Кот-Скиталец - Татьяна Мудрая

– Привет вам, благородная женщина. Вы и есть матушка Серены?

– Вроде больше некому, молодой человек, если вы не ждали сюда целого дамского гарема. А я имею честь говорить с БД. Как хотите, чтобы я расшифровала это Д – Даниил?

– Даниэль – андрский вариант моего святильного имени, Даниль – инсанский, кто как хочет. То же с прозвищами. Сам я предпочитаю, так сказать, внутри себя (тут он то ли перешел на рутенский, то ли подбавил невербальной информации, не знаю точно) двойное слово: Бомж-Доброволец.

– С чего ж так круто?

– А, я и думал, что вы поймете как надо. Видите ли, меня по-разному именуют. Странником, Осененным Тенью Деревьев, Помазывателем – я ведь лекарю понемногу; Пребывающим-Под-Крылом, то есть защищенным силой Провидения. Почти весь этот букет значений вытекает из одного скопища звуков, масих. Масихом же, дословно – Покровительствуемым, у нас именуют лицо, которое в принципе не привязано к отцовскому крову, к определенному месту обитания, ко штампу в виде на жительство. То же, что рутенское бомж, верно? А Доброволец – потому что имел Дом, но добровольно его уступил.

– Что такое Дом? Серене снилось – собор, церковь…

– Кунгов Великой Андрии, ее властителей, в старину называли Держателями Дома. Я старший брат Мартина Флориана.

Да. Две особы царской крови в один день – это был очевидный перебор. О Мартине я знала кое-что и до того, как Артханг торопливо изложил мне свою версию событий Королевского Большого Гона, уловленных через посредство биотоков Серены, и вначале подумала, что он, скорее всего, подослал своего родича к Серене специально. Защитить, уловить там… Иначе – какое надругательство над теорией вероятности!

– Как там Серена – в самом деле у вас?

– У меня. Предъявлю, не волнуйтесь. Пока она спит под моим кровом, так что я бездомен вдвойне. Это у нее, по-моему, нервное. На нее спланировали два десантника внутренней службы безопасности, то ли ради неверно понятого королевского интереса, то ли из-за себя самих; а она их мало в землю не вбила по самые плечи. Я единственно помешал. Вот оно внутри нее и перегорает – боевая ярость, запертая воинская кровь, что толкает на подвиги.

– Положительно, я не берусь отвечать за стихийное бедствие, что ходит у меня в дочерях.

– Какое бедствие? Да прелестная же девушка! Истинная женщина телом и духом. А что не из трусливых – так последнее качество еще никого не красило.

– Я бы ее скорее сочла мальчишницей. Братья и дружили с ней, и ни в чем спуску не давали – муштровали, как солдатика. Это помимо той выучки, что кхондский женский пол получает законно. Теперь еще мунки-хаа…

Я нарочито проговорилась и замолкла: хотела посмотреть, как он среагирует на Коваши и не подхватит ли намека, что брошен в виде приманки. Он проигнорировал:

– Ей позволили быть собой и идти к себе, всё углубляясь. Галантность в молодежных субкультурах нередко и возникает, и воспринимается как нечто оскорбительное. Но только до поры, пока сущность мужчины и женская суть не созрели, не прорезались изнутри. Истинная женственность – явление сильное и очень глубинное. Она встречается крайне редко, и за нее большей частью принимают поверхностные проявления: особую лексику, кокетство, наряды, изящество и прихотливость манер, нежелание быть умной и поиск сильного плеча…

– Так в чем, по-вашему, цель истинной женственности?

– Оберегать мужчину от его внутреннего.

– Тогда – истинного мужества, мужественности?

– Защищать женщину от внешней беды.

– Отличный афоризм. Где берете только… А теперь показывайте дочку, иначе я подумаю, что вы мне здоровые зубы заговариваете. Не беда, если и разбудим.

Внутри дома было слегка поуютнее, чем снаружи – хотя окон, как я и думала, не было, бодрый и нарядный свет вовсю лился из щели, которая образовалась между крышей и верхом стены. То был весьма романтический уют: видимость, кажимость, лакировка. Ни стола, ни постели. Земляной утрамбованный пол чуть отступя от порога был прорезан четырехсторонней траншеей, посереди которой возвышался кусок в форме могильной плиты, едва ли не ею же, родимой, и крытый, – по всей видимости, едалище. Ибо на полированном светлом камне утвердилась глиняная и деревянная утварь, довольно симпатичная: кринка, две миски, три ложки, нож (самшитовый, хотя, возможно, и костяной), блюдо для хлеба. Печка отсутствовала – хозяин не желал «травить свою осину керосином». Что за штуковина, выпуклая или впуклая, служила здесь постелью, я так и не поняла; у стенки, украшенной довольно красивым и бокастым музыкальным инструментом, было набросано до черта полосатых дерюг, матрасов и подушек в одних наперниках, и как раз тут, наполовину зарывшись во весь этот художественный беспорядок, пребывала доблестная Серена. В головах у нее подремывала та самая кошка. Кремовое брюшко самого теплого тона расположилось на лбу моей дочери, а лапы – в несколько устрашающей близости от глаз. Впрочем, кинжалы были надежно упрятаны, а в ленивой позе воплощена была сама кротость.

