Меня зовут Шон - Макгоуэн Клер

Кровь кипела в жилах от ярости. Какого хрена Дэмьен сказал такое полиции?! Сдалась мне его вшивая машина!

Того, что я сделала дальше, делать не следовало. Это был еще один идиотский поступок, добавившийся к горе исполинских глупостей, которые я совершила за последние несколько месяцев. Я схватила телефон, вошла в свой тайный почтовый ящик и набросала сообщение.

«Ты не говорил, что назвал полицейским мое имя! Что за фигня, Дэмьен?! Да я и не думала о тебе с тех пор, как ушла с работы. И вообще отлично, что мы поругались, понятно? Я не хочу с тобой ни разговаривать, ни встречаться. Никогда! И если ты им что-нибудь еще обо мне расскажешь, они выяснят кое-что и о тебе».

Я отправила сообщение прежде, чем сообразила, как это глупо. Я угрожала ему. Но чем? Обвинением в том, что произошедшее в переулке случилось не по обоюдному согласию? Разумеется, я жалела о том вечере и никогда не сделала бы подобного в трезвом виде. Но неужели я в самом деле собираюсь заявиться в полицию? Я подумала о том, что придется идти в суд, если это всплывет. Представила себе лицо Ника. Стыд от осознания, что называю себя жертвой, хотя добровольно пошла с Дэмьеном, жадно его целовала и флиртовала несколько месяцев. Даже если я и не хотела заходить дальше, кто станет мне сочувствовать?

Меня охватил холодный ужас, я вскочила и едва не расплакалась от отчаяния. Что мне делать? Никто не в силах мне помочь. Нора была твоей женой — наверняка она ненавидит меня, даже если и до сих пор не рассказала Нику правду. В ее прошлом произошло нечто ужасное. Я была в этом уверена. И она принимала лекарство от тяжелой психической болезни. Мне нужно спрятаться от нее, но к кому обратиться за помощью? Ник как минимум подозревал, что между мной и Дэмьеном что-то было. Кто-то — возможно, Нора — наблюдал за мной и, вероятно, украл пса. Я в опасности. И беременна. И наверняка допустила крупные просчеты в разговоре с полицией, запутавшись в собственном вранье. Вдруг они вернутся?

Я дрожала, стоя посреди дорогой кухни и вслушиваясь в шум дома. Системы, регулирующие температуру, проигрывающие музыку, поднимающие и опускающие жалюзи, включающие свет. Закрывающие двери, чтобы заточить меня в этом доме навечно. Я чувствовала себя птицей в клетке, перед которой сидит кошка, наблюдающая за каждым ее движением.

Элинор

Лицо человека, разыскавшего меня в кабинете Патрика (он представился доктором Эндрю Холтом, заведующим отделением ЭКО), показалось мне добрым. Я представила себе, как благотворно его вид влияет на беременных женщин. Голос у него был тихий, взгляд — спокойный. И все же, увидев меня в кабинете с записной книжкой в руках, он встревожился.

— Миссис Салливан, верно? Джемма сказала, что вы здесь.

— Да. Меня зовут Элинор.

— Точно, — его брови нахмурились еще сильнее. — Сочувствую вашей утрате. Могу я вам чем-нибудь помочь? Боюсь, я почти не знал Патрика.

«Я тоже не знала», — захотелось ответить мне.

— Доктор Холт, не знаю, как и сказать… Мне трудно принять произошедшее, его смерть. Просто в голове не укладывается, как он мог так разбиться.

Он сочувственно кивнул:

— Такое случается.

— Может быть, если мне удастся понять, что произошло после того, как его привезли сюда… после аварии… Его, наверное, в реанимацию повезли? Я понимаю, что его лечили не вы. Просто… не знаю, кого еще спросить.

— У меня пациент… — он посмотрел на часы и, похоже, принял какое-то решение. — Думаю, я смогу выяснить. Предлагаю пройти в мой кабинет. Это рядом.

Я проследовала за ним по нескольким коридорам, окрашенным в одинаковые оттенки красно-коричневого и лимонного. Кабинет у доктора Холта оказался побольше, чем у Патрика, но куда менее аккуратным. Куртка валялась комом на стуле, стол погибал под бумагами, стаканчиками с недопитым кофе и медицинскими журналами с загнутыми уголками страниц.

