Отравительница - Виктория Холт

На противоположном берегу реки уже находились королева Испании и ее спутники. Филипп не соизволил приехать; он занимался более важными делами; его представлял великий герцог Альва.

Летний зной был невыносимым; несколько солдат Катрин задохнулись в своих доспехах, ожидая прибытия королевы Испании.

Катрин тепло поздоровалась с дочерью; Элизабет держалась сухо, официально, строго; за пять лет французская девочка превратилась в испанскую даму. Однако даже в первый момент официальной встречи Катрин заметила, что Элизабет не забыла полностью страх, который внушала ей когда-то мать.

Они торжественно пересекли реку и на следующий день прибыли в Байонн. Такого величественного зрелища горожане еще не видели. Элизабет ехала между ее братом Генрихом и кардиналом Бурбоном, за ними следовала сотня мужчин. Знатные жители Байонна в алых одеждах, держа над королевой Испании балдахин, проводили ее в собор; послушав там музыку и молитву, она отправилась в королевский дворец, где разместился юный король Карл. Катрин отметила, что испанская свита ехала на ослах; дворяне были одеты в обычные цивильные костюмы; она поняла, что Филипп Испанский хотел унизить ее; отсутствием должного уважения он говорил ей о том, что ему не нравятся последние шаги Катрин в отношении партии гугенотов; посол держал его в курсе всех событий.

Карл подарил сестре коня с седлом, украшенным драгоценными камнями и жемчугом; после обмена прочими подарками начались турниры, балы, маскарады и банкеты, которые должны были продолжаться несколько дней. Крестьяне развлекали именитых гостей и их свиту народными танцами; уроженцы разных областей страны играли на музыкальных инструментах, популярных в их родных краях. Провансальцы музицировали на цимбалах, выходцы из Шампенуа и бургиньонцы демонстрировали свое искусство игры на гобое, пуатевинцы использовали волынки. Подчеркивалось все испанское; во время увеселений звучала испанская музыка, исполнялись испанские танцы; Ронсар заранее сочинил стихи, воспевавшие величие Испании.

Но две стороны собирались не только танцевать и нахваливать друг друга. Эти празднества служили крышей для встречи соперников по политической игре — Катрин с юным королем Карлом представляла Францию, а Элизабет с искушенным герцогом Альвой — Испанию.

Герцогу Альве было пятьдесят пять лет; этот изящно сложенный мужчина обладал величественным достоинством испанского дона. Его худое желтоватое лицо напоминало лицо мертвеца, но Катрин видела проницательные глаза герцога и хитрость, скрывавшуюся за ними. Она знача, что ей потребуется большая изворотливость, что Карл не сумеет быть полезным в их игре умов.

Они встретились вчетвером, и Катрин рассердилась на испанскую королеву. Она не любила детей, не подчинявшихся ей; похорошевшая Элизабет с густыми темными волосами, унаследованными от отца, черными глазами и ослепительно белой кожей больше походила на испанку, чем на француженку; она была прежде всего женой Филиппа Испанского, а уж потом дочерью Катрин Медичи. Элизабет ненавидела «еретиков» так же сильно, как и ее супруг; было странным видеть гримасу ненависти на лице девушки всякий раз, когда звучало слово «гугенот».

Элизабет заговорила с Катрин о религиозных распрях во Франции, но королева-мать не хотела обсуждать эти вопросы с дочерью, ставшей не менее ревностной католичкой, чем ее сиятельный муж.

— Твой супруг подозревает меня в сочувствии к гугенотам.

— Какие основания вы, мадам, имеете для того, чтобы думать, что король не доверяет Вашему Величеству? — спросила Элизабет. — Только злонамеренные люди могли подбросить вам такие мысли.

Катрин вздохнула. Она сама была искусной лицемеркой.

— О, дорогая дочь, ты совсем стала испанкой, — сказала королева-мать.

— Вы боитесь войны с Испанией. — Элизабет словно не расслышала замечания Катрин. — Если это так, почему бы вам не поговорить с герцогом? Для этого он и находится здесь — чтобы вы могли прийти к соглашению, которое обеспечит мир между нашими странами.

Катрин повернулась к герцогу и заговорила о брачных союзах, которые она хотела заключить. Принцесса Марго — просто прелесть, они сами могут в этом убедиться; Дон Карлос будет, несомненно, очарован ею. Второй брак свяжет узами сестру Филиппа Хуану и принца Генриха. Да, верно, Хуана несколько старовата для Генриха, но различие в возрасте не является препятствием, когда речь идет о государственном браке.

