Шкуро: Под знаком волка - Владимир Рынкевич

— И ты… готова замуж, что ли?

— Да, из-за меня вернулся сюда.

— Но ведь мы должны поехать в Пятигорск к Рузскому. Он же нам заплатил вперед.

— Значит, поедешь одна.

— Марго, любимая моя подруга, ведь идет война. Никто не знает, что будет завтра. А он офицер. Какое у него может быть будущее? Какое там имение в Саратовской губернии? Ничего этого уже не будет.

— У него не только имение в России. Близкие родственники за границей. Говорю по секрету. Только тебе. Они живут в Дании. Богатый кузен и еще там кто-то. Если нельзя будет жить в этой проклятой России, то мы уедем туда. Ты о себе волнуйся: выскочила замуж за красного журналиста, и что теперь?

— Прислал же записку, что скоро вернется в Ставрополь вместе с красными войсками.

— А ты здесь пока гуляешь? Анька говорила, что видела тебя с каким-то казаком. Это был не Шкуро?

— Ты что? Какой Шкуро? Он же здесь начальник. Живет во дворце. Я его и видела только тогда, на площади у вокзала.

— А казак?

— Какой еще казак? Ну, на гулянии в саду привязался один — прогуляться, поговорить, винцом угощал… Спроси у мамы: в двенадцать я уже сплю. Пойдем сегодня с тобой погуляем.

— Нет. Я должна провожать Кирилла. Он уходит на какое-то важное задание.

— Как его фамилия? Гензель? Где-то я слышала… Не помню.

Поздним вечером стены источали накопленный за день зной, и, ложась в кровать, приходилось раздеваться донага, Шкуро и простыни сбросил. Разглядывая его рыжеволосое тело, Лена вспомнила ужас, испытанный днем. Прошла к площади, а там — виселицы и жуткими чучелами повешенные с какими-то жалобно поникшими, увядшими головами. Какие-то захваченные большевики. С одного сорвали исподнее, и бесстыдное солнце освещало его голое, такое же рыжеволосое тело.

— Зачем эта война? — с неожиданным волнением спросила Лена. — Зачем вы так убиваете друг друга? Неужели этот мужчина, совсем еще молодой, родился для того, чтобы так висеть.

— Это не я, — пробормотал засыпающий Шкуро. — Это наш губернатор приказал. Сам он дрянь поганая. Я бы и его так повесил. Да и комиссары гады ползучие. Половина евреи, половина латыши.

— А русских совсем, что ли, нет?

— Не знаю. Может, и нет.

— Говорили, что и ты вешал пленных. Зачем? Ну, в бою — это, как в драке, а пленных-то, безоружных, связанных?

— Мы мужики убиваем сами и делаем сами новых. И то и другое надо уметь. Я вроде умею. А? Ленусик?

Он уже совсем проснулся.

— Умеешь, умеешь. Знаешь дело, бесстыдник.

— Так чего же мы спим-то?..

Прощаясь, она напомнила о Пятигорске. Полковник успокаивал:

— Отправлю я тебя к твоему генералу. Спешить пока нечего: красные не лезут, в городе спокойно. Живи покуда с мамочкой.

Лучше бы так не говорил. Едва он отправил Лену с Кузьменко, не успел полностью одеться, как постучал верный Литвинник. Напрасно беспокоить он не станет.

— Разведка от Гензеля, Андрей Григорьич. Срочное донесение.

Вошел казак, черный от загара, усталости и дорожной пыли. Видно, только что с седла. Равнодушно механически произнес заученное:

— Колонна красных около четырех тысяч вышла из Невинномысской по направлению к Темнолесской сего-дня в середине дня.

— Сегодня? В середине дня? А почему только сейчас я узнаю?

— Да-к мы шли походом к Николаевской, а потом с ихними дозорами, значит, срезались… Это ж только вечером…

— А, ладно. Все понятно. Отдыхай, казак. А ты, Литвинник, давай собирай в штаб Слащова, Солоцкого, командиров полков… Всех на совещание по плану обороны города.

Оборона с окопами, с эшелонированием в глубину, с наблюдательными пунктами и прочими воспоминаниями о Великой войне — все это не для казачьего полковника Шкуро. Лихая кавалерийская атака на врага, пытающегося наступать — вот настоящая оборона.

Приглашенные собрались быстро, почти все трезвы и серьезны — кончились праздники. Только Слащов угрюмо пьян — такое его состояние не мешает ему командовать пластунской бригадой. Добившись выхода из прямого подчинения командиру дивизии, он подчинялся ему лишь оперативно, но оборона города именно такой случай, когда был должен выполнять приказы Шкуро.

— Яков Александрович, — сказал ему тот вежливо с соответствующей тревогой в голосе, — простите, что вас побеспокоил, но без ваших пластунов мы не сможем остановить наступающих красных.

— Понимаю, — прохрипел Слащов. — Диспозиция готова?

— Сейчас обсудим, мы, кавалеристы, знаем, что наша оборона — это кавалерийская атака. Большевички не выдерживают казачью лаву. Предлагаю бригаду Солоцкого направить навстречу наступающей колонне красных в направлении Темнолесская.

Получив чин войскового старшины, Солоцкий, казалось, еще более заблистал белыми перчатками, аристократической бородкой, ароматом французского одеколона.

— Моя бригада в полной боевой готовности, — сказал юн самоуверенно. — Могу начать движение немедленно.

— Вы всегда пример для других, — сказал Шкуро, надеясь, что другие почувствуют зависть и неприязнь к командиру бригады. — Выходите немедленно, чтобы Темнолесскую взять до подхода большевиков. Иначе комиссары наделают делов.

— Я согласен с вами, Андрей Григорьевич, но вы обещали, что генерал Боровский нам окажет помощь офицерской пехотой. В некоторых случаях кавалерия без пехоты оказывается в тяжелом положении. Вы звонили в штаб армии?

— Пока помощь не обещают — завязли у Кавказской, — ответил Шкуро.

— А ваши пластуны? — обратился войсковой старшина к угрюмому соратнику.

— Мои пластуны должны находиться в резерве. — Интонации Слащова не допускали возражений.

— Яков Александрович прав, — поддержал Шкуро. — Мы ж не знаем, откуда еще полезут большевики. Итак решаем: бригада Солоцкого немедленно выступает навстречу противнику, остальные части дивизии находятся в боевой готовности. Связь посыльными каждый час и по возможности телефон. Согласны, господа командиры?

Все были согласны, все были недовольны: Солоцкий — рискованным походом без поддержки частей Добрармии, Слащов — нежеланному подчинению бывшему начальнику, другие, завидуя Солоцкому и Слащову, в душе надеялись на их неудачи.

Уже рано утром еще один посыльный от Гензеля сообщил о захвате разведчиков башкиров, которые рассказали о создании шеститысячного большевистского отряда на севере от Ставрополя, в районе башкирских кочевий. Пришлось срочно направить туда вторую бригаду.

В резерве остался Слащов и несколько сот офицеров, предназначенных для формирования офицерского полка.

Шкуро сидел в гимназии, где располагались две главные казачьи сотни. В штабной комнате — телефоны, штабной офицер с картами.