(Не) настоящий ангел - Амалия Март

— Да я нянчился с тобой все время!

— Никто тебя не заставлял!

— О, заставляли. Еще как.

— И что это значит? — я скрещиваю руки на груди в попытке ментальной защиты. Он опять это делает. Нападает, как в детстве.

— То, что наши матери, похоже, искренне считали, что я обязан быть тебе старшим братом. Хотя…

— Что за бред?

— Конечно, бред. Но мне приходилось им быть, потому что…

— Что?

— Ничего, — тушуется он. Отводит взгляд, выключает камеру.

— Ну скажи, давай. Потому что у меня его не было? Потому что не было отца?

Арсеньев снова стреляет в меня глазами. Я удерживаю на лице холодную маску, хотя внутри все трескается и надламывается. Стискиваю зубы до боли. Кажется, лицо искажается, в попытке не допустить слез. Какого черта, а? Я же не плачу.

Антон прекрасно знает, что эта тема — табу.

— Да, — вместо того, чтобы исправить положение, оправдаться, извиниться, Арсеньев жмет до одури на больную точку. — Они хотели, чтобы я его заменил.

— У тебя не вышло, — хрипло выдыхаю и встаю на ноги.

Разворачиваюсь на онемевших ногах и иду к выходу. За мной хлопает дверь, затем еще одна, но уже в маминой квартире. Стягиваю на ходу мокрую футболку, в комнате стягиваю штаны, беру в руки платье.

В коридоре снова хлопает дверь.

— Ты так и не стучишься, — говорю, не оборачиваясь. Знаю, что за спиной стоит Арсеньев, чувствую его каждым нервом.

Поднимаю руки и ныряю в плотную ткань платья. Оно облегает грудь и застревает на талии. Мужская рука не дает ему закрыть тело, скользит по животу, оглаживает пальцами кожу. Я замираю, все еще наполовину одетая. Упираюсь руками в спинку кресла и крепко зажмуриваюсь. Горячая волна прокатывается вниз живота и оседает там сладким спазмом.

— Я не твой брат. И не твой отец, — жаркое дыхание касается макушки.

— Слава богу, — я оборачиваюсь, и наши рты сталкиваются.

В совершенно безумном и отчаянном поцелуе.

Глава 29

Если бы мы могли становиться — остановились. Но разве мчащий на всех порах поезд способен затормозить? Он скорее сойдет с рельс, чем снизит скорость перед препятствием.

А мы абсолютно точно не видим препятствий в данный момент.

Разве что: кресло, стул, стена. Лопатки врезаются в жесткий бетон, выбивая воздух из легких. Этот воздух ртом ловит Антон. Наши языки влажно сцеплены, играют друг с другом, словно старые, хорошо знающие друг друга, любовники. Голова кружится, за веками — непроглядная густая тьма, обволакивающая сознание. Только пульс выбивает слова: ещё, ещё, ещё.

Арсеньев словно слышит этот призыв и стремится исполнить. Сейчас же. Немедленно. Не теряя драгоценных секунд. Платье под воздействием уверенных пальцев слетает на пол, туда же отправляется бюстгалтер, его ладони прочерчивают раскаленную карту на моей коже, бесконечно выбивая из меня стоны.

Я цепляюсь за его плечи, притягиваю ближе, пока каждая кость не трещит под его тяжестью. Мне нужно больше — больше его на мне, под кожей, в легких. Утолить жажду, что терзает годами, целую жизнь. Крепкая рука ложится на шею, сжимает ее, рот покидает рот. Я распахиваю глаза — передо мной чернильная ночь его взгляда. Сумасшедшего. Я тоже сошла с ума. Тянусь к поясу его джинс. Хорошо, что он постарался и облегчил мне задачу, половину обнаженного тела я могу исследовать пальцами по пути. Его пресс подрагивает под моими прикосновениями, пока взгляд буравит взгляд.

Мы сделаем это, сделаем, сделаем.

Снова.

2013 год

Я ненавижу его.

Это невыносимо терпеть.

Смотреть, как он в очередной раз приводит какую-то недалекую девицу, а после слушать из-за стены ее хихиканье, переходящее в стоны — ад. Именно так я представляю себе чистилище. Наверное, я чем-то его заслужила, а раз так — нет смысла притворятся ангелом.

Сердце так ноет в груди, что кажется, разорвет меня скоро на части. Эта тупая боль не снимается ничем: ни временем, ни другими людьми, ни самовнушением. Какой же он тупой козел. Почему они, а не я?

Очередная доза хихиканья за стеной перерастает в крики. Я накрываю голову подушкой, лишь бы не слышать. Сам дьявол расположил наши комнаты за стенкой друг друга. Я съеду. Клянусь, в тот же час, как у меня на руках появятся первые деньги — съеду. Глаза жжет в желании выплакать нарастающую боль, но они, как всегда, остаются сухими. И от этого я злюсь только сильнее. Нет никакого способа облегчить эту невыносимую горечь. Никакого!

Я отбрасываю подушку в стену и вскакиваю с кровати. Очередной крик сопровождается бранным выражением, которое ни с чем не спутаешь. Кого-то послали в пешее эротическое, пожелав в дороге сменить ориентацию. Я прилепляюсь к стене в тщетной надежде услышать больше. Так это были не крики удовольствия, они ругались! Господи, спасибо, спасибо.

Крики удаляются, я беспомощно злюсь, что ничего не разобрать. А затем раздается громкий хлопок входной двери. Такой, что стены сотрясаются. Уверена, весь дом слышал.

Подбегаю к двери и выглядываю в глазок. Эх, не успела. Она уже убежала.

Довольная улыбка растягивает лицо. Может, на этот раз это конец? Зачем ему эта истеричка, что орет по каждому поводу? Все еще вглядываюсь в пустую лестничную клетку, когда прямо перед дверью вырастает мужской силуэт. Очень злой мужской силуэт.

«Ой!» — отпрыгиваю от двери, словно он может меня увидеть.

Антон вдавливает кнопку звонка, квартира наполняется знакомыми переливами. Черт, черт, черт. Даже это он делает зло. Неужели… план сработал?

Я рвано выдыхаю, тихо выпуская скопившийся в легких воздух, оттягиваю футболку на бедрах, быстро стягиваю резинку с волос, чтобы они красиво рассыпались по плечам. И, натянув на лицо маску спокойствия, открываю дверь.

— Ты! — рычит злой, злой Арсеньев.

Сердечко пропускает