Магеллан. Великие открытия позднего Средневековья - Фелипе Фернандес-Арместо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По инструкциям короля ясно, что он предвидел вероятность ропота среди команды, неудивительного в условиях беспрецедентно долгого нахождения в море: «И поскольку некоторым людям в указанной флотилии будет казаться, что проходит много времени, а ничего так и не достигнуто, вам нужно будет известить их… что если у них будет достаточно провизии, то никто не осмелился бы сказать… что в указанном путешествии или экспедиции тратится много или мало времени, а пусть они оставят эти вопросы тем, кто за них ответствен»[372].
С другой стороны, каждый матрос был в полном праве писать домой в Испанию, сообщая все связанное с королевской службой, в том числе жалобы на Магеллана. Взаимные доносы служили важным ресурсом для монархии, где большинство чиновников находились просто слишком далеко для того, чтобы вмешаться в дело. Наказание могло последовать только уже через долгое время – либо когда виновник возвращался домой и представал перед судом, либо если речь шла о колониальном чиновнике, когда из Испании прибывал судья для выслушивания всего потока жалоб. В любом случае обвинители составляли досье из информации, изложенной корреспондентами.
Другие меры, призванные успокоить команду и пресечь ее нежелательную активность, были стандартными: имя каждого матроса, его жалованье, происхождение, место жительства и гражданский статус записывались, как и любая собственность, взятая ими на борт. Все золото и драгоценные вещи запирались на три ключа, каждый из которых вручался трем разным офицерам. Для всех перед отплытием были обязательны исповедь и причастие. Все возможные источники недисциплинированности или мстительности – карты, кости, ругательства – были формально запрещены на борту, хотя эти правила часто обходились.
После окончания погрузки на берегу осталось материалов и товаров на 400 000 мараведи (согласно описи Каса-де-Контратасьон, это были товары на продажу и снаряжение) – либо из-за нехватки места, либо из-за излишней дороговизны. Магеллан и агенты Каса-де-Контратасьон получили от короля строгий приказ не перегружать суда, что явно было излишней предосторожностью для сведущих в корабельной утвари людей, но, возможно, возымело свой эффект. Среди оставшегося на берегу снаряжения, возможно, был порох, которого, как заверял ранее Магеллан, у него было уже предостаточно.
После церемоний и мессы в церкви монастыря Ла-Виктория флотилия переместилась в порт Санлукар близ устья реки, на краю Атлантического океана. Предстояло, однако, еще закрыть несколько долгов, в том числе оплатить счета за рис для рациона команды, материалы – в основном свинец и сталь – и ремонт «Сан-Антонио»; не оплачены были и работы по переоборудованию каюты Андреса де Сан-Мартина – вероятно, связанные с тем, что ранее ее должен был занимать Руй Фалейру; эти счета были переданы гонцам, в том числе тому, который принес в Лиссабон официальную весть об отбытии флотилии. В ответ на просьбу короля Кристобаль де Аро покрыл все оставшиеся издержки – всего 263 345 мараведи[373].
Флотилия была готова отправиться в путь – по крайней мере формально – почти через шесть месяцев после того, как Магеллан убедил короля, что все приготовления, помимо погрузки товаров, завершены, и почти через пять месяцев после установленного королем крайнего срока. За время отсрочки Магеллан съездил в Севилью, чтобы повидаться с женой и сыном и написать завещание[374]. Он продиктовал его условия 24 августа 1519 года. «Если я умру в этом городе Севилья, – просил он, – пусть мое тело будет похоронено в монастыре Санта-Мария-де-ла-Виктория в Триане»[375], где ему было вручено королевское знамя перед отплытием флотилии из города.
В случае же смерти в море он хотел быть похороненным в ближайшей церкви, посвященной Богоматери. Это желание кажется странным, поскольку обычно тела погребали прямо в море; если бы он имел реалистичные представления о масштабах своего путешествия, то вряд ли предположил бы, что может умереть недалеко от суши, не говоря уже о суше с католическими церквами (хотя он и собирался самостоятельно построить некоторые). Он отдавал десятую часть своего состояния на благотворительные нужды: треть этой десятины шла тому самому монастырю в Триане, а остальное делилось между монастырем Монсеррат, который он, возможно, посещал, будучи в Барселоне; францисканским монастырем Аранда-де-Дуэро, который, возможно, он видел по дороге на ответственную встречу с великим канцлером в Вальядолиде; и женским монастырем Санто-Доминго-де-лас-Дуэньяс в его родном Опорто. Также выделялись обычные для завещаний того времени дополнительные средства на строительство Севильского собора, выкуп пленников у мусульман, одежду для бедных и содержание больниц[376].
Он был готов к отъезду. Но куда же он отправлялся? Великий историк морских путешествий Сэмюэл Элиот Морисон, сочетавший в себе уникальные таланты – непревзойденную ученость, почерпнутую в Гарварде, опыт боевого адмирала американского флота и умение писать чрезвычайно увлекательно, – настаивал, что Магеллан с самого начала планировал кругосветное путешествие[377]. Ныне статуя Морисона величественно возвышается над самым широким из бостонских бульваров. Его безапелляционные суждения, высказанные языком, больше характерным для капитанского мостика, по-прежнему привлекают внимание, но не заставляют с ними согласиться. Нет никаких доказательств в их поддержку. Более того, попытка кругосветного плавания явно противоречила бы полученным инструкциям, так как нарушала эксклюзивное право португальцев на воды за антимеридианом. Король Испании был уверен, что Магеллан собирается на Молуккские острова, хотя его последние слова по этому поводу, похоже, выдают некоторые сомнения: «В первую очередь, не отклоняясь в других направлениях, вам необходимо плыть к островам Малуко… и уже после этого возможно будет искать что-то иное в