Герцог Альва тонко улыбнулся.

— Я заметил, что вы не коснулись религии, мадам. Она должна стать главным предметом нашей беседы.

Не имея иного выхода, Катрин заговорила о том, что происходило во Франции в течение последних лет; она излагала собственное видение событий; но Альва настаивал на своей версии, отличавшейся от точки зрения Катрин.

— Какое средство, — произнесла наконец Катрин, — разрешит наши проблемы? Назовите его.

— Но, мадам, — уклончиво сказал Альва, — кому это известно лучше, чем вам? Разве не вы должны сказать, что следует сделать? Говорите, и я передам ваши пожелания Его Величеству.

— Его Величеству лучше, чем мне, известно все происходящее во Франции! — недовольно заявила Катрин. — Скажите мне, каким способом он предлагает подавить движение гугенотов.

— Нет надобности применять другие, — сказал Альва. — Решительных шагов окажется достаточно. Изгоните секту из Франции.

— Почему бы моему брату, королю Карлу, не подвергнуть порке всех, кто восстанет против испанского бога? — вставила Элизабет.

Карл испуганно посмотрел на мать, которая произнесла резким тоном:

— Он делает все возможное.

Она увидела фанатичный блеск в глазах дочери и герцога Альвы. Чтобы уйти от разговора о религии, она снова упомянула ранее предложенные браки, но Альва остановил ее. Отбросив обычный этикет и испанскую церемонность, он прямолинейно заявил:

— Мадам, мы должны решить религиозный вопрос. Обдумайте его; мы вернемся к этой теме позже. Я сообщу вам пожелания Его Величества; думаю, вы согласитесь с ними.

Спустя некоторое время в тихой галерее байоннского дворца между герцогом Альвой и Катрин состоялся серьезный разговор. В затененном помещении было сравнительно прохладно. Альва в строгом испанском костюме и Катрин в длинном черном платье прохаживались взад-вперед; полы их одежд хлопали при ходьбе, точно крылья огромной птицы.

— …Головы Конде и Колиньи, мадам, должны быть отсечены от их тел, — тихо сказал Альва. — Многие могут последовать за Конде, но он — плохой человек. Пока мы не избавимся от него, нам будет угрожать опасность со стороны еретиков. Адмирал Франции также должен умереть. Он — прирожденный лидер, который умеет привлекать людей на свою сторону. Он — великий воин, а вы позволяете ему вести за собой ваших врагов!

— Господин герцог, как я могу убить такого человека?

— Мадам, господин де Гиз был могущественным человеком, однако его застрелил убийца, подосланный Колиньи. Пока вы колеблетесь, Колиньи действует решительно. Не объясняются ли ваши колебания симпатией к гугенотам?

— Вы наслушались клеветы обо мне. Я не люблю гугенотов. Я — истинная католичка.

— Я сомневаюсь, что Ваше Величество способно вершить правосудие, пока оно отправляется руками вашего канцлера, Мишеля л'Опиталя… гугенота!

— Он — не гугенот, господин герцог.

— Вы — единственный человек во Франции, который так считает. При жизни вашего мужа Мишель л'Опиталь слыл протестантом; пока он является канцлером, гугеноты будут в милости. Мой католический король хочет знать, что вы предлагаете для решения этих проблем. Именно для этого я прибыл с королевой в Байонн.

Катрин могла произнести в ответ лишь следующее:

— Я — верная католичка. Вы не должны сомневаться в этом.

— Вашему Величеству придется доказать свою преданность католицизму.

— Я сделаю это. Но… моим способом. Я не стану ввергать мою страну в гражданскую войну. Подобные дела осуществляются медленно, постепенно и осторожно. Я полагаю, что мне удастся под тем или иным предлогом собрать в одном месте всех влиятельных гугенотов, их лидеров и тысячи последователей.

— И тогда, мадам?..

Глаза Катрин сверкнули.

— Тогда, мой герцог, я предложу католикам поймать их врасплох и расправиться с ними.

Герцог кивнул.

— Его Католическое Величество нуждается в подобном доказательстве вашей верности католицизму.

Катрин продолжала говорить так, словно не слышала его:

— Это произойдет в Париже, поскольку этот город верен мне и является католическим. Да, нужен предлог… пока я еще не придумала его. Придется подождать. Все должно произойти как бы само собой, непреднамеренно, естественно… внезапное истребление еретиков ревностными католиками. Все главные лидеры обязательно должны умереть — Конде, Колиньи, Рошфуко… они и их последователи, парижские гугеноты.