С виду то была сиамка, только крупнее обычной раза в полтора-два: темно-бурый перевернутый топорик на лбу делал ее похожей на индийскую живую Богиню Смерти – ту самую, что выбирают из сотен девчушек за красоту и абсолютное спокойствие в любых обстоятельствах. Глаза, что смотрели сквозь меня из-под этой маски, сияли, как аквамарин на фоне черненого золота. Даниэлю она вроде бы кивнула, но его спутница не была достойна даже презрения: некоронованная выскочка на фоне природной аристократки. «Подумаешь, платоническая вдова главного лесного кобеля, – читалось на азиатски плоском лице с бледно-смуглыми щечками, миниатюрным черным носиком и розовыми губами. – Слыхали мы о тебе из первоисточника, а вот ты о нас – нет.»

– Разрешите представить вам мою Киэно. Киэно, милая, это мать нашей гостьи и сама наша гостья.

Значит, это и вправду ее имя… Что ж, ей оно шло. В нем звучало нечто японское, и я припомнила, что в этой стране придворные кошки носили звание младшей фрейлины, а когда одна из них собралась подарить людям свое потомство, сам микадо заказывал в главном буддийском храме молебен о благополучном разрешении.

– Теперь я поняла, почему сюда нет ходу моим соплеменникам.

– Она жуткая гордячка, но ее служба того стоит. И дети ее от Каштанового Пантера – просто замечательные. Они почти выросли, так я их всякому-разному народу сосватал в качестве награды.

Слово «пантер» попыталось возбудить у меня робкую ассоциацию с моей былой жизнью, но она исчезла, не успев проявить себя. В перекрестье наших взглядов Серена шевельнулась, моргнула и в полусне привстала на ложе. Кошка скользнула в окоп и вальяжно, кустодиевской купчихой, проплыла в направлении обеденного столика. Вспрыгнула на него и уселась на чистом от посуды конце, аккуратно сложив лапы глечиком.

– А, мама, ты уже здесь? Я тут совсем заспалась, – она не удивилась, да и обрадовалась не очень. – Всё Киэно: головную боль сняла, тревогу точно выпила и послала красивое видение. Знаешь, какое ее имя для близких друзей? «Верная Теплом».

– Они поладили, – улыбнулся Даниэль.

– Брат тоже мог бы подружиться с Кийи. Манкатты считают кхондов и каурангов записными грубиянами и невеждами, но то происходит не от сущности, а от внешнего различия характеров.

– Манкатты – друзья инсанов; одно это нетерпимо для истинного андра, – уточнил наш хозяин. Сейчас, рассмотренный анфас, он куда больше походил на свою кошку: та же легкая раскосость темных глаз, те же мягкие и горделивые манеры и слегка высокомерный стиль, хотя и более открытый общению. – Сами андры любят собак, потому что могут быть искренни с ними и держаться запанибрата. И собаки тоже им открыты без недомолвок. Киэно же и ей подобные вынуждены закрываться. Возмущение, гнев и обида, вызванные несправедливым отношением, – слишком большая роскошь для Держателей и Держательниц Равновесия. А манкатты у себя таковы же, как у себя кхонды. Если Держатель не устоит внутри себя – всколыхнется и нарушится Великий Покой.

Со стороны все, что он говорил, представлялось ахинеей: природный гомеостаз и, как намекнул Даниэль, гомеостаз некоего высшего порядка зависят от существа, которое в него погружено. Однако моя аналогия с Богиней Смерти была вовсе не случайной. В который раз то, что возникало в моем представлении, оборачивалось истиной или, возможно, истину эту рождало.

– Но ведь Покой не должен быть застывшим.

– И Равновесие обязано жить, как живет море с его приливами и отливами. Поэтому я, поверьте, и не стремлюсь воспитать у Киэно и ее деток совершеннейшее беспристрастие.

Манкатта снова пошла к нам и вспрыгнула ему на плечи, но не улеглась. Изящный профиль, нежный рисунок рта, смягчающий остроту клычков… Сказала нечто, похоже, извиняясь. Потерлась о шею хозяина изящной головкой, оттолкнулась от него и выпрыгнула в открытую дверь. Показывает, что не будет лишним свидетелем.