— Так, посмотрим… — Холт придвинул кресло к компьютеру и принялся нажимать на клавиши двумя пальцами. — Вот. В машине скорой помощи ваш муж был в сознании, сказал фельдшеру, что ударился головой. Да, сначала его доставили в реанимацию. Потом из-за жалобы на затуманивание зрения и провалы в памяти перевели в неврологию на обследование. К сожалению, потом его состояние ухудшилось, и вскоре он скончался. Такое случается при черепно-мозговых травмах.

— А разве мне не должны были позвонить, когда его привезли в больницу?

Мне все еще было неясно, почему об аварии я узнала только от полиции. Личность Патрика была установлена сразу — меня даже не просили опознать тело. На миг все вернулось. Тот ужасный момент, когда замечаешь отблески голубого маячка за окном. Понимаешь, что вот-вот произойдет то, что безвозвратно разрушит твою жизнь. А потом, когда представляешь себе, как он умирал там, один в палате, пока ты тут в полном неведении попиваешь вино, наваливаются скорбь и отчаяние.

— Да, обычно так и делают, — Холт покосился на экран. — Возможно, они не сумели найти ваш номер. Или мистер Салливан был в спутанном сознании. Он мог даже назваться не тем именем. Вы ведь живете здесь, в городе, как я вижу?

Скорее всего, в записях остался старый адрес.

— Я недавно переехала, — рассеянно ответила я. — Кто из врачей за ним наблюдал? То есть кто обнаружил, что он… умер?

Наверное, это был странный вопрос, потому что его белесые брови поползли вверх.

— Ну, если он находился на обследовании, за ним должен был присматривать ординатор в неврологии. Еще сестры. Только если его состояние ухудшалось стремительно, они могли и не заметить. У нас сейчас большой некомплект персонала. Когда он перестал дышать, они должны были прийти на помощь, но, вероятно, опоздали. Скорее всего, так и было. Мне очень жаль.

— Что ж…

Мой мозг лихорадочно работал. В это время он оставался один и, судя по всему, был практически здоров, а потом что-то произошло. Мог ли кто-то убить его? Но зачем? Я вспомнила о том, что нашла в его кабинете. Шифрованные записи в блокноте. И в голове совершенно мелодраматичным образом всплыло слово — шантаж. А почему бы и нет? Если там был Конвей или еще два-три человека, могли они убить его и представить это как случайность…

— Доктор Холт… Вам не приходилось слышать… Может, у кого-то из ваших коллег произошли неприятности? Из-за чего-то, что они хотели бы скрыть?

Вот теперь он точно посчитает меня сумасшедшей.

— Господи… Я даже не знаю. У каждого есть секреты, так ведь? — он посмотрел на меня. — Миссис Салливан… есть люди, с которыми вы можете поговорить. Нет ничего странного, что вам трудно, что вы… запутались.

Неужели я запуталась? Или впервые за долгие годы ясно осознавала все происходящее?

— Вы можете остаться здесь, если захотите, — продолжил он. — Отдохнуть.

Я поморщилась:

— Что вы хотите сказать?

Он встал, и его тень упала на меня:

— Только то, что вы, кажется, расстроены. Есть люди, которые помогут. Вам не надо ехать домой одной.

— Я не одна, — солгала я.

Он хотел сказать, что я спятила? Хотел положить меня в больницу? Ни за что! Это будет как с Патриком. И после того пожара в молодости. Меня постоянно пытались убедить, что я съехала с катушек, но я-то теперь знала, что это не так. Скорее, проблема была в том, что я слишком в своем уме. Я встала и взяла куртку и сумочку.

— Спасибо, что уделили мне время.

— Что ж, если вы в этом уверены, миссис Салливан…

— Совершенно уверена.

Он закрыл окошко на экране компьютера, и на секунду я увидела, что у него открыт почтовый ящик, в котором лежит несколько писем от Сюзанны Мэтьюз.

Я пошла к машине. Голова была полна мыслей, словно переполненный стакан. Того и гляди, потекут из ушей от неосторожного движения. Доктор Холт знал Сьюзи — наверное, он и был тем самым врачом, с которым она разговаривала, когда приехала в больницу в поисках Патрика. Но зачем ему переписываться с ней? Жаль, что я не взяла блокнот из стола Патрика. Не хотелось делать этого на глазах у доктора Холта. А вдруг я нашла бы его имя среди прочих? Что, если он замешан в делишках Патрика?