь. Контакты скину.

И пока всю следующую неделю я занимаюсь выбором дома и активно пытаюсь выздороветь (воспаление легких, мать его), в нашу жизнь приходит полный пиздец.

Ночные звонки всегда приносят странное чувство обреченности. Не знаю, с чем это связано. Если по студенчеству такой звонок мог означать «приезжай бухать» или «забери меня, я в мясо», то сейчас подрываешься, покрываясь холодным потом.

На экране номер Тимура. Он позавчера свалил к себе наслаждаться обществом любимой, а не моей помятой физиономией.

— Тим?

Голос друга звучит глухо: — Улька пропала. Можешь приехать?

Не задавая ни одного вопроса, срываюсь к выходу. Меня все еще штормит, а, влетев куда—нибудь, пользы не принесу, поэтому вызываю такси. Везет и свободный водитель на месте уже через минуту.

Однако…

— Ты где?

— Черт. У нее. Адрес скину сейчас.

Повторяю действия. Такси, подъем в квартиру. Не надо быть экспертом: что—то произошло. Единственная комната разнесена в щепки. Друг держится за голову. Замечаю струйку крови на виске.

— С головой что?

— Сам не понял. Позвонили соседи снизу. Типа заливаем. Открыл дверь. Все. Очнулся — Ули нет, в комнате… сам видишь.

— Полиция?

— Соседи уже вызвали.

— На кого думаешь?

Ответить Тимур не успевает. Прибывший наряд допрашивает нас, проводит опрос соседей, которые разбужены грохотом и сиреной и… увозит Тима, предъявляя ему предварительное обвинение… в убийстве… Откуда—то находится кровь, которую забирают на экспертизу.

Дозваниваюсь до отца друга внизу и кратко обрисовываю произошедшее. Оказывается, Тим успел позвонить всем, но ответил среди ночи я первый. Дейв выскакивает из машины и бежит к парадной, притормаживая около меня. Повторяю все, что знаю. Мы оба в глубоком шоке и не сразу соображаем, что делать.

— Адвокат. Семейного?

— Гарика. Он развелся недавно, как раз зол на весь свет.

— Вызванивай и погнали. Отец к отделению уже едет.

Мы поднимаем на уши всех, кого можем. К утру в отделении не протолкнуться, но увидеться с Тимуром не дают никому. Игорь на колене строчит жалобы и протесты, только время течет, а ситуация не меняется.

— Не покидает ощущение, что это подстроено. — Мы курим под козырьком отделения, наверное, в сотый раз за эту длинную ночь.

— Почему тебя не пропускают? По закону же обязаны.

— Обязаны. Тянут для чего—то время. Вы там никому дорогу не переходили?

— Чисто всё. Да и ты его знаешь, он не полез бы.

… А еще через день происходит то, что переворачивает жизнь каждого из нас…

Глава 36

Егор.

Тимура выпускают спустя неделю, сняв все обвинения. Посеревший, непохожий на себя, он молча проходит мимо нас.

— Не трогай его, — Давид кладет руку мне на плечо, не давая сорваться следом. — Он тебя не увидит.

— Куда он?..

Мы оба со стороны смотрим, как наш друг садится прямо на землю, прислонившись к стенке отделения, и закуривает. Видеть это невыносимо и мы, не сговариваясь, подходим ближе.

— Садись в машину. Куда тебя отвезти?

— В деревню.

Больше никаких слов. Он молчит всю дорогу, молчит, когда бестолково толкаемся на кухне, когда собираемся уезжать.

— Подожди. Дай ключи, — прошу Давида, — в лавку доеду. Жрать захочет, а тут из запасов крупа одна.

Затариваюсь под завязку.

— Как он?

— Также.

— Тим, остаться с тобой?

Он с каменным лицом поворачивается к стене и машет рукой.

— Пойдем, Егор. Ему нужно принять и переболеть это.

— В голове не укладывается…

Мы уже едем обратно к отделу, где осталась моя тачка, когда Давид решается заговорить.